Память острова Мэн

Он сообщил мне, что одна славная чародейка, гостившая на этом острове[114], но в каком году, он не ведает, своим дьявольским искусством сделала себя столь прелестной в глазах мужчин, что ловила в западню сердце всякого, кто взглянул на нее.

Страсть, которую они возымели к ней, так захватила сердца их всех, что они совершенно забросили свои повседневные занятия: не пахали, не сеяли; не строили домов, не поправляли их; сады их сплошь заросли сорняками, а поля их, некогда плодородные, покрылись камнями; скотина их дохла без выпаса; торф их лежал на лопатах, не собранный с земли; и все вокруг имело вид крайнего запустения. Прекратилось даже деторождение, ибо ни один мужчина не мог иметь малейшей склонности к какой-либо женщине, кроме их всеобщей чаровницы, которая смеялась над ними, позволяла им следовать за ней и восхищаться ею; и каждому она оставляла надежду, что в конце концов будет счастлив именно он.

Когда она обольстила таким образом мужское население острова, то собралась однажды будто бы проехаться по провинциям; и все ее обожатели сопровождали ее пешком, сама же она ехала на молочно-белом скакуне во главе их наподобие триумфатора. Она завела их в глубокую реку, которую сделала своим искусством якобы проходимой, и когда все они зашли в реку довольно далеко, она вызвала внезапный порыв ветра, который согнал такое обилие вод в одно место, что река поглотила бедных влюбленных, числом до шести сотен, в своих бушующих волнах. После этого несколько людей, остававшихся на берегу, видели, как колдунья обратилась в летучую мышь[115] и летела по воздуху, покуда не скрылась из виду, и как скакун ее обратился в морскую свинью[116] и мгновенно погрузился на дно реки.

Дабы предотвратить всякое происшествие такого рода в будущем, эти мудрые люди предназначили своим женщинам ходить пешком и следовать за своими господами-мужчинами, куда бы те ни вели. И сей обычай соблюдается столь же ревностно, как и все вообще их традиции; так что если женщина случайно окажется впереди, то кто бы ни увидел ее, немедленно кричит: «Техи-Теги! Техи-Теги!» Таково, кажется, было имя той чародейки, что была виновницей этого закона между ними[117].

Охота на Крапивника

[118]

Охота на крапивника[119] была досужим занятием на острове Мэн с незапамятных времен. В дни Вальдрона[120] она наблюдалась на двадцать четвертое декабря, хотя столетием позже — на день святого Стефана[121].

Эта странная церемония основана на предании, что в давние времена одна необычной красоты фея возымела над мужчинами острова такую непомерную власть, что время от времени своим сладостным голосом она побуждала толпу их следовать за нею по пятам, покуда, шаг за шагом, не заводила в море, где они погибали.

Это варварское упражнение во владычестве[122] продолжалось весьма длительное время, покуда не стали опасаться, как бы остров не лишился всех своих защитников.

Тогда явился один странствующий рыцарь, который отыскал некое средство противодействовать чарам этой сирены, а также замыслил истребить ее, чего она избежала в момент крайней опасности единственно потому, что приняла облик крапивника. Однако, хоть и спаслась она в тот миг от гибели, на нее наложено было заклятие, которым ей суждено было во всякий последующий канун Нового года вновь оживать в том же облике, с тем приговором, что она должна в конце концов гибнуть от руки человека.

Как следствие этого доподлинного предания, на означенную годовщину каждый мужчина и юноша острова, кроме тех, кто сбросил путы суеверия, посвящает часы между восходом и закатом солнца поискам, надеясь истребить фею. И горе отдельным крапивникам, которые в роковой этот день попадутся на глаза деятельным врагам их рода: их преследуют, забрасывают камнями, подстреливают и истребляют без жалости, а перья их сохраняют с религиозным тщанием, — они верят между прочим в то, что всякий из останков, добытых в этом достохвальном преследовании, есть действенное средство, предохраняющее от кораблекрушения на год[123], и тот рыбак, который отправился бы на свой промысел без такого оберега, считался бы самым безрассудным глупцом.

