Круг

— Да, да, я сейчас на урок пойду, последний день сегодня, на рождественские каникулы ребят отпускаем. Ты, Володя, располагайся, я через час вернусь.

Моркин был очень рад приезду племянника. Поднимаясь по лестнице, он даже свистел. Потом рассмеялся и заметил, что все еще держит в руке письмо.

«Но все-таки кто же тот человек, что принес его? — подумал Моркин. — Жаль, что, когда он приходил, меня не было дома, сунул письмо жене и тут же ускакал, не назвавшись. И Эмаш не пишет, кто он такой».

Вечером Моркин, подмигнув, достал «Марийский календарь». Он ждал, что Володя удивится, но тот сказал довольно равнодушно:

— Знаю, читал, — и даже не стал смотреть.

Петр Николаевич был обижен этим, но вида не показал. Он стукнул пальцем по календарю и тихо спросил:

— Говорят, из-за этого кое-кому досталось? Мне из Казани писали.

Аланов вдруг засмеялся.

— Что ты, Володя?

— Анекдот смешной вспомнил.

Моркин рассердился:

— Молодежь пошла, даже не желает ни о чем серьезном говорить…

Володя ничего не ответил, взял гармонь и заиграл.

Моркин решил позвать гостей. Честно говоря, мысль эта принадлежала не ему, а Володе, по ему она понравилась. Жена согласилась, и в один из вечеров у Моркиных собрались сын волостного писаря, Настя и Эликов с женой, который на рождество приехал в гости к тестю.

Моркин, подмигнув, кивнул на Володю:

— Вот мастер смешить. Расскажи, Володя, что-нибудь.

— Расскажите, расскажите, — поддержали гости.

— Рассказать что ли, — Володя потупился, разыгрывая смущение, — Ну хорошо, я начну, только и вы в стороне не оставайтесь.

— Там видно будет, — улыбнулся сын писаря.

— Один человек пришел на концерт с опозданием и спрашивает соседа: «Скажите, пожалуйста, что исполняют?» — «Шестую симфонию Чайковского». — «Я не думал, что так опоздал: на целых пять симфоний!»

Все смеялись.

— А вот еще. У нас одна девушка, не выдержав экзамена, пыталась отравиться. После этого появился анекдот:

«Ты подготовился к экзаменам? — спрашивает один гимназист другого. «А то как же! Яд уже в кармане», — ответил тот.

— Ох, верно, — засмеялся Эликов. — Эти экзамены много крови попортили молодежи.

— Жена одного чиновника, — продолжал Володя, — спрашивает мужа: «Почему ты раньше смотрел только на меня, а теперь смотришь на посторонних женщин?» — «Потому что раньше ты была посторонняя», — ответил муж.

Жена Эликова закусила губы.

— На собрании председатель говорит, — Володя встал, как председатель собрания. — «Господа, проголосуем: пусть те, кто согласны с проектом, встанут, а кто против, пусть сидят». Тогда один человек из зала сказал: «Удивительно! У нас, в России, те, — кто против, всегда сидят».

Моркин испуганно взглянул на Володю:

— Как бы тебя самого, племянник, за такие слова не посадили.

Володя засмеялся.

— Если таких, как я, сажать, так всю Россию посадить придется.

— Все-таки поостерегись, по кричи, — Моркин испуганно огляделся.

— Ладно, дядя, не буду. Слушайте лояльно смешное. Один марийский богатой был ужасный скряга, и жена у него была скряга. Маленькая дочь попросила конфетку, а мать говорит: «Не дам, ты съешь».

— А дальше что? — спросил Моркин.

— Все.

— Что ж тут смешного?

— Ничего, но зато лояльно.

— Потешаешься над стариком.

— Не буду, дядя, не сердись. У одной бабы был муж пьяница, он никогда на жену не обижался, даже хвастался ей: «Такая она у меня заботливая, даже сапоги с меня снимает». — «Когда из кабака возвращаешься?» — «Нет, когда в кабак собираюсь».

— Будто про меня сказано, — засмеялся Моркин. — Рассказывай, Володя, рассказывай, я не обижаюсь.

— В городской парикмахерской парикмахер говорит клиенту: «Хорошо тебя, барин, стричь, волосы у тебя сухие и жесткие, как щетина у свиньи».

— Не мог парикмахер барину так сказать, — усомнился кто-то из гостей.

