Станция плененных

Каждому свое.

— Нужно все-таки дойти до первого вагона, — говорит мать Тереза. — Достучимся до машиниста и узнаем, что происходит.

— Думаешь, он станет нам говорить? — спрашивает у него рыжий. — Я бы на его месте не стал говорить людям о том, что в действительности происходит.

— Почему?..

Этот вопрос задает девушка моего возраста. У нее раскрасневшиеся от выплаканных слез глаза, голос хрипит, а на подбородке синеет ушиб. По всей видимости она так же, как и я, упала на пол, но не успела сгруппироваться и с высоты всего своего роста упала на лицо.

— Потому что мне была бы не нужна паника.

Ясно, сладко неведенье.

Девушка кивает, соглашаясь с его выводом, а я решаюсь посмотреть на других пассажиров, чтобы узнать, с кем предстоит покорять поезд. Судя по всему, знакомы между собой лишь мы с Тохой, все остальные держатся друг от друга обособленно. Я насчитываю двадцать два человека, именно столько нас остается на данный момент, собравшихся в… Кстати, а какой этот вагон по счету? Пытаюсь сообразить, но ничего не выходит. В каком мы ехали до того, как все это произошло? Не знаю, зашли где-то посередине, потому что мне нужно было переходить на другую ветку, а Тохе было все равно. Он нужный выход находил на своей станции только по виду лестниц, ведущих в город.

Ладно, а в какой мы заскочили с платформы?

В какой перешли?

Сколько еще идти до машиниста?

От этих вопросов у меня начинает пульсировать в висках. И, в конце концов, я прихожу к выводу, что плевать мне, в каком я вагоне. Главное дойти до первого, как и говорит…мать Тереза. Узнать бы, как его зовут, чтобы называть нормально…

— Значит, идем в первый вагон, — внезапно произносит Тоха.

Вид у него плачевный, но он хотя бы чище, чем я.

Его воинственный настрой разбивается о глухую стену безразличия. Люди слишком устали и боятся двигаться дальше. Я и сам такой же, прекрасно их понимаю. В идеале просидеть бы здесь, пока кто-нибудь не скажет, что все хорошо, и пусть все само собой как-нибудь разрешится.

— Кто не хочет идти, могут оставаться, — говорит рыжий, отталкиваясь от поручня. — Как по мне, рядом с машинистом стоит держаться хотя бы по той причине, что когда поезд остановится, мы не дадим ему сбежать.

— Думаете, он соберется сбегать от нас?

Рыжий вновь пожимает плечами.

— Я думаю, — начинает мать Тереза, — что в любом случае нам всем стоит держаться вместе и не разделяться.

Он прав. И все же находятся те, кто остается неподвижно сидеть. Правда их всего трое: пожилая женщина, мужчина с гипсом на ноге и та заплаканная девушка.

— Пошли, — говорит мне Тоха, присоединяясь к тем, кто уже направляется к межвагонным дверям.

Я поднимаюсь следом за ним, но в нерешительности замираю на месте.

— Вставай, — говорю я девушке, смотря ей прямо в глаза. — В таких ситуациях сидеть на одном месте нельзя.

Перевожу взгляд на двух оставшихся. Если подумать, то они будут только тормозить нас в том случае, если придется бежать.

— Я останусь здесь, — говорит женщина. На вид ей уже лет семьдесят. — Вернетесь за мной, когда поговорите с машинистом.

— От меня тоже толку немного будет, — произносит мужчина, поднимая загипсованную ногу.

Справедливо. Хорошо, что они понимают свое положение.

— Костя, идем, — зовет меня Тоха. — Все уже ушли.

Я вновь поворачиваюсь к девушке, она не собирается присоединяться к нам, боязливо вжавшись в сиденье.

— Как тебя зовут? — спрашиваю я у нее.

Оставлять ее здесь мне не хочется. Никогда бы не подумал, что во мне пропадает альтруист. Хотя, возможно — да скорее всего так и есть — таким образом я пытаюсь загладить вину перед тем человеком, который изо всех сил цеплялся за меня в попытке остаться в живых. А я ни чем ему не помог.

— Ну так как? Имя у тебя есть?

— Вика, — отвечает она, ее губы кривятся в подобии улыбки.

