Поп-книга

Любовь.

Фантастика.

Евгений Сапожинский

Евгений Сапожинский

— Катя, — заныл я, — выходи за меня замуж.

Пальцы возлюбленной (возлюбленной теоретически лишь) порхали над клавиатурой; та́к мне хотелось написать. Лгать не умею: вовсе они не порхали. Катя вколачивала символы. Вбивала. Ей бы оранжевую куртку и отбойный молоток в руки.

Она была красавица. Я любил это существо. Вы не верите в любовь с первого взгляда? Я тоже не верил. Когда ее увидел, сошел с ума сразу же. Два дня просто наслаждался фактом. Фактом, что есть Катя и есть я. На третий день узнал, что она замужем.

Я нажрался. На работу, однако, вышел, и продолжил стажировку под ее руководством. Потом Катя развелась, и я, почувствовав, что она свободна, сделал ей предложение.

Теперь нужно пояснить, кто я и где работаю.

Я… Ну ладно. А работа — в книжном магазине! Мечта поэта! Собеседование прошло замечательно: я позвонил по объявлению, мне стали задавать какие-то традиционно-нелепые вопросы; я сказал, что попусту базарить не буду — да, или, типа, нет. Мне ответили: да. Я приехал. Слегка таки потолковали, как же без того. Директриса мне понравилась, произвела впечатление умной бабы — тогда это понятие я не находил абсурдным, и спросила в лоб: «Завтра можете выйти?» — «Сегодня!» — рявкнул я. — «Что ж, спускайтесь на первый этаж и приступайте». Мне захотелось щелкнуть каблуками, встать по стойке смирно и отвесить куртуазный поклон. Вместо этого преодолел восемь лестничных пролетов, ворвался в магазин, потребовал заведующую и кратко доложил: я такой-то, только что имел разговор с директором, в общем, я ваш новый кассир, вводите меня в курс дела.

И тут я увидел Катю. Высокую, стройную, черноволосую. В ней было что-то цыганистое (да, дед по отцу — цыган).

Она стала мне объяснять об особенностях данной кассовой машины: старая и громоздкая, но связь с локалкой имеет; скорее это минус, а не плюс, ведь когда грохается винда, невозможно что-либо пробить и даже снять отчет, а винда летит постоянно, потому что 98-я. Ну, слава богу, не 95-я, иначе всем была б хана. У меня наступила забавная шизофрения: влюбленность одной половины моей головы вовсе не мешала врубаться в техническую информацию. Я был прилежным учеником.

Мы сразу перешли на «ты» (не люблю церемоний, хотя и панибратства тоже), чувствовал себя на седьмом небе. День эдак на пятый или шестой заведующая Марина вызвала меня в кабинет на разговор — да, звучит официально, но это была хорошая контора: в кабинет заведующей входили просто так, потрещать, разве что не открывали дверь ногой. Жаль, что все так печально закончилось. Марина спятила.

— Яков, — сказала Марина, — у меня для вас есть кое-какая информация.

Уволен, подумал я. Не вписался.

— Что, если вы будете работать в отделе?

— Не понял? Я не справляюсь?

Надо заметить, что в этом разговоре присутствовал и третий собеседник — Катерина. Да, вот откуда ветер дует.

— Справляетесь! — Марина даже как-то загорячилась. Во всем коллективе были две женщины, с которыми у меня так и не получилось перейти на «ты». Ну, с Мариной понятно, начальник. Еще с Надей Быстровой, старшим продавцом противофазной смены. Но о Быстровой ниже. — Мы тут подумали, и пришли к выводу, что так будет лучше.

— Угу. Это производственная необходимость?

— Да.

Спустя несколько лет я случайно встретился с Катей и спросил: неужели я такой хреновый кассир? Так много путал? Оказалось, ей попросту не нравился пивной шмон, исходящий от меня. Хотя и сама она была не дурой глотнуть. Пиво, как казалось мне тогда, было необходимо для структурирования огромного количества информации, свалившейся на мою голову. Делайте выводы, однако, творческие работники, певцы торговли.

В первые дни меня колбасило от избытка данных, все-таки врубиться в навороченную кассовую машину «с нуля» — это вам не хрен собчачий; а на третий я понял, что в плане Кати мне ничегошеньки не светит. Пришел муженек, и они поворковали. Чуть не сточил зубы, скрипя. И что было делать? Пил пиво.

