Станция плененных

— Как это тех тварей тут не было?! — возмущается кто-то, кто пережил ту остановку.

— Хотите сказать, — вторит ему кто-от другой, — что в первом вагоне все это время было безопасно?!

— Меня чуть не утащили из вагона! Я лишь чудом жив остался!

«Несправедливость» — вот слово, которое крутится у меня на языке, горечью оседая где-то в глубине.

Что же это получается? Мы все лишь чудом пережили ту остановку, а люди, находившиеся здесь, и знать ничего не знали?

— Ты… Урод!.. — стоявший у кабины машиниста мужчина вновь принимается дубасить ее руками и ногами. К нему присоединяются несколько других пассажиров. — Ты не открыл здесь двери!

— Себя, значит, спас! А нас всех на корм этим монстрам бросил!

— Дайте я выломаю эту чертову дверь! Отойдите!

Разумеется, выломать дверь, защищавшую машиниста от разгневанной толпы, не получается ни с первой попытки, ни со второй. Потирая ушибленное плечо, воинственно настроенный пассажир напоследок пинает не поддавшуюся на его «уговоры» дверь ногой и, плюнув на пол, отходит в сторону.

Вот теперь машинист точно нам не откроет.

Замечаю, как Вика о чем-от говорит Тохе. Тот с секунду напрягается, а затем кивает.

— Чувствуете? — Спрашивает он у остальных. — Поезд набирает скорость.

Пассажиры начинают прислушиваться к своим ощущениям.

— Действительно.

— Точно.

— Едем быстрее.

— Ну наконец-то!

Посмотрев на дверь в кабину машиниста, о которой все уже забыли, я задаюсь лишь одним вопросом: «Почему?» Почему мы едем быстрее? Почему именно сейчас? Тревожное чувство зарождается в груди, чуйка подсказывает, что все не так просто. И общая радость идет вразрез с гнетущей атмосферой поезда.

Я оборачиваюсь к закрытым дверям, соединяющим первый и второй вагон. По ту сторону темно. Черно. Да, сказать «черно», будет вернее. Но ведь только что там было светло…

В голове звучит голос машиниста, такой спокойный и ровный: «В целях безопасности все двери будут заблокированы». Интересно, кто-нибудь еще придал значение его словам? Он знает о том, что там происходит. И я почти уверен, что те, кто остался в других вагонах, к нам уже не присоединятся. В подтверждение этого я замечаю, как на темном стекле по ту сторону второго вагона отпечатывается человеческая ладонь. Всего на секунду.

А потом отпечаток исчезает, как мимолетное видение.

Воспоминание третье — Улица

Мне однажды сказали, отчего-то решив, что я впал в депрессию, что мне необходимо покинуть так называемую «зону комфорта» и тогда все наладится. Правда объяснить мне, что это за зверье такое — «зона комфорта», так никто и не смог. Одни говорили, что это дом, место, где ты чувствуешь себя расслабленно и спокойно. Другие, что это просто знакомое место, и покинуть его, значит, куда-то уехать. Далеко и надолго. Ведь только так можно по-настоящему почувствовать вкус жизни.

Но есть ли у жизни «вкус»?

Поезд движется дальше по темному туннелю, свет горит только в первом вагоне, а от меж вагонных дверей тянет промозглым холодом Арктики. Подперев спиной поручень, я вглядываюсь в полустертую надпись «не прислоняться» и в собственное отражение на дверном стекле. По ту сторону двери — пустота и тянущиеся вдоль стены туннеля кабели. Я исподтишка рассматриваю других пассажиров, почти у всех на лицах потерянное выражение, бледность их кожи отражает свет потолочных ламп. Несмотря на жару, властвующую в городе последние несколько недель, загорелых среди нас нет. Все мы офисные служащие, не видящие дневного света из-за работы в зданиях. А значит, навыки выживания в экстремальных условиях у каждого из нас равны практически нулю.

А раз так…шанс выжить будет выше, если держаться вместе.

Вскоре поезд начинает замедлять ход и из туннеля мы выезжаем на залитую белым светом уличную станцию. Все припадают к окнам, стараясь разглядеть как можно больше. Но станция ничем не примечательна. Разве что свет от ламп слишком ярок, а платформа отталкивающе пустынна. Но ничего из этого не может снизить их интерес. И стоит только поезду окончательно остановиться, двери как по команде распахиваются, скрываясь в пустотах вагонных стен.