Когда охота заканчивалась, одну из маленьких жертв с распростертыми крыльями закрепляли на вершине длинного шеста и несли впереди охотников, которые двигались процессией от дома к дому, распевая следующий стих:

Сделав привычный круговой обход и собрав все деньги какие смогли, они клали крапивника на дрожки и несли процессией на двор приходской церкви, где с причудливой торжественностью рыли могилу, хоронили птицу и пели над нею плачи на мэнском языке, — это называлось ее отпеванием[124]. После того как похороны завершались, общество образовывало за церковной оградой круг и танцевало под музыку, заготовленную на этот случай.

В настоящее время нет особого дня для охоты на крапивника. Птицу добывают одни мальчишки, кои следуют старому обычаю главным образом для развлечения. На день святого Стефана ватага мальчишек ходит от двери к двери с крапивником, который подвешен за ноги в центре двух обручей, перекрещивающихся под прямым углом, и украшен хвоей и лентами. При этом они поют стих под названием «Охота на Крапивника».

Если, допев этот стих, они достаточно удачливы и добывают какую-нибудь мелочь, то дают взамен перышко крапивника, и еще до конца дня подвешенную птицу можно видеть почти без перьев.

Церемония погребения этой птицы на исходе дня святого Стефана на церковном дворе давно оставлена, — его заменял берег моря или какой-нибудь пустырь.

Подземелье замка Рушен

[125]

Есть в глубине замка помещение, которое никогда на памяти людей не бывало открыто. Люди, принадлежащие к замку, весьма осторожны, когда говорят о причине этого. Но уроженцы острова, кои до крайности суеверны, утверждают, что тут не обошлось без волшебства. Они рассказывают, что сперва замок был населен феями, а впоследствии великанами, кои продолжали владеть им вплоть до дней Мерлина[126], который силой магии изгнал наибольшую часть их, возложив на остальных нерасторжимые, как они полагают, до конца света чары. В подтверждение этому рассказывают весьма необычную историю.

Говорят, под землею находится великое множество прекрасных покоев, превосходящих великолепием любую из верхних комнат. Несколько человек, храбрости более чем обычной, отважились в прежние времена спуститься вниз, дабы исследовать тайны подземных жилищ, но ни один из них не вернулся назад рассказать о том, что он видел. Было вследствие этого решено, что все проходы туда должны быть всегда закрыты, дабы никто больше не пострадал от своего безрассудства. Пятьдесят, быть может, или пятьдесят пять лет тому назад человек, обладавший необычайной дерзостью и решимостью, усердно добивался у тех, кто имел власть пожаловать оное, позволения посетить эти мрачные жилища. Он наконец добился своего: спустился вниз, с помощью веревки, которую взял с собой, и возвратился назад, чего ни один человек до него не сделал. И принес он вот какое удивительное открытие.

114

…чародейка, гостившая на этом острове… — Фигура Женщины-владычицы волшебного острова известна не только в кельтской традиции: достаточно вспомнить Калипсо на острове Огигия.

В древней Европе, писал Р. Грейвс с поэтической категоричностью, «женщина властвовала над судьбой мужчины — преследуя, вместо того чтобы быть преследуемой, насилуя, а не подвергаясь насилию… На различных островах, находившихся под властью женщин, существовала опасность для явившегося туда мужчины подвергнуться сексуальному насилию, грозившему смертью» [3, с. 462–463].

Античные писатели оставили несколько любопытных свидетельств о подобных островах у побережья Галлии и Британии. Страбон, например, писал: «В океане, говорит Посидоний, лежит островок, находящийся не особенно далеко в открытом море, прямо перед устьем реки Лигера [Луары]; на острове живут самнитские женщины, одержимые Дионисом; они умилостивляют этого бога мистическими обрядами, так же как и другими священнодействиями; и ни один мужчина не вступает на остров, хотя сами женщины отплывают с него для общения с мужчинами и затем возвращаются обратно. Существует обычай, продолжает Посидоний, раз в год снимать крышу святилища и затем крыть ее снова в тот же день перед заходом солнца, причем каждая женщина приносит свой груз соломы для крыши; но женщину, у которой груз выпадет из рук, остальные разрывают на куски; они носят куски жертвы вокруг святилища с криками „эу-а“ и не прекращают хождения, пока не утихнет их неистовство; по его словам, обыкновенно кто-нибудь поражает [насмерть] обреченную женщину» (Страбон, География, IV, IV, 6). Речь идет, напомним, об острове у западного побережья Галлии.

