Петрикор

Даже сейчас, когда Кейт больше не было рядом, Марко по-прежнему любил жизнь: бордовые закаты после жаркого дня, течение реки, отражавшей, подобно зеркалу, его родной город, морщинки старых домов на маленьких улочках, их любимый сибас в соли и, конечно, рюмку тягучего портвейна.

Отчего может так устать человек, размышлял он. Нет, он не осуждал мужчину с моста. Ему просто было нестерпимо больно оттого, что он не смог остановить несчастного, не смог поговорить с ним, рассказать ему о своей жизни и выслушать его. Не смог сказать ему, что в жизни нет никакого смысла, кроме самой жизни. Не смог помочь ему…

Марко теперь спал днем, а ночами смотрел фильмы или сидел у реки, встречая рассвет.

После гибели мужчины в белом прошло несколько месяцев. Он знал, что его звали Жоржи, но про себя называл погибшего мужчина в белом. Иногда Марко казалось, что он думает о нем даже чаще, чем о Кейт, и если мысли о жене согревали его, то мужчина в белом оказывался неожиданной тенью, загадкой. Навязчивым фантомом. Старик часто представлял, как тот провел последний день в своей захламленной квартире с разбросанными бутылками и затхлым запахом. Может быть, он налил себе виски, выпил и написал это письмо, но не выдуманную историю, которую обычно сочиняют писатели, чтобы стать знаменитыми, с потаенным желанием войти в вечность, а вполне себе реальную. Жоржи тяготило одиночество, и он устал. Смысл жизни давно был утрачен в похожих один на другой днях, неделях, годах. Марко тоже жил одиноко последние два года, но это был совсем другой вид одиночества, если его можно разделять на виды. Одиночество Марко было наполнено светлыми воспоминаниями. Он мог воскрешать их и проживать заново.

Вот ему одиннадцать лет, он поет в церковном хоре, и родители смотрят на него с гордостью. Мать плачет. Она всегда была чувствительной и эмоциональной.

А вот первый виноградный танец – уставший, с ног до головы в липком виноградном соке, но счастливый Марко. Отец хлопает его по плечу и, улыбаясь, гордо произносит: «Теперь ты преемник династии». Портвейн для него всегда был священным напитком…

Или рождение первого ребенка – сына Энрике. Он берет на руки громогласно заявляющий о себе криком хрупкий комочек и с любовью глядит на изнуренное долгими родами лицо Кейт, ее улыбку.

Марко не давало покоя письмо человека, который, в отличие от него, был несчастлив. Настолько несчастлив, что не захотел дальше встречать в этом мире начало нового дня.

Среди португальцев много верующих. В истории их страны не было перерыва на воспитание атеистов, отрицание Бога и взрывов храмов. Вера спокойно, без лишнего пафоса передавалась из поколения в поколение. Самоубийство не поощрялось у католиков, считалось тяжким грехом. Но, в отличие от православия, отпевать и хоронить тех, кто по своей воле уходил из жизни, не возбранялось.

«Я прошу прощения у всех, кому я причинил боль и кого обидел, вольно или невольно. Видит Бог, я не хотел этого. Я устал, очень устал, у меня больше нет сил и желания жить».

Мысли о Жоржи не оставляли его вплоть до одного происшествия. Все случилось самой собой. Будто так и должно было произойти и именно этого от старика хотел сам Господь.

Марко стоял недалеко от моста в ожидании рассвета. Он уже успел сделать несколько глотков портвейна, по телу растеклось приятное тепло, когда услышал чьи-то шаги. К мосту подошел мужчина, постоял немного и побрел дальше. Марко сразу понял, что это он, очередной самоубийца, еще один разочаровавшийся в жизни человек. В его поникшей фигуре читалась неимоверная усталость. Марко решил последовать за ним. Незнакомец ускорил шаг, и Марко побежал. Мужчина был невысокого роста и крепкого телосложения. Старик с трудом догнал его и впопыхах схватил за плечо, останавливая. Марко почти задыхался, но крепко держал мужчину. В испуге тот повернул к нему искаженное гримасой лицо.

– Что вам надо? Что вам надо? Вы что, с ума сошли?

– Я просто… – Марко сильно запыхался, но не выпускал плеча незнакомца из своей стальной хватки.

– Что вы вцепились в меня?

