Быть нужным

В таком доме просто не могут не зажечь вечером фонарь у основания лестницы. А еще здесь не место запаху сырой земли, тухлятины, сгнивших тряпок.

Я шагнул назад, и сунувшаяся следом Камилла уткнулась мне в спину.

– На улицу.

Четкости, с которой бывшая прислуга выполнила приказ, могли бы позавидовать королевские гвардейцы.

– Где ваши окна?

– Вот, на третьем этаже.

Окна темные. Комнату от взглядов с улицы предохраняют шторы глубокого вишневого цвета. Плохо то, что раздвинута сия красота самым неудобным образом: внутрь не заглянуть, а в просвет между занавесями вполне можно смотреть из квартиры, встав сбоку и скрывшись за плотной тканью. Ни смутного движения в глубине комнаты, ни дрожания занавески, выдающего подсматривающего. Как говорит наша Мокрида, «обойдесси».

– Там кто-то есть? – спросила Камилла.

В обморок она падать явно не собиралась. Шпана в парадном – это ужас-ужас, а засада в квартире – временное осложнение.

– Что мне теперь делать?

– Ночевать будешь у меня.

Ожидал возмущенных воплей, а то и пощечины. Или еще хуже: хихиканья, «загадочной» улыбки, прочих ужимок. Нельзя так просто пригласить девушку ночью в городскую квартиру.

Камилла молчала, низко опустив голову. Думала. Почему-то меня это обрадовало, хотя мы и теряли время.

– Хорошо, – наконец сказала она. – Будем надеяться, что все это не продлится долго и я не причиню тебе особенного беспокойства.

– Хотелось бы верить.

Нам здорово повезло, что госпожа Нильс, моя квартирная хозяйка, уехала навестить сестру. Не потому, что сия старая дева меня ночью с дамой на порог бы не пустила. Наоборот, романтичная старушка мечтает покровительствовать влюбленным, хочет быть мудрой и всепонимающей советчицей и душу б вытащила из меня, да и из Камиллы тоже, «деликатно» выясняя подробности наших отношений. Это Мокрида, подруга боевая, умеет мило краснеть, опускать глазки, оглядываться, словно пугливая серна, шептать прозрачные намеки на то, чего не было, так, что уже через десять минут госпожа Нильс уходит, полностью довольная, осмыслять очередную главу нашего со жгучей брюнеткой романа. Вряд ли у квелой Камиллы так получится.

Однокурсница остановилась на пороге, неуверенно оглядываясь.

– Проходи, пожалуйста. А, извини, женских тапочек у меня нет.

– Ничего, у меня носки толстые.

А теперь, когда разулась, почему стоит? Ах да, я должен принять у дамы пальто и повесить его на вешалку.

Потом надо показать Камилле, где она может помыть руки, и проводить в гостиную.

Почему все так сложно? У меня отродясь не бывало гостей. Трэк и Мокрида не в счет, они свои, сами являются, сами располагаются.

Я снимаю у госпожи Нильс, последней представительницы некогда многочисленного семейства, одну комнату. Дальше по коридору идут еще несколько свободных помещений, но все двери заперты. Сама квартирная хозяйка обитает внизу. Сдавать комнату одинокому мужчине представление о приличиях госпоже Нильс позволяет, а вот жить с постояльцем на одном этаже – нет.

– Заходи, садись. Нам придется ночевать в одной комнате. Спать будешь здесь… вот… на кровати.

Только прежде эту кровать нужно освободить от множества книг и всяких разных вещей, которые мне не мешают, но это мне.

Сам я устроюсь на полу в спальнике, не привыкать. Надо только расчистить место среди всяческого фехтовально-исторического барахлишка. И убрать прислоненный к изголовью двуручник. Все строго по канону: рыцарь охраняет покой дамы, расположившись на коврике… на полу подле ее ложа, а между красавицей и паладином – обнаженный меч. Всю жизнь мечтал.

– Подушка тут есть, плед тоже. Сейчас остальное выдам.

Я вытащил из шкафа комплект постельного белья, подумав, положил поверх него свою рубашку, новую, еще не вынутую из упаковки. Вряд ли она сойдется у Камиллы на груди, но лучше уж спать так, чем в дневных шмотках.

