Те, кого нет

— Родственные? — пробормотал Валентин и, помедлив, спросил в спину сестры — та уже стояла в дверях: — А если я скажу девочке правду, как ты к этому отнесешься? Разлюбишь меня? Выставишь из дому?

Александра круто обернулась.

— Не шути так, Валя, — неторопливо проговорила она. — Только я имею право все рассказать Марте. Я одна, заруби на носу. Ты мне жизнью обязан, и никогда не посмеешь так меня огорчить. Мы с тобой одно, и ближе тебя у меня никого нет. Марта и муж — это совсем другое…

— Прости меня, Саша. — Валентин вскочил, оттолкнув ногой стул. — Что-то на меня сегодня нашло. Прости Бога ради. Ну, сглупил… — Он исподлобья взглянул на нее и виновато улыбнулся. — Нервничаю, видишь. Не очень хочется снова на работу, в упряжку…

— Возьми себя в руки, — холодно проговорила Александра. — Отдыхай. Пообедаем вместе.

Она беззвучно прикрыла дверь. Выходной день и в самом деле не задался.

Однако не для Сергея Федорова.

Как только они сели в электричку и отыскали незанятую лавку, он наконец-то расслабился.

Бок о бок с ним сидела симпатичная рослая девочка-подросток, его дочь, только что уступившая ему место у мутного окна. После Крыма и долгих поездок через всю страну Марте было неинтересно глазеть на чахлые пригородные красоты. Она помалкивала, надвинув на глаза пеструю бейсболку, и прикрывала спортивной сумкой смуглые коленки. Парни напротив начали пялиться на них ровно с той минуты, как они вошли в вагон.

А Федоров с удовольствием поглядывал в окно — там мелькали пейзажи, изученные им до мельчайших подробностей. Сколько раз он пересекал это пространство, отправляясь на дачу к родителям, и полчаса поездки никогда не казались ему пустыми. Наклонившись к дочери, он вполголоса спросил:

— Ты скучала по дому?

— Н-нет, не очень…

— Все было нормально, без проблем?

— Как обычно, папа.

— Тебе нездоровится, Марта? Ты что-то скисла. Я обязательно сделаю то, о чем ты просила. На этот счет можешь не беспокоиться…

Она тронула его руку, как бы останавливая, и тихо проговорила:

— Спасибо… Скажи мне, ненавидеть кого-то — это очень плохо?

— Наверное. Я, знаешь, почему-то никогда не испытывал этого чувства.

— Никогда-никогда?

— Ну, может, только в детстве. Когда ненависть к чему-то или кому-то возникает от безотчетного страха. Страх рождается от непонимания; а когда становится ясна причина, человек может справиться с отчаянием. Понимаешь, о чем я?

— А если с ним невозможно справиться? Ну, как с сумасшедшим маньяком или стихийным бедствием?

— Тебя кто-то обидел?

— Да нет же, пап… — Марта фыркнула и из-под козырька испепелила взглядом паренька напротив — тот наставил ухо и прислушивался к разговору. — Просто болтали с девчонками как-то ночью. Была жуткая гроза, все гремело, тряслось. Свет погас… Но я ничуть не боялась! — Она встала, легко забросив на плечо сумку. — Поднимайся, нам на следующей…

Шли от станции через редкий лесок, пока не пересекли асфальтированную трассу. Сюда можно было добраться и автобусом, но тот ходил всего дважды в день: рано утром и в пятнадцать ноль-ноль. Потом через огороженную дачную территорию, нарезанную мелкими квадратами, к дальнему краю. Домик Федоровых стоял вторым с конца.

Дочь как будто повеселела и принялась расспрашивать его о всяких домашних мелочах, о работе и в конце концов объявила, что в последних числах августа, перед самой школой, снова предстоят соревнования, теперь уже в Одессе. Придется серьезно тренироваться, и каникулы у нее получатся короткими. Но все равно она хотела бы приезжать сюда на выходные, хотя вокруг и нет никакой воды, чтобы поплавать.

— У Родиона дом стоит прямо на берегу… Там столько всего! Рыба, сосны, грибы… Целых три озера, вокруг леса, и такая красотища! — воскликнула Марта. — Ты бывал в тех местах, папа?

— Как-то не довелось. Я ведь не рыбак и к грибам, в общем, равнодушен. Разве что в тарелке. И вообще… мы с мамой редко куда-нибудь выбирались.

