Станция плененных

Охранник — парень моего возраста — никогда не поворачивается ко мне спиной. Оставляет еду, наклоняясь к полу, и не сводит с меня пристального взгляда. Плечи всегда напряжены и, как мне кажется, стоит мне пошевелиться, как в моем лбу будет гореть дырка. Одна из причин, по которой я стараюсь быть паинькой — нервозность моего охранника.

Уходит он всегда спиной вперед, делает шаг за шагом, пока не оказывается в коридоре. Даже интересно, каких баек ему обо мне наговорили, что у паренька аж коленки трясутся, стоит мне только вздохнуть чуть громче. Впрочем, неважно. Пусть боится.

Но на этот раз я решаюсь заговорить с ним до того, как он проделает свой ежедневный ритуал и запрет меня.

— Эй, давай поболтаем, — произношу я как можно дружелюбнее. — Не убегай так быстро.

Парень заметно напрягается. Думает о чем-то и выдает:

— Не положено мне с тобой болтать.

Вот оно как.

Значит, Князь запретил ему со мной разговаривать. Интересно, почему? Что такого я могу ему рассказать, что Князь не хочет, чтобы это произошло. Боится, что я промою его душегубам мозги? Это мне льстит. Но, к сожалению, я не такой хороший оратор каким был Пастух, мне вокруг себя людей не собрать и на бунт народ не поднять. И Князь это прекрасно осознает. Чего тогда бояться? Что расскажу, что за пределами лагеря есть жизнь? Ну, в это будет сложно поверить, учитывая, что я снова в лагере. Значит, Князь со своими садистскими наклонностями просто хочет свести меня с ума.

Об этом подумаю ночью, времени для размышлений у меня теперь предостаточно. Парень же мое молчание воспринимает на свой счет и кивает на тарелку.

— Ешь, если не хочешь загнуться раньше времени.

— Я ужины предпочитаю пропускать. Худею.

Мой юмор не оценивают. На его лице проскальзывает выражение какой-то брезгливости. Возможно, сам прекрасно понимает, что еда, которую он мне приносит, едой можно назвать с большим натягом.

— Просто расскажи мне, что там да как?.. На свободе.

Парень качает головой и делает шаг за дверь.

— Да нет же, стой!.. — Я послушно сижу у противоположной стены, не представляя для него никакой угрозы. С такого положения мне быстро не вскочить на ноги. Это мы оба понимаем. — Ты же знаешь, что мой брат в лагере. Так?

— И что? — Вновь налаживаем зрительный контакт. — Я ни тебя, ни твоего брата не знаю.

Это верно. Имени своего охранника я не знаю, а лицо его увидел впервые несколько дней назад, когда очухался от успокоительного Семена.

— Да-да, конечно, но… может ты слышал что-нибудь?

— О твоем брате?

Какой догадливый!

— Верно.

— Нет, не слышал.

Черт бы тебя!..

— А за пределы лагеря сейчас выходят?

— Без понятия. Я здесь сижу, — говорит он, как мне кажется, несколько обиженно.

И уходит, несмотря на мою попытку вновь этому воспрепятствовать.

Я снова остаюсь один.

Исходящее от еды зловоние быстро распространяется по камере, но я так же быстро привыкаю к этому запаху и вскоре перестаю его ощущать. Желудок страдальчески урчит, но я игнорирую мольбу наполнить его хоть чем-нибудь, и пытаюсь понять, зачем меня держат вдали от остальных?

Сидя в темноте, привычно сбиваю внутренние часы и определяю время по приходу охранника. В первый раз он приходит утром — приносит завтрак. И я сомневаюсь, что кормят меня в одно время с остальными, а значит, мой завтрак состоит из объедков. Во второй раз парень приходит с обедом. В третий — с ужином. И так пять дней подряд, если перевести его приходы и уходы в определенный отрезок времени.

На шестой день вместо охранника приходит Семен. К слову, без завтрака.

— Как себя чувствуешь? — спрашивает он, вместе с собой запуская в эту комнатушку свет и свежий воздух.

— Бывало лучше, — говорю я. И требую подарка. — Почему с пустыми руками? Разве в гости не принято ходить с презентами?

— Вряд ли посещение заключенного можно расценить как поход в гости.

Семен продолжает стоять в дверях, но отвечает в тон моему нахальству и от этого становится чуточку легче дышать. Или дело в свежем воздухе из коридора?