– Давайте присядем… Пожалейте старика. Почему бы нам не поговорить?

Мужчина молчал.

– Послушайте, я переехал несколько месяцев назад в этот район, после того как умерла моя жена.

Мужчина с недоумением продолжал смотреть на Марко.

– Хотите портвейна?

– Портвейна? – удивился незнакомец.

– Да, превосходный сорт. У меня в семье все занимались портвейном. Представляете?

– Зачем мне это знать?

– Возможно, и незачем. Но попробуйте портвейн. Я знаю в нем толк.

– Хорошо. Я выпью глоток, пожалуй. Только отпустите меня. У вас слишком тяжелая рука.

– Тогда давайте присядем, и я отпущу вас, обещаю.

Они вместе опустились на скамейку, и только тогда Марко убрал руку. Мужчина сделал глоток из липкой бутылки.

– Действительно, хороший портвейн.

– 2014 год. В тот год был особенный урожай.

– Вот это меня всегда удивляло. Чем он может быть особенным?

– Хлебнете еще? Знаете, как говорят: портвейн очищает душу.

– Да что уж там… Зачем вы мне помешали?

– Выпейте еще… Пейте-пейте.

– Был такой поэт Омар Хайям, наверняка вы слышали о нем.

– Что-то припоминаю.

– «Вся мудрость на дне вина». У него вся поэзия о вине и его магическом воздействии на человека.

– Вы как-то связаны с искусством? – спросил Марко, стараясь говорить как можно спокойнее.

– Я режиссер. Хотя какое там. Был режиссером. Теперь я ничтожество. Ничтожество, – медленно повторил мужчина.

– Это вы так решили?

– Что?

– Вы решили, что вы ничтожество?

– Так решили многие из тех, кто посмотрел мою последнюю картину. Критики…

– Критики! – Марко взял бутылку и сделал глоток. – В 2014 году было мало дождей. Необычно для региона. Портвейн получился более терпким. Такой насыщенный вкус. – Он протянул бутылку обратно мужчине. – Вы сказали, критики плохо отозвались о вашем фильме?

– Да, настоящие шакалы. Только и рыщут, кого бы еще осквернить и сожрать. Чтобы ничего не осталось от человека, от художника. Это ужасно…

– А кто такие эти критики? – Марко пристально смотрел на мужчину.

В этот момент режиссер подумал, что старик совсем выжил из ума, и сделал еще глоток портвейна.

– Они решают, кто гений, а кому ничего не светит.

– Я это понимаю. Не думайте, что я совсем идиот. Люди… Они не вправе решать, кто достоин, а кто нет. Однажды Кейт мне так сказала.

– Кейт?

– Моя жена. Она умерла несколько лет назад. Так вот, Кейт говорила, что человек не может быть судьей другому человеку. Он слишком зависим. Слишком зависим от обстоятельств. Попробуйте лишить человека, даже самого достойного, сна или еды. Представляете, что произойдет с ним через несколько дней, недель или месяцев? Единственным его желанием будет утолить голод и поспать. Все его мысли будут направлены только на это. А спустя какое-то время он смирится и просто будет существовать в данных обстоятельствах насколько ему хватит сил. Кого тогда он сможет оценивать или судить, и уж тем более критиковать? Человек слишком слаб, чтобы иметь право на это. А вот чтобы создать что-то, нужны воля и желание творить.

Мужчина сделал еще несколько глотков.

– Хороший портвейн.

– Я всегда старался вкладывать любовь в этот напиток. Думаю, так должно быть со всем. Кейт вкладывала любовь в наш дом, наших детей. Я ходил на работу, которая придавала смысл моей жизни, помимо семьи. Зачем вам думать о том, что сказали люди, которые никогда не смогут понять того, что поняли вы? Они не жили вашей жизнью, не были вашими глазами и сердцем, не прошли ваш путь и не испытывали того, что испытывали вы. Сдались они вам!

– Возможно… Наверное вы правы. Но когда работаешь над какой-то идеей, фильмом, да неважно, над чем. В глубине души волей-неволей теплится надежда, что это кому-нибудь нужно. Иначе зачем все это?

– Это нужно вам. Люди – заблудшие души. Мы приходим на эту землю, чтобы менять и меняться. Само по себе это уже чудо. Как можем мы судить друг друга, если находимся среди таких же путников?