Киберканикулы

— Либо отсутствовать в указанной локации? — безжалостно уточнила Лиза.

Пока Сакаи пытался вспомнить подходящее к случаю изречение, что-нибудь вроде: «Не делай того, что надо скрывать!» — молчание стало знаком согласия.

— А конфетки у вас точно нет? — с надеждой напомнил Кай про Лизин «уровень питательных веществ».

Роджер порылся в карманах и виновато продемонстрировал детям единственную добычу — невесть с каких времен завалявшегося там желейного червячка, облепленного крошками и выглядевшего непригляднее, чем настоящий.

Лиза посмотрела на коварного дядю с воистину человеческой укоризной, но игра есть игра. Девочка отважно сунула угощение в рот и, не жуя, с громким надрывным звуком проглотила. Кай разочарованно вздохнул — не то по конфете, не то из-за того, что подруга и так уже вела по очкам.

Роджер понял, что ему еще тренироваться и тренироваться.

Лиза проводила понурого дядю взглядом, покачала головой и сочувственно констатировала:

— Некорректно поставленная задача.

— Не прокололась, — уважительно признал Кай.

***

За сегодняшнее утро Трикси проходила мимо лаборатории номер пять уже в третий раз, но опять не удержалась и зашла.

— Он в полном порядке! — воспринял это как личное оскорбление Константин. — Эксперимент идет по плану, и у тебя же есть удаленный доступ, чтобы не шастать туда-сюда, только отвлекая меня от работы!

— Я ничуть не сомневаюсь в твоем профессионализме, — с виноватой усмешкой заверила его Трикси. — Мне просто нравится… чувствовать себя беременной.

Константин закатил глаза — ох уж эти трепетные мамочки! — и демонстративно отвернулся к вирт-экрану.

Трикси подошла к голубовато светящемуся цилиндру, коснулась стекла кончиками пальцев. Промышленный инкубатор для киборгов выглядел как жутковатый экспонат кунсткамеры, особенно когда инкубация подходила к концу и околоплодная жидкость мутнела, зеленела и сквозь нее просвечивало скрюченное человеческое тело. Но сейчас паутина катетеров и титановых держателей как будто сходилась на пустоте.

Трикси плотнее прильнула к стеклу, чтобы в который раз убедиться — это не так.

«Я не понимаю, почему большинство людей считают, что это отвратительно и противоестественно. Что киборгам вообще нельзя быть родителями, потому что машина может воспитать только машину.

Но в Галактике, да что там — на любой отдельно взятой планете полно всевозможных способов размножения, а некоторые существа их даже чередуют. Материнский инстинкт никак не связан с тем, вынашивали ли они потомство, высиживали, отпочковывали или просто отложили икру и вернулись к ней через месяц. Мои родители любят меня, а я — их, хотя досталась им «взрослой» балбесиной. Я спрашивала у Женьки, «пробирочника», — он даже обиделся на такой вопрос. И он, и все его братья и сестры прекрасно обошлись без «стука материнского сердца» и «разговоров с пузиком». Счастливой дружной семьей их сделали годы самоотверженногородительского труда, терпения и понимания.

Я могу связаться с тобой напрямую, хотя сейчас это бессмысленно, процессор еще не интегрировался в нервную ткань, да и ее-то всего пара сотен клеток.

Но я делаю это, потому что хочу, чтобы ты знала — тебя здесь очень ждут.

И уже очень любят».

— Эй, протри за собой стекло! — ворчливо крикнул Константин ей вслед. — Опять все залапала…

Трикси снисходительно покосилась на кибертехнолога, прекрасно понимая — он не меньше нее боится, что «эксперимент» сорвется. Первый киборг, созданный по новой технологии: щадящая подсадка процессора и имплантатов, увеличенный до шести месяцев срок инкубации, а на выходе — не взрослый, готовый к реализации и эксплуатации экземпляр, а почти беспомощный младенец. Расчетная вероятность выживания зародыша — девяносто два и четыре десятых процента, намного выше, чем при естественном зачатии, но все-таки ниже, чем у обычных «пробирочников». Потому-то Костик и упорно цепляется за слово «эксперимент» и научно-технические термины.