Меня посадили на художку. Марина молодец — врубилась, что это моя стихия. Никогда не забуду свой первый день работы в качестве продавца: ходил и изучал. Магазин не так чтоб большой, но двадцать шесть с чем-то тысяч наименований товара мы имели. Много это или мало? Весьма прилично.

В отделе художественной литературы был странный свет. Во всех прочих отделах — флуоресцентные трубки, а здесь, помимо общего освещения, панелька с пятью (или шестью?) зеркальными галогенками на шарнирах. Первым делом я развернул одну лампу на Лема. Это было шикарное издание. АСТовское, причем «родной» перевод Брускина, не испохабленный совдеповской цензурой. Так я его тогда и не прочитал…

Книги выглядели сумасшедше умно, особенно то собрание фантастики — красноватые книги относительно большого формата, увесистые; остальные разноцветные, но тоже ласкающие взгляд. Да, все это выглядело совсем не так, как на моем предыдущем месте работы в «старухе» — магазине «Старая книга». То был не магазин и даже не лавка, а тесный закуток, набитый от пола до потолка непонятно чем. Правда, время от времени попадались и великолепные книги, которые удавалось брать за символические деньги, поскольку закупочные цены были откровенно смешными.

Я ходил по отделу, крутил лампы, и наслаждался. Вот ведь кайф — книг до дури, и есть еще Катя. Счастье. Муж? Посмотрим. Разворачивал бестселлеры «лицом» к покупателю, как это полагается делать. До чего ж все это было здорово! Я чувствовал себя на своем месте. Сетевых библиотек тогда еще практически не было, да и интернет являлся почти экзотикой. Сейчас домохозяйка жамкает по ссылке, словно по кнопке телевизора. Эх, времена! А ведь не так уж и много воды утекло.

Часу на третьем исследования я понял, что пора работать. Меня довольно-таки загрузило все это мясо, и я встрепенулся, когда вошел клиент; принял бодрый вид, вытер слезы умиления и что-то ему серьезное втер. Первая продажа! Марина телепатически оценила.

…Зазвонил телефон. «Возьми, возможно, это Мара». — «Марина? Зачем? Она после закрытия не звонит». Я взял. Выслушал, что-то сказал, повесил. — «Опять спрашивали аптеку?» — «Да». Меня уже достало. Раньше в этом помещении продавали лекарства, и долгое время, даже после того, как я устроился работать, иные спрашивали какие-то загадочные препараты. Один раз вышла полная хохма: на автопилоте ответив «да», я занялся поисками какого-то хунженминня черспапапутьского. Не найдя его, мне не оставалось ничего делать, как уточнить название книги у абонентки. Мне сказали по буквам.

Влез в поисковик. Он был двухранговый — то, что есть, теоретически, у нас, и то, чего нет, но есть на базе. База! Вот же умное слово, кто его придумал. «Еще раз, — попросил я, — медленно». Мне сказали, но как я ни искал, поиски ни к чему не привели. А это было лекарство, вот прикол. Коллеги посмеялись, когда описал этот случай.

Я обалдевал от своей любви и при этом палился, как третьеклассник, поскольку своих чувств никогда скрывать не умел. Коллектив все видел, но ничего не говорил, потому что люди в этой команде были цивильные.

— Ты не в моем вкусе, — сказала Катя, задумчиво пялясь в монитор и дожидаясь, пока модем сладко заскворчит, передавая информацию. — Понятно?

Да что уж тут непонятного-то…

Я пошарил в карманах в поисках браунинга, вальтера или на худой конец ПМ. Было хреново — хреновей некуда.

Прикинул, как буду застреливаться. А, один хрен, пистолета-то нет. Зато есть Любовь. И пусть. Может, дойти до Невы (не так уж и далеко), да и нырнуть, не всплывая.

Выплыву ведь. Кое-что, как известно, не тонет.

Этот дурацкий разговор был продолжением разговора первого — случившегося около одиннадцати часов назад здесь же, в кабинете заведующей — начавшийся, да и закончившийся тем же, чем и начался — признанием в любви. Катя, Катя, Катерина, я люблю тебя. Еще немного — и я разучусь это делать. Когда-нибудь я перестану любить; ненавидеть, наверно, тоже. Превращусь в деревяшку.