Петрикор

– Это твоя боль сейчас говорит, сынок. Твоя боль. А есть еще другое. Любовь… Когда мы бросаемся с головой в это чувство, в нас уже есть силы пережить боль утраты: от смерти любимой или оттого, что любовь оказалась короче отношений. И в тебе есть эти силы, поверь старику. Что будет, если ты покончишь с собой? Что станет с памятью о ней? Она исчезнет бесследно вместе с тобой. Это то, чего ты действительно хочешь?

– Нет. Я хочу, чтобы перестало быть больно, – после долгой паузы едва слышно произнес Артем. – Просто не знаю, как теперь. Как я могу…

– Я знаю, о чем ты. Очень хорошо понимаю. Всему свое время, сынок. Поверь мне.

– Я просто боюсь проснуться и не вспомнить запаха ее волос. И снова…

– Я знаю, сынок.

Марко вдохнул полной грудью.

Дождь закончился.

– Чувствуешь? Запах земли после дождя – в нем столько жизни и надежды.

– Петрикор.

– Что?

– Этот запах называется петрикор.

– Сколько живу на этом свете, а не знал! Пе-три-кор, – нараспев произнес Марко, будто пробуя слово на вкус.

У моста Луиша I сидели двое мужчин, потерявших своих любимых женщин, и о чем-то не спеша беседовали за бутылкой превосходного портвейна. И каждый говорил о своем. Над рекой восходило солнце из багровой колыбели горизонта. Свежесть после дождя звенела легкостью, словно после тяжких слез на душе разливался благодатный покой. Наступал новый день.

Jazz point [7]

Жизнь – это не ожидание,

что гроза закончится…

это учиться танцевать под дождем.

Джаз… Это про страсть… Про боль… Про нестерпимо яркую любовь…

Про невозможность жить без музыки.

Про сотворение своего мира – особенного, беспорядочно разбросанного вокруг, словно конфетти, высыпавшееся из неожиданно возникшего из ниоткуда салюта, который предназначался не для тебя, но ты решил, что именно для тебя, а потому с таким восторгом и вниманием следил за каждой новой шапкой разноцветных огней: две минуты, пять минут счастья.

Временного счастья. Салют ведь длится недолго, и он не для тебя. Мы же всегда про себя… про себя… Пока не упремся в узкие коридоры своего несчастливого существования. Потому что про себя. Все намного проще, когда забываешь, кто ты есть. Только так получается сыграть настоящий джаз.

Не думать о том, кто сидит в зале – известный критик или продюсер, которые могут изменить твою жизнь. Отключиться. Довериться. Забыть на время, что в мире существуют жесткие правила – сложносочиненность, ответственность, долг (очень важные и такие страшные слова, с которыми все сразу становится весомее). А джаз – это про другое. Даже когда Нина Симон[8] разрывает сердце своим низким грудным голосом. Это про возможность. Возможность на какое-то время забыться.

В джазе не бывает ошибок. Любой, даже самый случайный звук превращается в импровизацию, и чем смелее такая импровизация, тем интереснее партия.

Лика открыла окно и с удовольствием вдохнула прохладный воздух. Апрель уже закачивался, но тепла так и не наступило. Голые ветки словно застряли в колючей зиме: первые застенчивые почки только скромно обозначились.

«Зря я вчера столько выпила», – пронеслось в голове. Лика сделала глубокий вдох и пошла варить кофе. Она предпочитала варить кофе в джезве[9], на медленном огне, и чтобы обязательно с пенкой. Никаких капсул и новомодных кофемашин она не признавала.

Пенка почти поднялась, когда раздался телефонный звонок. Лика отвлеклась – густая жижа вылилась на плиту. Кофейные крупинки сложились в сложный абстрактный рисунок на пожелтевшей от чистки поверхности. Лика сосчитала про себя до пяти и взяла телефон.

– Привет! Не разбудил?

– Миш… Что случилось? Я чуть с ума не сошла.

– Лика.

– Алло, Миш, как концерт прошел? И почему ты не звонил? Никогда так больше не делай, прошу тебя. Я два дня без сна. Миша?

– Лика… – повторил снова низкий голос.

Она сломала себе ноготь, как часто делала от волнения в детстве, когда отвечала у доски.