Моя гостья сидела на краешке постели, стиснув ладони коленями.

– Вот, держи.

– Спасибо.

– Может, чайку попьем?

– Да.

– Тебе сколько сахара?

– Я пью несладкий.

Налив заварку и кипяток в чашку для Камиллы и в стакан с подстаканником для себя, я вернулся в комнату. Моя гостья уже не сидела как каменная статуя, а поднялась и разглядывала книги на полках.

Поблагодарила за чай.

– Можно я возьму одну булочку? – взглядом указала на пакет с выпечкой, который на прощание всучил нам Трэк. – Целый день не ела, и только сейчас поняла, какая голодная.

У Трэкула она не притронулась ни к чему, я думал, жеманничает, принадлежит к числу тех вечно худеющих девиц, кто слово «мучное» воспринимает как святотатство и личное оскорбление.

– Бери хоть все.

– Нет. Давай поровну.

Ладно.

Мы сидели рядом и молча, сосредоточенно расправлялись с чаем и плюшками. Только сдается мне, Камилла думала совсем не о выпечке.

– Сольв, кто был в квартире?

– Похоже, что какая-то кладбищенская нечисть. Странно.

– Что именно?

– Эти твари не охотятся вдали от своих упокоищ. Я ни разу не слышал, чтобы они лазили по городским домам. Подчинить умертвие невозможно по причине его полнейшей безмозглости и агрессивности. Если только спустить на врага. И то того нужно прежде поставить прямо перед нежитью. Или же не должно быть конкретной цели, как на поле боя. В старину такое случалось, выпускали поднятых мертвяков, и те рвали всех, кто попадется. Потом надо было успеть саму тварь ликвидировать. Но некромантия уже давно запрещена законом. К тому же все это очень сложно. Умертвие – разовое оружие, требующее постоянного жесткого контроля. Тащить его куда-то – себя не жалеть. Тварь создают в непосредственной близости от… объекта. К тому же за нарушение закона о защите мертвых полагается пожизненная каторга. Мало кому захочется платить такую цену.

Камилла, нахмурившись, не то о чем-то размышляла, не то что-то подсчитывала.

– Сольв, мне кажется, что тот, кто убил Кикель, расправился не только с ней. И может быть, это был не человек.

– Я же просил рассказать все.

– Я только сейчас подумала. Свела все воедино. Я прежде училась в университете. На археологическом.

– Когда?

– Несколько лет назад.

Так вот почему я ее не помню, выпустилась раньше, чем я поступил. С разным народом, даже с других курсов, постоянно сталкиваешься в коридорах или на кафедре. А такое чудо, как Камилла, не заметить трудно.

– На практике после второго курса профессор Кикель руководила…

– Стоп! – не выдержал я. – Как Кикимора могла руководить практикой, если она историю культуры преподает?

– Кикель была на другой кафедре. Когда я раньше училась. Я ушла с третьего курса.

А ведь Камилла по годам мне ровня, а то и старше. При этом выглядит как девчонка. Была б оборотневой крови, понятно: мы взрослеем и стареем медленнее, – так ведь нет, человек.

– Мы были на практике. Я и еще ребята из группы, всего пять человек, отошли от основного раскопа. Было свободное время, нам так хотелось что-нибудь найти самим. Нашли. До сих пор не знаю, что это было: склеп, обрядовая землянка… Просто со склона холма сошел пласт глины и открыл дверь. Ничем не украшенную, но ясно, что очень старую.

Представляю этих младшекурсников-бельчат. Второй год обучения, знания уже есть, самомнения тоже хватает, а ума и осторожности маловато. Жажда находок и открытий. А тут дверь, за которой скрываются если не немыслимые сокровища, то – даже лучше! – какая-то тайна. Как тут удержаться и не сунуть нос? Я бы точно заглянул.

– Мы позвали профессора Кикель.

О небо! Где только семь или сколько там лет назад набрали таких дисциплинированных студентов?

– Она очень сердилась, говорила, что мы, скорее всего, наткнулись на заброшенный погреб, но все-таки пошла с нами. Распахнула дверь…

А, черт! Это действия опытного преподавателя с факультета археологии или очумелой медведицы из дикого леса?

– …и вошла. Мы следом за ней.