— Все, приехали! — говорит один из пассажиров.

Но покидать вагон не спешит. Он смотрит на остальных, надеясь, что найдется смельчак, который сделает за всех этот первый шаг. И только я думаю, что такого идиота не найдется, как он появляется, смело делая шаг из вагона на платформу.

— Не знаю, как вам, — говорит рыжий, — но мне вообще не улыбается остаться в этом жестяном гробу. Чтобы там не произошло, но снаружи шансов выжить всегда больше.

Мать Тереза следует за ним, но переступив порог вагона, сворачивает направо и направляется к кабине машиниста. Спустя секунду по станции разносится громкий постукивающий звук — это наш сердобольный пассажир с активной жизненной позицией старается достучаться до машиниста. Правда безуспешно.

— Ну что? — Вика одной из первых тянется к дверям, чтобы стать непосредственной участницей событий. Некоторые пассажиры подтягиваются за ней. — Он хоть там?

— Конечно там! — отвечает ей недовольная чем-то грузная дама с огромным пакетом из продуктового, ручки которого, несмотря на все пережитое, она по-прежнему крепко сжимает пальцами правой руки. — Где еще быть этому гаду?

Вопрос вполне логичен, ведь сбежать от праведного гнева пассажиров у машиниста попросту не было времени. Так что с вероятностью в сто процентов — если, конечно, поезд не управляется автоматически — машинист все еще в своем кресле. Но я сомневаюсь, что он откроет нам дверь в кабину, уж слишком громко и яростно некоторые пассажиры обещали расправиться с ним в лучших традициях кровавых маньяков.

— Пошли, посмотрим, что там да как, — шепотом произносит Тоха, намереваясь выйти из вагона.

Отец всегда говорил нам с Сашей, что любопытство тот еще порок, чтобы там не говорили, и урок о том, что от выстрелов надо бежать прочь, а не в их сторону, я знаю с детства. Никогда не геройствовать. Никогда не лезть на рожон. Никогда не идти в первых рядах. Все это отец вдалбливал в наши головы сколько я себя помню. И справедливости ради стоит отметить, что на то у него были веские причины.

— Может, лучше останемся здесь? — для уверенности я киваю на карту метро. — Куда-то же поезд должен доехать? Мы не на кольцевой, чтобы круги наворачивать.

Хотя даже с кольцевой есть выезд в депо.

Тоха смотрит на карту.

Я знаю, что он по городу больше разъезжает на отцовской машине, которая тому, живущему на даче, уже не особо нужна. Поэтому в метро Тоха гость не частый, и знание всех этих линий и станций у него практически на нуле. Не сказать, конечно, что я ориентируюсь лучше…

— А вдруг уже на кольцевой?

— На кольцевой нет наземных станций.

Мои слова звучат убедительно, но и рыжий, заметивший, что никто не собирается следовать за ним, повторяет о том, что на улице должно быть безопаснее.

— Я с ним согласен, — говорит Тоха. — Фиг поймешь, что там в этих туннелях еще водится.

— Это и к улице применимо, — говорю я. — Кто его знает, что вообще произошло и что творится в городе. Да и что ты собираешь делать? Домой идти? Так хорошо знаешь город, что без навигатора сориентируешься и поймешь, куда иди?

— Уж лучше по улицам бродить, чем вновь в метро оказаться.

Тоха выходит из вагона.

Черт меня дернул поехать с ним на этот матч.

Некоторые пассажиры следуют его примеру, другие же остаются внутри. Мать Тереза тоже возвращается обратно.

— Я не согласен с тем, что на улице безопаснее, чем в поезде, — произносит он для тех, кто остался. — Рельсы ведут в следующий туннель. Предлагаю проехать еще немного, и посмотреть, что там дальше. Может, нам удастся выйти на другой станции, которая окажется безопаснее, чем эта.

— А если она будет закрыта, и мы не сможем подняться на поверхность? — спрашивает Вика. — Что тогда делать будем? Поезд уедет, а мы останемся.