Соломка и Зверь

— Студентка? Значит, она молода?

— Третий курс.

— Значит, ей лет двадцать?

Гнат молча кивнул.

— Получается… тогда ей было около года?

Гнат подался вперед и оскалил зубы, но всего на секунду.

— Она была ребенком, — подытожил Тартуга.

— Узнай мне про неё все.

— Зачем?

— Просто сделай, что я прошу!

— Что ты хочешь от человеческого ребёнка?

— Она уже не ребёнок!

— И всё же? Я вижу в твоих глазах много нехорошего.

— Не твое дело!

— Я волнуюсь не за неё. За твою человечность.

— Если волнуешься — просто выкопай мне столько информации, сколько сможешь. Держи.

Гнат схватил со стола листок для записей и, неуклюже сжимая руку, пальцы которой были все сплошь синие и почти не сгибались, накарябал ручкой, то и дело прорывая бумагу.

«Меланья Игоревна Соломенная».

Глава 2

Мама умерла, когда Соломке исполнилось восемнадцать. Она держалась до последнего, повторяя, что раньше ей уходить нельзя, что тогда Соломка попадет в детский дом, а там «не спрячешься». Там дочка просто не выживет. Мама рано превратилась в развалину, но смогла не просто дотянуть до момента, когда Меланья стала совершеннолетней, но и сохранить остатки отцовских денег, грязных денег, хранимых на банковском счету для одной-единственной цели, на которую нельзя не тратить. На обучение.

Оставшись без матери, Соломка осталась хотя бы обеспеченной. Теперь у нее была двухкомнатная квартира на окраине: крошечные комнатки, обставленные древней мебелью, шкаф, заваленный старым тряпьем, и деньги в банке, достаточные, чтобы дотянуть до окончания института.

Если убрать одиночество, она была довольно везучей девицей. Сегодняшний день это только доказывал.

Закрыв за собой дверь и оказавшись в своей крепости, Соломка не удержалась на ногах, прислонилась к двери спиной и сползла по ней на пол.

Дорога обратно была наполнена молчанием и пролетела, как один миг. Автобус остановился на остановке, выпуская студентов, живущих поблизости — Соломка вышла последней и не удивилась, что все уже разошлись, даже с ней не попрощавшись.

Если будет совсем плохо, можно попробовать перевестись в другой институт. Но пока нужно подождать — вдруг обойдётся? Вдруг в этот раз лютовать станут не очень сильно? Натан Георгиевич, к примеру, вон как её защищал. Хотя может не её, а студентов в общем, ведь напади зверь на одного — другим бы тоже не поздоровилось.

Однако нельзя сдаваться, ради мамы. Она терпела столько лет… Меланья всего лишь неразумный ребенок, а она была женой предателя. Она могла бы догадаться… Соломка верила, что мама ничего не знала, отец очень умело скрывал свой род занятий, но кому докажешь?

Кто вообще станет слушать?

Так что если мама смогла выжить, проходя через такое отношение день за днём, то и Соломка сможет.

На следующее утро она собралась и отправилась в институт.

Что сказать? Меланья повзрослела, как и дети вокруг. И как ни крути, люди тут оказались более интеллигентными, чем во дворе их дома, где в большинстве своем проживали заводские рабочие. В общем, ничего ужасного не произошло. Ну да, немного многозначительного шепота за спиной, пару кривых взглядов, но ничего такого, что может заставить её сменить институт.

Прямо от сердца отлегло.

Когда Соломка после занятий шла домой, то думала, что видимо время всё-таки лечит — не только горе, а и людскую память.

— Эй, подожди!

Ее догнал Фразенталь, самопровозглашённый институтский ловелас, который временами был довольно груб и тем отвратителен. Ну, по её мнению.

Соломка не понимала его подружек, которые слушали, как Фразенталь не стесняется обливать других девушек презрением, высказываясь довольно мерзко, типа: «Ну и коровье вымя! Ну и ноги — кривые сосенки! Да пустить ее по кругу — никто не возьмет!». А потом ещё и смеялись. Неужели ни одной из них не пришло в голову, что если он говорит так о других девушках, то за глаза так же легко скажет и о них самих? Разве у них нет недостатков?