Особую «женственность» кельтской традиции отмечали Алвин и Бринли Рис: «Если взглянуть на описываемые нами события с точки зрения современного человека, непременно бросится в глаза та важнейшая роль, которую в мире, населенном фоморами, Туата Де Дананн и иными сверхъестественными существами, играли женские персонажи. С точки зрения средневекового человека, в таких местах, как волшебные холмы или острова бессмертия, главенствующая роль женщин не вызывала никаких сомнений. В прекрасном Ином Мире, описанном в саге „Приключение Конлы“, вообще живут одни лишь женщины и девушки» [28, с. 44].

Поскольку остров Мэн и в ирландской, и в местной традиции рассматривался порой как «иномирный», то данная цитата может служить комментарием к «Техи-Теги» и к «Охоте на крапивника» в наст. изд.

115

…обратилась в летучую мышь… — «Старинное шотландское поверье утверждает: если летучая мышь взлетает и снова падает к земле, — значит, наступил ведьмовской час» [34, с. 227].

На острове Мэн, по свидетельству Джона Риса, ведьмы охотнее всего обращались в зайцев, «притом в таких быстрых и толстокожих зайцев, что никакая борзая не может поймать его, кроме черной без единой белой шерстинки, и никакая пуля не может пронзить его тело, только серебряная монетка. Обе эти особенности хорошо известны также и в Уэльсе» [71, р. 294].

Ср.: «Корнуолльское суеверие гласит, что девица, которая слишком сильно влюблена в парня, может умереть, если он бросит ее, а затем будет преследовать его в облике белого зайца. Считалось, что это видение является изменнику повсюду, и его не видит никто, кроме него. Это одно из древнейших корнуолльских суеверий, и существует множество историй о мужчинах, доведенных белым зайцем до самоубийства» [34, с. 143].

116

Морская свинья — теплокровное животное, подобное дельфину. Роберт Грейвс пишет: «Она ведь не обычная рыба, потому что морские свиньи-мужчины и морские свиньи-женщины соединяются в пары. А как по-царски она вплывает в реку из моря! Внизу она светлая, наверху темная, и морда у нее темная. А еще у нее великолепные светлые плечи и ласты, широкие, как весла» [3, с. 407].

117

…что была виновницей этого закона между ними. — Сам Вальдрон комментирует это сказание так: «…как бы много уроженцы Мэна ни предавали себя некогда воле и прихоти своих хозяек, ныне они обращаются с ними столь бесцеремонно, что я удивляюсь, как эти бедные создания могут еще находить какую бы то ни было радость в любви» [87, р. 76].

118

Книга Джозефа Трейна, из которой взят данный текст, является, наряду с книгой Вальдрона, основным источником по устной традиции острова Мэн.

Перевод сделан по изданию: Train J. Historical and statistical account of the Isle of Man from the earliest times to the present date; with a view of its ancient laws, peculiar customs, and popular superstitions. Douglas (Isle of Man), 1844–1845. Vol. 1–2.

119

Крапивник (королек) — маленькая певчая птичка, ловкая охотница за бабочками. У нее золотой хохолок, длинный клюв, округлые крылышки и короткий хвост торчком.

Есть сведения, что у древних кельтов эта птица содержалась в клетках для магических целей. Археологи полагают, что на многих золотых предметах, найденных в кельтских могильниках, изображен крапивник. «Английский ученый Армстронг, внимательно изучавший процессии с крапивником, считает, что культ крапивника мог проникнуть в Британию с западного побережья Франции еще в бронзовом веке» [4, с. 90–91].

В «Словаре Кормака» (ок. 900 г.) крапивник называется «колдуном птиц» (magus avium), птицей друидов. В Ирландии, писал Юджин О'Карри, щебет крапивника, наряду с карканьем ворона, был предметом для гаданий [69, II, р. 224].

