Те, кого нет

— Ты больной, — сказала Наташа. — Псих. Никуда я с тобой не поеду. У меня договоренность с хозяевами.

— Как миленькая поедешь. Юбиляр переживет. А его благоверная сама посуду вымоет. Иначе я сообщу брату, что в его доме находится воровка и убийца. Ты как представилась — Люсей? Думаешь, я не просек, почему ты оказалась в Завасино вместо того, чтобы ехать домой, в Луганск? У тебя же на руках были проездные документы. От кого ты прячешься?

Он был совершенно уверен, что снова поймал ее в капкан.

— Я назвалась своим именем. Давай, не теряй время, беги стучать… А что ты сообщил сестре, женишок?

— Сказал, что ты решила пожить у подружки, чтобы никого не стеснять. Да Александре плевать на твою персону, у нее своих хлопот полон рот. Так что, едешь?

— Да, — сказала она, чтобы он отвалил наконец, а сама подумала: хоть бы ты сгинул, проклятый недоумок!

Валентин сделал движение обнять ее, но послышались торопливые шаги хозяйки, и он отпрянул, напустив на себя безразличный вид. Наташа тут же направилась к кошке, на ходу услышав: «Валя, все удивляются, где ты пропал?» И его слащавый тенорок: «Инночка, да у тебя тут прямо амазонская сельва!»

Через минуту хозяйка стояла рядом. Рыжий клубок персидской шерсти чуть слышно посапывал в корзине.

— Ну что? — шепотом спросила Инна Семеновна.

— Да спит она. Все вроде нормально. Не надо ее только тревожить.

— Вы думаете?

— Конечно. Откройте пошире фрамугу и идите себе.

— Господи, от всего этого голова кругом, а тут еще гости…

Неожиданно Наташа, разом позабыв, о чем они вчера договаривались, неловко сказала:

— Может быть, я уже поеду, Инна Семеновна? Ну что мне тут делать до самого вечера?

— Нет-нет, мне без вас никак не обойтись! — испугалась хозяйка. — И не думайте. Завтра Савелий вас отвезет… И по пути загляните в кухню, выключите, пожалуйста, духовку!

Наташа оставила хозяйку в зимнем саду, миновала полуоткрытую дверь комнаты Родиона, из-за которой доносились оживленные молодые голоса и музыка, побывала в кухне и на секунду задержалась в пустом холле. Она всей кожей чувствовала, как в доме копится напряжение, словно перед грозой. В особенности там, на верхнем этаже.

Не нужно ни на что обращать внимание. Это нервы. Появление Валентина здорово выбило ее из колеи. Но в конце концов все эти люди не имеют к ней ни малейшего отношения.

У нее оставалось еще одно дело — перенести из сарая рядом с ее флигелем аккуратно наколотые березовые и буковые чурки и сложить их у кирпичного очага с решеткой-грилем.

Но это она отложила на потом: вернулась к себе, натянула короткое платьице, которое делало ее еще тоньше, и, все еще в кроссовках на босу ногу, вышла, прихватив проволочную корзину, стоявшую в углу.

Уже на пороге ей пришло в голову надеть темные очки.

Впечатление от «экскурсии» по особняку Смагиных у Марты осталось смешанное. Даже если сделать скидку на то, что ей никогда не приходилось жить в по-настоящему большом доме, где целая куча комнат одна другой просторнее, запутанных переходов, пустующих помещений, лестниц, уставленных горшками с азалиями, закоулков и выложенных серыми плитами террас.

Для нее слово «дом» всегда означало что-то вроде их городской квартиры. Там все близко, тесно, впритирку, слышны чуть ли не каждый звук и слово, и только если становится совсем тошно, можно забиться в дальний угол и отгородиться от «общесемейной» жизни.

Благодаря новизне она запомнила все, что увидела, с фотографической отчетливостью. Сначала — холл с камином и тяжелыми кожаными креслами, в которые, судя по их виду, никто никогда не садился. Сюда можно было войти прямо с нижней застекленной террасы. Дальше — высокие двери слева и справа, а в широкой нише за камином — нижние ступени лестницы, уползающей куда-то наверх. Левая дверь вела в коридор, в конце которого находилось что-то вроде оранжереи. «Зимний сад» — назвал это помещение Родион.

