Скользящий I

— О чем конкретно?

— Ладно, давай займемся тестами...

Судя по тону очередной беседы с мозгоправом, о моей вспышке гнева ей доложили тотчас. Так что я решил вести себя смирно. Не в том положении я находился, чтобы идти против местных властителей. Сила моя пребывала в глубокой коме. Такое ощущение, что Преображенский вообще ее не развивал… С другой стороны, как прикажете развиваться, если Поток до сих пор едва ощутим, не говоря уже про наличие мест сил, в которых адептам и следовало проводить медитации? Лишь качественный, чистый и мощный Поток помогал укреплять свой Исток и позволял исследовать новые грани силы. Или Ядро, как принято его называть у местных.

Я фактически мог сносно пользоваться только банальным скольжением на твердых поверхностях. Базовый трюк, которым я в прошлой жизни овладел к восьми годам. Придется долго и упорно трудиться, искать новые способы развития. Даже с Потоком медитации могут занимать годы, а уж без него… Пока мне трудно представить, как вернуть былую форму. Не говоря уже о том, чтобы приблизиться к отцу, который считался одним из сильнейших адептов Ассирии.

В любом случае для начала следовало покинуть сие гостеприимное заведение. В сравнении с ассирийскими лечебницами для умалишенных, здесь прямо-таки райское местечко. Из изученных сведений и воспоминаний Преображенского я сделал вывод, что лишь к концу восемнадцатого века мир сумел достичь того уровня развития, который имела Ассирия на пике своего могущества. Но ученые не могли предположить, что в такие далекие времена был возможен подобный прогресс. Просто наша наука и техника вся базировалась на использовании Потока. Ну а дхарны позаботились о том, чтобы стереть страну с лица земли вместе со всеми зиккуратами.

— Сударыня, знатный уже почти декаду здесь находится, — проговорил я на одной из встреч с психиатром. — Мы прошли всевозможные тесты, и я считаю, что этого должно хватить, чтобы сделать какие-то выводы из моего случая. Мне необходимо вернуться на свободу. У знатного есть множество дел. Или вы до сих пор считаете меня опасным для окружающих?

— Твоя личность претерпела существенные изменения. Ты можешь быть опасен для окружающих, но не более, чем обычный заносчивый молодой человек.

— Моя заносчивость имеет под собой веские основания, — хмыкнул я. — Так знатный может, наконец, покинуть лечебницу?

— Какие цели ты перед собой ставишь?

— Стать сильнее и уничтожить как можно больше демонов!

— Насилие — это путь к саморазрушению, — покачала головой Горгадзе. — Но для стражей такая дорога не осуждается… Что за времена настали? Подростки сражаются, калечатся, погибают…

— Знатный — совершеннолетний по законам этой страны.

— Верно… "Этой страны"? То есть, от своих идей ты так и не отказался, Ортон?

— Не люблю врать, поэтому промолчу.

— Не замечал ли ты за собой каких-либо провалов в памяти? Тяги к несвойственным тебе поступкам?

— Нет.

— Ортон… — Тамара вздохнула. — Обычно мы не раскрываем перед пациентами все карты, но твое спокойствие и уверенность вселяют надежду. Если личность Вениамина пожелает выйти из своей норы, пожалуйста, не создавай ему препятствий. Попробуй принять свое альтер эго, хорошо? Можешь мне пообещать, что будешь дружить со своей второй половинкой?

— Конечно! — легко согласился я. — Если от Вениамина действительно что-то осталось после близкого контакта с Опустошителем, могу лишь подивиться его стойкости. Я буду вести себя с ним корректно.

— Хорошо! Завтра сможешь покинуть лечебницу и вернуться в академию стражей. Я назначена твоим личным наблюдающим психиатром, так что периодически буду навещать тебя в академии. От патрулей ты пока отстранен. Только обычные занятия.

— То есть как? Знатному запрещено сражаться с демонами?!