Может, так и правильнее, но Трикси твердо знала — это не «он», а «она», и у нее уже есть имя.

Майя.

— Зачем? — усмехнулась Трикси, любуясь на два четких отпечатка, которые словно оберегали парящий между ними комочек. — Я скоро снова зайду.

Да, ступеньки определенно были те самые. Роджер даже вспомнил фрагмент перил, за который ухватился, рассинхронизировавшись с лестницей, и понял, где растянул правое плечо.

К своему стыду (и для объективности следственного эксперимента!), Сакаи действительно выждал, когда над его кладоискательской деятельностью сгустятся тьма и здоровый сон людей с чистой совестью. Надо в точности воспроизвести обстоятельства дела, ведь на ночь кабинеты обычно запирают, а значит, нетрезвый тип с ящиком под мышкой мог постучаться в дверь, бесплодно подергать за ручку и уйти.

Честно признаться, Роджер очень на это надеялся.

Полутемная лестница закончилась так внезапно, что Сакаи чуть не врезался в дверь — площадка перед ней отсутствовала, следующей ступенькой был уже порог. Роджер пошатнулся, инстинктивно ухватился за длинную дубовую ручку, навалился на нее — и влетел в кабинет.

Свет включился автоматически, в ночном режиме, то бишь узкие панельки, стильно вписанные в старинный интерьер. Краше всех смотрелась та, что в верхней рамке антикварного портрета над столом главы ОЗК. На нем был изображен пожилой мужчина в роскошном средневековом костюме, но с такой зверской бородатой рожей, будто снял одежку с собственноручно убитого на большой дороге купца. Казалось, что именно он тут всем заправляет и неприязненно буравит незваного гостя пронзительными черными глазами, причем в любой точке кабинета.

— Конбанва[1]! — на всякий случай пробормотал Роджер и, сложив ладони лодочкой, почтительно поклонился злонравному духу баронского предка.

Благожелательнее тот выглядеть не стал, но Сакаи рассудил, что раз уж принял яд — вылижи и блюдце[2]. Он заглянул под стол, в и на высокий секретер, набитый бумагами, ощупал кресла для посетителей, распахнул окно и оценил ширину карниза (узковат!), потрогал сейф, и тот сердито мигнул светодиодным ободком, намекая, что следующее несанкционированное прикосновение вознаградится ударом тока.

Идеи кончились, кабинет главы ОЗК был маленьким и предельно аскетичным.

Роджер с досадой поскреб макушку — и внезапно ощутил, что за ним наблюдает уже не только портрет.

Сакаи резко обернулся, чтобы застукать соглядатая, но тот и не собирался прятаться. На пороге стоял секретарь Киры. Вид у него был вполне благодушный — не считая светящихся глаз и стимпанковского, нарочито металлического, с декоративными прибамбасами протеза правой руки. Киборг держал в нем дымящуюся кружку — такое впечатление, что с концентрированной кислотой.

— Конбанва, — сказал он с безупречной вежливостью самурая, приветствующего забравшегося в дом грабителя. — ご用件は?[3]

— ありがとう ございます。でも、これはただ私の義理と名誉のためなのです。[4], — машинально отозвался Роджер.

— じゃあ、急がないでください。待ちますから。[5]— учтиво заверил его Реми.

— Может, перейдем на интерлингву? — смущенно предложил Роджер, спохватившись, что сейчас не самый удачный момент практиковаться в японском. К тому же киборг наверняка пользуется простеньким автопереводчиком, да и Сакаи, чего греха таить, не шибко силен в языке предков.

— Как вам угодно. — Реми переложил кружку из правой руки в левую. По протезу пробежали голубые светодиодные ручейки, часть элементов с тихим клацаньем сместились друг относительно друга, перестраиваясь для какой-то иной функции, и Роджер понял, что далеко не все прибамбасы тут декоративные. — Так что вы здесь все-таки делаете?