Туда они и направились сначала. В «зимнем саду» оказалось душно и влажно, несмотря на открытые окна, пахло мхом, торфом и котами, со стеллажей свисали ползучие стебли, покрытые звездами незнакомых цветов, и глянцевые листья. Повсюду угрожающе торчали колючки кактусов, а в углу стояла широкая корзина, в которой дремала рыжая кошка. При их появлении она злобно зашипела.

Марте там не понравилось, и они с Родионом тем же коридором вернулись в холл. По пути он приоткрыл какую-то дверь, обронил: «Вот здесь я и живу», но приглашать не стал, пробормотав что-то насчет свинячьего беспорядка. Из холла, теперь уже через правую дверь и такой же коридор, они сходили взглянуть на огромную, сияющую, как операционная, кухню. Пахло тут совсем иначе, вполне симпатично, но задержаться не удалось — Инна Семеновна мгновенно выставила обоих.

Родственники вместе с юбиляром зачем-то скопились в небольшой столовой, примыкавшей к кухне, и принимать участие в их разговорах у обоих не было ни малейшего желания.

Пришлось снова возвращаться, заглянув по пути в пустую и гулкую угловую комнату, которую Родион назвал «гостевой». Гостей в ней, судя по всему, не предвиделось — кроме сверкающего паркета с толстым ковром, мебели не было никакой. Если, конечно, не считать забытый в углу синий плюшевый пуфик.

Ничего особенного.

На второй этаж они поднялись по той же лестнице, которую Марта приметила в холле, и сразу же оказались в просторной бильярдной. Центр ее занимал девятифутовый бильярд на пузатых полированных консолях. На стене — плазменная панель, под ней киевница и полки для комплектов шаров.

Все было первоклассное, новое, в особенности стол. Таких Марте не приходилось видеть, хотя в последние два года во время сборов и выездов на соревнования их нередко селили в пансионатах и домах отдыха, где можно было бесплатно погонять шары. Она попробовала, а вскоре ее начали хвалить даже опытные игроки — за хладнокровие и твердую руку, хотя роста ей не всегда хватало даже для того, чтобы дотянуться до трудного шара.

Марта подошла к окну, по пути попробовав кончиками пальцев зеленое английское сукно. Окно здесь было раздвижное, в полстены и, пожалуй, единственное в доме, откуда можно было взглянуть на соседний участок и дом. В сущности, они мало отличались от усадьбы Смагиных, вот разве что на траве валялся забытый пластиковый мяч, а лохматая собака, распластавшаяся в тени молодой липы, была другой породы. Ну и кирпич, из которого были сложены стены, другого сорта — светлый, с шероховатой поверхностью, как у песчаника.

— А кто у вас играет на бильярде? — спросила Марта.

— Ты имеешь в виду, в бильярд? Во всяком случае, не я, — усмехнулся Родион. — И не отец. Иногда мама под настроение, только у нее не очень-то получается, иногда гости.

— Правильнее говорить: на бильярде, — поправила Марта. — И это не занудство, просто раньше бильярдом называли стол, а игру — пул, по-английски это означает «ставка». У вас стол для пула, а для русского бильярда он не годится.

Если бы он предложил сыграть, Марта уж точно бы не отказалась. Но Родиону и в голову не пришло.

— Да какая разница… — отмахнулся он. — Я в эти тонкости не вникаю. Пойдем — я тебе по-быстрому покажу нашу святая святых.

Марта покорно последовала за ним.

Из бильярдной проход открывался в еще один неширокий коридор, стены которого были обшиты деревянными панелями. Там Родион остановился и прислушался.

На втором этаже повсюду было тихо, и лишь снизу доносились голоса — то ли с террасы, то ли из сада, то ли из столовой. Затем послышались шаги на лестнице и по коридору вразвалку, по-борцовски отставляя локти, прошагал Савелий Максимович.

Родион приложил ладонь к губам и отступил в бильярдную. Дождавшись, когда отец с бутылкой в руке спустится вниз, он поманил Марту, сделал несколько быстрых шагов по коридору и повернул поблескивающую начищенной бронзой ручку двери. Дверь приоткрылась — ровно настолько, чтобы Родион мог заглянуть.