— Вот. А Родиону и не нужно выбираться. Его родители могут оплатить любое путешествие, хоть на край света, а он отказывается… Знаешь, он хотел бы, чтобы я у них пожила недельку. Отпустите?

— Я думаю, нужно поговорить с мамой, обсудить.

— А что тут обсуждать? Все так просто, — воодушевилась Марта. — Ведь Савелий Максимович ее родной брат, мой второй дядя…

— Марта, такие дела не делаются от фонаря. У Смагиных своя жизнь, дела, заботы. Мне было бы спокойнее знать, — Сергей остановился в двух шагах от калитки и придержал дочь за локоть, — что ты в более привычной обстановке. Дома или у бабушки с дедом. И потом… Официального приглашения не поступало, и говорить пока не о чем. Поживем — увидим…

Марта не ответила — сунув Федорову сумку, она уже неслась к калитке, за которой маячила сутуловатая спина его отца и слышался оживленный голос Веры Андреевны.

У Сергея, как всегда в такие минуты, сжалось сердце, и он немедленно пожалел о том, что не останется ночевать. Не выпьет вечернего чаю с пенками от свежесваренного малинового варенья, не сыграет пяток партий в переводного «дурака», не выкурит последнюю сигарету под привычное ворчание матери, а затем, еще раз взглянув на звезды, не запрет изнутри на засов дверь дома. Не услышит свободного, «блаженного», как он его про себя называл, утреннего смеха дочери, не будет ворочаться без сна на жесткой кушетке до тех пор, пока не забрезжит рассвет, а он, распахнув настежь окно, украдкой закурит, проклиная собственную слабость и безволие.

Глядя здесь на ночное небо, он всегда испытывал недоумение: неужели когда-то и в самом деле придется уйти? Исчезнуть, как потерявшийся фигурный кусочек пазла из самого центра картинки?

Однако к вечеру он обещал вернуться домой, к жене. И едва вымытая матерью после обеда посуда была вытерта Мартой и сложена в ободранном кухонном шкафчике, который Сергей уж какой год обещал себе заменить, купив старикам в подарок новый и удобный, он засобирался…

Александра встретила мужа в мрачном расположении духа — Федоров начисто забыл, что Валентин до среды в поездке.

— Может, сходим в кафе, выпьем винца? Такой удивительно тихий вечер, — оживленно предложил он с порога.

— Что-то не хочется.

— Ты чем-то огорчена, Саша? Марта, по-моему, и думать забыла обо всем. Такая же, как всегда, но все равно я с утра собираюсь за этим замком…

— Погоди, не разувайся, — сказала она. — У тебя деньги с собой? Сходи, пожалуйста, в магазин. Я бы не прочь выпить, но только дома, вдвоем… А я пока нарублю какой-нибудь салат.

— Чего ты хочешь?

— Мне все равно…

Он принес бутылку водки, сок, минеральную, оливки, немного лососины, которую оба любили со свежим белым хлебом и маслом.

— Пир, однако, — проговорил Федоров, засовывая плоскую бутылку в морозильник и косясь: жена сосредоточенно накрывала на стол. — Не ожидал.

— Во время чумы, — усмехнулась Александра. — Иди мой руки, я тут сама управлюсь.

Он вернулся и сел напротив, придвинул тарелку, положил салату, отломил хрустящую корочку и зажевал.

— Ну? — подстегнула Александра. — Ты такой голодный?

— Сейчас. — Он отпил пузырящейся воды из высокого бокала, поднялся и достал из холодильника запотевшую водку.

Наполнил рюмки: жене до краев, себе на две трети.

— За что пьем?

— Ни за что. Просто так. Мы давно с тобой не ужинали вдвоем.

— Верно. — Сергей махом опустошил рюмку и оживленно принялся за все, что было на столе.

Александра пила мелкими птичьими глотками до тех пор, пока на глазах у нее не выступили слезы. Федоров знал, что она редко пьянеет и обходится небольшим количеством спиртного. Сам он предпочитал вино, причем далеко не всякое.

— Поешь, — сказал он жене. — Погоди курить.

— Сергей, — проговорила она, упрямо щелкая зажигалкой и с шумом выдыхая дым, — мне звонил Савелий. Приглашал на свой юбилей, который состоится восьмого, то есть через воскресенье. Всех, кроме Валентина… Мы не поедем.