— Но с чем-то же ты ко мне пожаловал? — предполагаю я.

И оказываюсь прав.

— Да, у Князя к тебе предложение.

Это настораживает, но я послушно молчу, слушая, что будет сказано дальше.

— Выбор, конечно же, за тобой, я уговаривать и настаивать не стану. Если согласишься, то покинешь свою камеру. Если откажешься — продолжишь здесь сидеть.

Как заманчиво звучит. Но я уже научен горьким опытом и соглашаться на не озвученные мне условия не собираюсь.

— И в чем подвох?

— Подвох?

— Да, подвох. — Против воли передергиваю плечами, неприятная дрожь скользит по спине. — Князь что-то задумал, да?

Семен на миг задумывается, а после качает головой.

— Ты слишком мнительный.

— Станешь тут мнительным…

— Твоя правда. Если помнишь наш предыдущий разговор, — Семен делает выразительную паузу, но, не дождавшись от меня ни слова, продолжает, — нет? Тогда я повторю. Я с превеликим удовольствием бы избавился от тебя. И твоего брата. Вы двое — зараза на теле нашего города, несете одним своим присутствием хаос и разрушения.

Ничего себе. А мы оказывается исчадия Ада в его глазах.

— Но у Князя на вас двоих иные планы.

Мне показалось, или кто-то этим недоволен?

— Хватит тянуть, — говорю я. — Выкладывай, что там у тебя за предложение. Может оно мне не понравится, и я не соглашусь? Зазря только потратишь свое драгоценное время на разговоры со мной.

— Твое беспокойство греет мне душу.

Не обольщайся.

— Но ты прав. У меня дел куда больше, чем тебе кажется.

— Отлавливаешь «горожан» и препарируешь их в городских подвалах?

Семен улыбается, и от его улыбки по телу проходит озноб.

— Не только «горожан». Но и некоторых доставляющих проблемы личностей. Хочешь поговорить об этом?

— Нет.

— Вот и славно. Князь предлагает тебе работать на него.

— Душегубом быть больше не хочу.

Да и в город Князь меня вряд ли отправит.

— Я не закончил. — Семен хмурится, взгляд у него становится колким. — Что за привычка вечно перебивать старших? Тебя плохо воспитали родители?

Ответить бы, да в словестную перепалку вступать желания нет.

Семен воспринимает мое молчание по-своему и возвращается к разговору, ради которого сюда и пришел.

— Князь повышает тебя в звании.

— В звании? В каком это смысле?

У меня что, здесь было звание?

— Можешь стать подстрекателем.

При упоминании подстрекателей сердце в груди начинает биться быстрее.

Подстрекатели — те, кто поднимается наверх вместе с поездом и похищает людей. Едет на поезде, возможно, от начала и почти до самого конца. Они могут выбраться из города, но почему то всегда возвращаются обратно.

Князь с ума сошел за то время, то я его не видел?

— Это же.. Если соглашусь?..

Давай, подтверди мои домыслы.

— Верно. Сможешь отправиться наверх.

Подвох. Подвох. Подвох.

Не может все быть так гладко. Есть подвох.

— И какова цена этого повышения?

— Ты мнительный, — повторяет Семен, даже несколько устало.

К черту!..

— Я ведь сбежать могу. — Не собираюсь этого скрывать. — Выйду на первой же станции и уйду. Не боишься?

Мои слова не звучат угрозой, мы оба это осознаем.

Я не смогу сбежать, бросив в лагере Сашу. Он будет заложником Князя — гарантией того, что я вернусь обратно. Чертов мелкий засранец!.. Кто просил его спускаться сюда за мной?!

— Предполагаю, что думаем мы сейчас об одном и том же, — произносит Семен. — Я тебя не тороплю. Посиди, подумай. Обдумай, как следует это предложение. Я приду вечером за ответом.

Тут и думать нечего.

— Зачем он это делает? — Голос мой звучит тихо от безысходности. Отказаться от этого предложения я не могу. — Князю-то я зачем для этого?

— А ты не понимаешь?

Нет, не понимаю.

— Из-за твоих действий… и действий твоего брата, — поясняет Семен, не забыв приплести сюда и Сашу, — в лагере острая нехватка людей. Нам нужна новая кровь, и ты прекрасно осознаешь, каким способом мы ее находим.