– Я изменил тебе… – услышала она голос Михаила, словно откуда-то из трубы. – Я изменил! – сказал он громче. – Всё очень серьезно: я больше не люблю тебя. Прости, что так вышло.

– Что ты такое говоришь? Я не понимаю, что ты… – Она бросила трубку.

С Мишей они были вместе с первого курса музыкального училища.

Лика с детства слушала джаз и мечтала стать джазовой певицей. Шутила, что в жизни все конечно, а любовь к джазу – навсегда! Такой вот безусловной любовью к музыке ее наградил отец, профессионально игравший на трубе. И если он и верил в Бога, то им безусловно являлся Майлз Дэвис[10].

Однажды Лика с мамой пришли на концерт, где отец выступал вместе с «бэндом». Ей было одиннадцать. Под софитами девочка увидела совсем другого отца. Он выглядел каким-то отрешенным и даже далеким, но точно счастливым. Это было видно по его открытой улыбке, которая то и дело сменяла сосредоточенное выражение лица.

Через пару мелодий вышла певица, чрезмерно субтильная, в смокинге. У нее был низкий, приятный тембр голоса.

На следующий день за завтраком Лика сообщила родителям, что мечтает стать джазовой певицей.

– Видимо, любовь к джазу передается по наследству, – пошутил отец.

Миша к джазу относился более спокойно: скорее тут присутствовал рассудок, решение «в пользу», а не из-за великой любви. Он даже не любил музыку. Родители отдали его в музыкальную школу, и он как-то привык проводить время за роялем. Когда мальчик отказывался заниматься, его наказывали – унизительно пороли. Чувство сопротивления было ему чуждо от природы, и он просто поддался или сдался. Музыка стала частью его жизни. И любовь тут была ни при чем. Однажды Миша обмолвился Лике, что если бы с детства занимался танцами или шахматами, то стал бы кем-то совсем другим.

Учились они вместе, а познакомились на концерте в джазовом баре, где неожиданно оказались за одним столиком. В тот вечер играл потрясающий коллектив Wolfberry, а после композиции Take Five[11] на сцену вышла экстравагантная джазовая певица Тейлор: ярко-огненные волосы и черное узкое платье. Она прибыла из-за океана и пела в этом баре всего лишь по одной причине – и это не была любовь к джазу. У нее случился роман с местным пианистом. Никто не понимал, как это произошло, но факт оставался фактом: она специально приехала, чтобы выступать с ним.

Когда Тейлор запела, Миша повернулся к Лике и сказал:

– Вы красивая. Давно хотел вам это сказать.

– Что? – Она явно не ожидала такого.

Хорошо, что в баре приглушили свет. Лика точно не заметила, как Миша покраснел.

В тот вечер они гуляли по городу. Дошли пешком до Невского, заглянули в какой-то жуткий бар на Думской: разношерстная публика под градусом, пьяная молодежь – и Лика напротив, такая непохожая на всех этих людей. Миша смотрел на нее, и ему было как-то непривычно хорошо.

На первых порах их роман получился стремительным и немного нервным.

Он был ее первым мужчиной, а она – первой, с кем он стал мужчиной. Такая вот несложная комбинация совпадений.

Уже через месяц Лика переехала к нему в небольшую квартиру на Мойке, что досталась от бабушки. Они покрасили стены в темно-серый цвет, развесили фотографии Венеции и Парижа. Решили, что обязательно поедут туда вместе – будут кататься на гондоле и непременно побывают на могиле Моррисона[12].

Лика с самого детства обожала истории про бабушек с дедушками, проживших вместе всю жизнь, душа в душу и как-то умудрявшихся не ущемлять прав друг друга.

7

Джазовая точка (англ.).

8

Нина Симон (Юнис Кетлин Ваймон, 1933–2003) – американская соул- и джазовая певица.

9

Джезва – сужающийся кверху небольшой сосуд с длинной ручкой, предназначенный для варки кофе.

10

Майлз Дэвис (1926–1991) – американский трубач, стоявший у истоков модального джаза, кул-джаза и стиля фьюжн, внесший значительный вклад в развитие музыкального искусства XX века. Его музыка определила звучание джаза для нескольких поколений слушателей.

11

Take Five – популярная джазовая композиция, записанная квартетом Дейва Брубека для диска Time Out в 1959 году.

12

Джим Моррисон (1943–1971) – американский певец, автор песен, солист рок-группы The Doors.