— Меня Костя. Пошли с нами, не нужно здесь оставаться.

Она колеблется от силы секунд десять. А затем встает с сиденья и дает понять, что готова следовать за остальными, будто все это время она ждала, когда же кто-то позовет ее. Я слышу, как поджидавший нас у дверей Тоха бубнит какие-то недовольства, но слова он произносит нечетко, поэтому я просто игнорирую его, пропуская Вику вперед себя.

— Решил в глазах девчонки героем стать? — шепчет мне на ухо Тоха, когда я прохожу мимо него. — Или приглянулась? Время не подходящее.

— Иди ты…

Когда мы оказываемся во втором вагоне, машинист снова выходит на связь. Практически без всяких помех в радиовещании, он сообщает нам о том, что всем пассажирам необходимо собраться в первом вагоне. Последние его слова звучат глухо, но мне удается разобрать предупреждение о том, что что-то случится с дверьми.

И почему техника начала барахлить именно на таком важном моменте? Что там опять с этими дверьми случится? Они опять откроются, и в вагон полезет эта дрянь из тоннеля?

— Звучит как в старых английских детективах, — проговаривает Вика, думая, что никто ее не услышит.

— В каком это смысле? — спрашивает Тоха.

И Вика вздрагивает, совершенно забыв о том, что в хвосте группы была не одна. Смущенно заправив темно-русую прядь за ухо, она старается улыбнуться и отводит в сторону взгляд.

— Ну знаете, это как когда дворецкий просит всех собраться в одной комнате, потому что кто-то собирается сообщить имя убийцы.

Сравнение, конечно, так себе.

Мы с Тохой переглядываемся, окончательно вгоняя в краску и без того смущенную своим поведением Вику.

— Да не берите в голову, — говорит она, ускоряя шаг, чтобы присоединиться к собравшимся в центре вагона людям. — Пойдемте, машинист же сказал собраться всем в первом вагоне.

Я задумываюсь над ее словами буквально на несколько секунд, потому что дальше одной короткой мысли о том, что сравнивать нашу ситуацию со старыми английскими детективами, где убийца или дворецкий или садовник — глупо, дело у меня не продвигается. Я замечаю, как часть нашей группы пересекает разделявшее два первых вагона пространство и спешу вместе с Тохой присоединиться к ним, потому что оставаться вдали от группы, как мне кажется, будет чревато определенными неблагоприятными последствиями.

Лишь на секунду я задумываюсь о тех, кто остается позади нас — мужчина с гипсом и пожилая женщина, а еще те, кто отказался идти вместе с нашей матерью Терезой — а после дверь в первый вагон закрывается и машинист повторяет уже четче: «Просьба всем пассажирам незамедлительно перейти в первый вагон. В целях безопасности все двери будут заблокированы».

— Это еще что значит? — слышу я возмущение впереди. — Эй, ты, а ну открывай!

Неизвестный мне мужчина — а неизвестный он лишь потому, что в нашей группе его точно не было — что есть сил колошматит кулаками и ногами дверь, за которой скрывается небольшая кабина машиниста.

— Открывай, зараза!

— Я бы после такого точно никому не открыл, — говорит мне Тоха, оглядывая вагон. — Смотри, а тут много народа собралось.

Сорок восемь.

Многовато-то, конечно, но я предполагаю, что на той станции многие успели, как и мы, заскочить обратно в поезд. Большая часть первого вагона теперь состоит из футбольных фанатов, вмиг протрезвевших после недавних событий. И словно в несогласие с этим предположением, внутри меня что-то щелкает. Но вначале я не понимаю, по какой причине. Я оглядываюсь, внимательнее осматриваю пол и понимаю… Он чистый. Никаких следов тех тварей, ни намека на то, что произошло у нас.

Какого черта?..

— Эй, у вас же это тоже было, да? — произношу я, привлекая к себе внимание.

Но встречаюсь лишь с непониманием во взглядах других пассажиров. Тех, которых ранее с нами не было.

— Я о тех тварях, что появились в вагонах, когда свет отключили.

Они переглядываются.

— Здесь свет не выключался, — отвечают мне. — И никаких тварей не было.

Теперь мы разделяемся на тех, кто понимает, о чем идет речь, и на тех, кто ничего не понимает.