Однако бог с ними! Дуры всегда были, есть и будут.

Со своими бы проблемами разобраться.

— Чего надо? — осторожно спросила Соломка.

— Пошли, провожу.

— Спасибо, не нужно, я сама.

— Пошли, мне по дороге.

Он подцепил Меланью под локоть и повел к её дому, до которого идти было всего минут двадцать.

— О, смотри, какой-то мудак тачку посреди дороги поставил, — смех Фразенталя иначе чем ржанием не назовешь.

— Угу.

— А вот смотри, в окне магазина сотовой связи один дебил другому прическу поправляет!

— Угу.

— Чего ты такая скучная? — почти обиделся Фразенталь минут через десять ходу, получая на все свои эффектные высказывания одно короткое и скучающе: «Угу».

— Слушай, — впереди уже показался ее дом. — Дальше я сама дойду. Спасибо, что проводил и…

— А в гости? Ты же одна живешь? Давай к тебе тогда пойдём, мне как раз делать нечего. Ну давай, двигай.

Не слушая протестов, Фразенталь толкал её вперед.

В гости? Вот уже размечтался.

— Отпусти, а то так по яйцам двину, что мало не покажется, — тихо, с улыбкой заявила Соломка, упрямо замирая на месте.

Её воротило от этого существа, которое почувствовав всеобщее настроение решило накинуться на отверженную и попользоваться ею, потому что никто не вступится. Вот кто настоящий зверь! Фразенталь. И наверняка, даже под микроскопом не разглядит в своем поведении ничего предосудительного. Она на таких еще в детстве насмотрелась и хотя поджилки тряслись, потому что на самом деле он гораздо больше и сильнее, однако одно точно — если она его сразу не поставит на место, будет плохо. Он устроит из её дома, да и из неё самой самый настоящий притон и будет уверен, что она была согласна и даже за. А то, что иногда приходится по морде бить, чтобы своего места не забывала, так бабы от этого только лучше становятся.

— Да я же просто предложил, — прошипел он, тоже улыбаясь, однако пальцы вцепились в руку так, что кости, кажется, затрещали.

Ага, бабушке своей расскажи!

Со стороны они казались мирно беседующей парой — мимо прошла какая-то тетка и посмотрела на них вполне благосклонно.

Вмешивать посторонних не следовало, всё равно они никогда не встанут на твою сторону, это Соломка тоже затвердила очень рано.

— Отпусти, в последний раз сказала!

Фразенталь открыл рот, но вдруг молча отшатнулся, а потом и вовсе ретировался, так что пятки сверкали.

Соломка вздохнула с облегчением, но как выяснилось, слишком рано. Стоило обернуться, как определилась причина, по которой Фразенталь смотался, и это была вовсе не ее стойкость.

Прямо перед ней стоял мужчина. И хотя зубы его не торчали изо рта, фигура была не ужасающе массивной, а вместо обтягивающего комбинезона на нём было добротное короткое пальто, Соломка его сразу узнала.

Непонятно, как. Волосы, конечно, тёмные, а вот глаза желтовато-коричневые, ни капли черноты. Как она его узнала? Видимо по знакомому страху… и незнакомой сладости, новой прибавке к старому, хорошо отведанному блюду.

— Зд… Добрый день, — пролепетала она.

Если Фразенталя можно было спугнуть угрозой и решительным голосом, этого такими выходками можно разве что спровоцировать. Сейчас, один на один, когда никто не прикрывает спиной, встреча кажется совсем не такой тёплой, как в бункере.

— Вижу, ты неплохо устроилась. Учишься, прогуливаешься с молодыми людьми, в общем, живешь, как ни в чем не бывало, наслаждаешься юностью.

Несмотря на спокойный, на удивление приятный голос, совершенно не похожий на то рычание, слышанное от него ранее, Меланья чувствовала, как в мужчине клокочет ярость. Как она ищет выход, раз за разом собираясь с силами и бросаясь в его грудную клетку в попытках выбраться наружу.

Фразенталь был куда как меньшим злом, но почему-то Соломка не променяла бы сейчас этот разговор на псевдо дружескую болтовню с Фразенталем.

Вот уж дудки.