В ирландском фольклоре крапивника звали «королем птиц», но также и «слугою дьявола». Можно было наблюдать порой, как народ целого округа, словно обезумев, носится по зарослям, охотясь на крапивника, — писал Джон Обри об ирландцах XVIII века [38, p. 198].

Обряд охоты на крапивника в XIX–XX веках бытовал кое-где в южной Франции, Бретани, Ирландии и Уэльсе. «К сожалению, — пишут Эдвин и Мона Рэдфорд (1947), — эта охота на крапивников продолжалась на острове Мэн еще в 1933 г.» [34, с. 324].

В канун Рождества, писал Грейвс, «судя по британскому фольклору, красногрудый Робин-малиновка, как Дух Нового Года, выходит с березовым прутом убить своего предшественника, королька золотоголового, Духа Старого Года, который прячется в плюще» [3, с. 208].

«В некоторых местностях Уэльса крапивника не убивали, а ловили и сажали в особый домик — „дом крапивника“, деревянный, с окнами и дверью. Домик укреплялся на четырех шестах, и несли его четыре человека. Группа юношей с таким домиком обычно посещала дома молодоженов или новоселов. Их встречал на пороге молодой хозяин и угощал пивом, а его жена дарила для крапивника ленту. Процессию сопровождали музыканты» [4, с. 90–91].

120

В дни Вальдрона… — Георг Вальдрон, живший на острове с 1710 по 1730 год, посвятил этому обряду лишь несколько строк. Он пишет, что в ночь с 24 на 25 декабря вся челядь острова отправляется охотиться на крапивника; отыскав и убив одну из сих несчастных птиц, они несут ее к церкви, торжественно хоронят и отпевают ее плачем на мэнском языке: «после чего Рождество начинается» [87, р. 49].

Все традиционные праздники на острове Мэн предпочитали отмечать по старому стилю, т. е. по юлианскому календарю: «Старое» (или «Большое») Рождество, «Старый» Первомай (Бельтан), «Старый» Хеллоуин (Самайн) и др.

121

День св. Стефана — 26 декабря. Интересно, что «в некоторых областях Уэльса в этот день мужчины большими связками колючего падуба хлестали обнаженные руки и ноги женщин — до тех пор, пока не появлялась кровь» [4, с. 95]. Возможно, это лишь случайное совпадение. Однако вот что писал о своем родном Уэльсе Джон Рис (1901): сельская «застенчивая девушка предоставляет влюбленному в нее парню пылко изъявить совершенную его готовность „cusanu ol ei thraed“, то есть проделать на коленях за нею весь путь через луг, целуя землю везде, где та удостоилась прикосновения ее милой ножки» [71, р. 304].

122

Это варварское упражнение во владычестве… — Ср. с рассказом о Техи-Теги в наст. изд.

123

…средство, предохраняющее от кораблекрушения… — «Шотландская энциклопедия Галлоуэя» отмечала в начале XIX века: «Мэнские рыбаки не дерзают выходить в море за сельдью, не взяв с собою одну из этих мертвых птиц, ибо страшатся бедствий и бурь. У них есть предание о духе моря, который следовал за косяком сельди, всегда сопровождаемый бурями, а под конец принимал облик крапивника и улетал прочь. Поэтому, полагают они, когда у них с собою мертвый крапивник, все будет в порядке» [38, р. 199].

124

…это называлось ее отпеванием. В обряде похорон крапивника сохраняется воспоминание об их любимой некогда и ненавидимой Госпоже. Скорее всего, предание о Техи-Теги (см. в наст. изд.). и рассказ Трейна восходят к одной и той же традиции о Владычице острова. Джозеф Кэмпбелл, автор «Тысячеликого героя», писал, что «коллективное бессознательное», которое питает мифы и легенды, отражается «в образах, предполагающих угрозу насилия и воображаемое опасное наслаждение, — не только в фигурах великанов-людоедов, но и в виде сирен загадочно обольстительной, ностальгической красоты» [12, с. 85].

125

Данный текст — извлечение из «Описания острова Мэн» Георга Вальдрона.

Перевод сделан по изданию: Waldron G. A description of the Isle of Man / Ed., with an introd. notice and notes by W. Harrison, Esq. Douglas (Isle of man), 1865. (Manx Society Publications; Vol. 11).