— Ну, чего не знаю, того не знаю. А вот такой случай вправду был. Бродяга на улице просит прохожего: «Дай, барин, гривенник на ночлежку». — «Вот тебе восемь копеек, больше дать не могу». — «Стыдно тебе, барин. Ты ж не Министерство финансов, а я не Народное просвещение…»

Моркин вскочил.

— Разве можно над нашим ведомством смеяться?

— Ай! — в притворном испуге закричал Володя. — Опять дяде попало. Ладно, больше ничего рассказывать не буду.

— Рассказывайте, рассказывайте, — послышалось кругом.

— Ну, ладно. Загадаю одну загадку напоследок и хватит. Кто скорее пьяным напьется, мужик или барин?

— Мужик, — сказала Настя.

— А почему?

— Постой, постой, — вмешался Моркин. — Тут надо выяснить, что они пить будут? Монопольку или шампанское.

— Ну, скажем, монопольку.

— От монопольки барин первым пьян будет.

— Почему?

— Не привык он к ней.

— Нет, мужик, — сказала Настя. — Ему закусывать нечем, все барин отобрал.

— Все верно сказала, только одно забыла. Я ж тебе говорил.

Все засмеялись.

— Так вы вперед стакнулись! — воскликнул Моркин.

— Ну, хватит разговоров, — оказал Володя. — Давайте лучше петь и танцевать!

Володя часто подсмеивался над дядей, но тот не принимал этого близко к сердцу. И только когда племянник зло говорил о современном политическом положении в России, Моркину становилось неловко и тяжело. Он старался прогнать это чувство.

«Молодые больше нас знают, может, Володя и прав», — думал он.

Однажды, когда Володя вернулся вечером с лыжной прогулки, Моркин сказал ему.

— Читал в «Губернских ведомостях» — опять про полеты на аэроплане пишут. Как летают!

— Летать-то летают, да многие этак в могилу залетают.

— Нет, ты не прав. Я читаю все сообщения о полетах и в газетах, и в «Ниве». Надо сказать, что авиационное дело в России развивается и набирает силу!

— Разве может что-нибудь развиваться в России? — засмеялся Володя.

— Почему же не может? Ведь в Европе…

— Ты с Европой Россию не равняй! Далеко нам до нее.

— У тебя нет никакого патриотизма! — рассердился Моркин.

— Ты путаешь патриотизм с приятием и одобрением нашей дикости и невежества!

— А все-таки аэропланная промышленность у нас развивается! Вот я читал, что во время соревнования офицеров на «Приз русской женщины» поручик Мотыевич-Мациевич покрыл расстояние за пять минут тридцать четыре секунды. Это значит, его скорость 90 километров в час.

— А во Франции еще в позапрошлом году…

— Мы не о Франции говорим, а о России! И года еще не прошло с тех пор, как Мотыевич-Мациевич получил приз, когда авиатор Хиони на моноплане своей конструкции за час пролетел сто одну версту, а участник соревнований того же военного ведомства Бутми — сто четыре версты и более семи минут парил на высоте пятьсот четыре метра. Вот какие есть у нас бесстрашные люди!

— Нет, дядя, пока летает двуглавый орел, — Володя кивнул на царский герб на географической карте, — как бы высоко ни поднялся человек, ум его подняться не сможет. Одно из двух: или орел, или аэроплан. Иначе останемся мы навсегда «Рассеей».

— И в «Рассее» много мастеров.

— Я разве говорю, что мало? Мастеров много, но нет свободы для творчества.

— Мастера у нас замечательные! Лет пятнадцать назад был я в Нижнем Новгороде на выставке…

— Я слышал об этой выставке. Говорят, там изделия марийцев тоже были показаны. Правда это?

— Правда. Особенно мне понравился кустарный отдел. Изделия вятских мастеров до того хороши, даже не верится, что они сделаны кустарно, примитивными инструментами.

— Вятские кустари издавна славятся.

— Чего-чего там не было! Глиняные поделки, столы, стулья, пестери, корзины, ковры. Гипсовые фигурки пляшущих чувашей совсем как живые — так и кажется, что сейчас пустятся в пляс! Один крестьянин вырезал из целого полена дом с колоннами, в классическом стиле, и другой дом в русском стиле по проекту академика Суслова. Над дверьми две островерхие крыши, похожие на церковные, балкон, вокруг дома цветы. Очень красиво!