— Если все будет в порядке и твое желание сохранится, то я дам разрешение на участие в патрулях. Не стоит торопить события, Ортон.

— Принимаю, — кивнул я величаво.

Сначала мне в любом случае следовало поработать над своей силой.

Сеанс терапии закончился, никакие новые тесты мне давать не стали, что хорошо. Психологические исследования меня уже порядком утомили. Я даже начал потихоньку продумывать план побега, хоть от сотрудничества с местными правителями отказываться не хотелось. Мой отец служил императору ассирийскому верой и правдой, как и я сам.

С наследием Преображенского так толком разобраться и не удалось. Речь боле менее наладил, но вот полный доступ к хранящейся в его памяти информации так и не получил. Лишь когда думал о конкретном объекте, тогда сведения всплывали с глубин. Словно книги с нужными сведениями лежали в старом сундуке, который сначала требовалось отпереть и открыть. Цельной картины происходящего не складывалось. Например, когда я пытался понять, что из себя представляет Академия Стражей, выхватывал лишь отдельные образы. Проще было самому разобраться.

Не буду исключать возможности незначительного влияния останков духа Преображенского на мою собственную личность. Переселение души — тема, покрытая мраком. Всякое возможно.

Я обошел лечебницу вдоль и поперек, за исключением некоторых закрытых блоков, но так и не нашел ни одного толкового места силы. Поток серьезно ослабел, и от медитаций почти не было толку. Таким образом, мне придется десятки лет возвращать форму. Да и возвращать — неправильное слово. Форму мне необходимо строить заново, практически с нуля.

Утром я, наконец, переоделся из больничной пижамы в костюм адепта. Преображенский то ли обладал необычным чувством юмора, то ли просто по жизни был полным слюнтяем. Изображение панциря улитки и прозвище Слизень говорили, скорее, о втором варианте. Из того, что я смог выяснить, родители парня погибли от лап дхарна, и он остро желал отомстить. Вот только с текущими способностями у него получалось скверно.

— Ничего, — остановился я в фойе здания на секунду. — Я помогу твоей мечте осуществиться, прошлый...

— Эй, Вениамин, ты как? — навстречу мне со скамьи поднялся взъерошенный парень с невзрачными пепельными волосами.

Очкастый был еще одним изгоем, как и Слизень, можно сказать. Вечно сонный, растрепанный, апатичный и... очкастый. Толстые линзы стекол делали его глаза огромными, отчего он казался всегда слегка удивленным. Гуру ранга дельта, если я правильно понял по памяти Преображенского. В бою толку от него ноль. Но координатором вроде бы считался неплохим.

— Забудь данное имя, — отрезал я. — Знатного величать следует Ортонургенон, сын Ирихандира, великого ординатора ассирийского!

— Нихренон себе… — пробурчал Очкастый, раскрыв глаза. Привычная сонливость слетела с него, что случалось редко. — Мне твой врач говорила, что с тобой не все ладно, но я думал, это просто преувеличение.

— Поверь, друг, со мной все в полном порядке. Если не считать того факта, что моя сила в крайне скверном состоянии. Можешь звать меня Ортон.

Я уже понял, что для местных наши имена были несколько сложны в плане запоминания и произношения.

— Как скажешь, Ортон. Жаль, что так с Ведуньей вышло…

— Идиотка без боевых сил полезла туда, куда не следует. Итог закономерен, — фыркнул я. — Кстати, у вас ведь принято жать друг другу руку при знакомстве, верно?

— М-м, ага…

— Знатный рад знакомству с тобой! — протянул я руку.

Олег Бережной, а именно так звали Очкастого, с некоторым недоумением пожал мою руку. Насколько я мог судить по воспоминаниям, этот человек был единственным другом Слизня. Он же один пришел на мою выписку из лечебницы. Возможно, от него особого толка и не будет, но иногда верность важнее силы.

— Нашу команду расформировали. Костеруб ушел в Дельту-пять. Гранит пока в раздумьях.