Замок Рушен (ныне Castletown) — древняя столица острова Мэн, расположенная на южном побережье. В 1815 году на одной из дубовых балок замка обнаружили предполагаемую дату его возведения: «947». В 1863 году, пишет Вильям Харрисон, здесь были найдены неизвестные ранее подземные помещения.

Георг Вальдрон отмечал: «Древние обитатели острова, кажется, питали особое пристрастие к подземельям, ибо нет на нем ни одного старинного строения, которое не имело бы, по меньшей мере, столько же помещений под землею, сколько и наверху, а порой даже больше, — они богато украшены резьбою, а полы в них покрыты разноцветным каменьем наподобие мозаики, великолепной для глаза». Вальдрон писал, что подземное жилище было и в Крепости Дуглас, что на восточном побережье острова; и оно называлось «Покоем Великана» [87, р. 47].

126

…замок был населен феями… — Для сравнения приведем свидетельство, относящееся к Рат Круахан на западе Ирландии — крепости легендарной королевы Медб (I в. н. э.). Джон О'Донован (1854) писал, что от крепости остался зеленый ров, в центре коего есть пещера, а в пещере — большая круглая зала с конической крышей. Местные жители верят, что Медб (Мейв), ставшая Королевой фей, по-прежнему обитает там вместе со своею свитой; повсюду вокруг рва есть отверстия, пропускающие воздух и свет в это сокровенное жилище [36, III, р. 204].

См. также «Огонь фэйри» в наст. изд.

…а впоследствии великанами… — В другом месте своей книги Вальдрон пишет: «…сколь странным ни казалось бы их предание о том, что остров был некогда населен великанами, я своими собственными глазами видел немалое сему доказательство. Когда они рыли новую могилу на кладбище Кирк Браддан, то нашли человеческую кость длиною почти в четыре фута от лодыжки до колена; лишь увидев ее воочию, мог я убедиться в истинности этого; но жители, казалось, мало обратили на нее внимания, ибо часто, по их словам, выкапывали кости такой же величины. Они рассказали мне, что лишь за несколько месяцев до моего приезда на кладбище Кирк Кабра выкопали человеческий череп столь чудовищной величины, что его едва ли покрыл бы бушель; и когда они копают, то самое обычное дело у них — вырыть ребро или руку, соразмерные той ноге, что я видел». Вальдрон упоминает также о находке глубоко под землею пары башмаков, сделанных из латуни и подходящих разве что великану [87, р. 61, 72].

Джон Рис, посетивший остров в конце XIX века, писал (1901): «Честно говоря, я слышал лишь об одном великане, но уж это был великан! Я видел отпечатки его громадных рук, оставленные на вершинах двух массивных монолитов. Они стоят в поле у Балла Кейл Перик… Мне рассказали, что изначально этих камней было пять; они стояли, образуя круг, и все были также помечены тем великаном, когда он швырнул их вниз оттуда, где стоял, — с вершины горы, именуемой Кронк-ин-Ирре-Ла, что на расстоянии в несколько миль» [71, р. 285–286]. Ср. известие Гальфрида Монмутского о великанах как о первых обитателях Британии [1, с. 17–18] и «Чертог трех мэнских великанов» в наст. изд.

…до дней Мерлина… — У нас нет сведений, подтверждающих приводимое Вальдроном деяние Мерлина-Мирддина (VI в.). Гальфрид Монмутский в «Истории бриттов» (XII в.) также приводит рассказ о деянии Мерлина, почерпнутый из неизвестного источника: речь идет о перенесении Мерлином из Ирландии в Британию «Кольца Великанов», т. е. камней знаменитого Стоунхенджа. «Некогда великаны вывезли их из крайних пределов Африки и установили в Ибернии [Ирландии], где тогда обитали»; Мерлин же своим искусством низвел камни с горы Килларао и переправил их на юг Британии [1, с. 87–88]. Джон Рис (1886), а впоследствии Дж. Хокинс и Дж. Уайт (1966) считали, что в этой легенде Гальфрида может быть доля правды [31, с. 18–19].