Страница 63 из 75
<p>
Как я уже вспоминал, процесс в Турине завершился нашим коммюнике, в котором мы призывали, хотя и в туманной форме, к общей дискуссии между всеми колоннами БР, в ходе которой были бы рассмотрены неизвестные вопросы предстоящего периода. Если фаза вооруженной пропаганды закончилась, а фаза гражданской войны не надвигается, то что еще предстоит сделать? Имела ли смысл наша организация в том виде, в котором она была изначально задумана? По нашему мнению, ответ должен был быть: «Нет».</p>
<p>
Чтобы решить эти проблемы, весной 79-го года заключенные бригады на Асинаре (мы были практически всей «исторической» группой, Франческини, Феррари, Бонавита, Огнибене, Бертолацци...) составили два документа. Один, озаглавленный «Красная шапочка», написал я. Другой, который был своего рода ответом на «Красную шапочку», был написан Франческини, Бертолацци и другими.</p>
<p>
Затем последовали бурные обсуждения, корректировки, исправления. Наконец, появился синтез двух текстов, название которого не оставляло желать лучшего: «Десять тезисов».</p>
<p>
Я придерживался мнения, что политическая слабость БР была решающим препятствием для качественного скачка, который теперь необходимо совершить с помощью новых инициатив: мы должны были взять на себя большую политико-организационную ответственность перед всеми различными формациями вооруженной борьбы, существующими в Италии, а также расширить дискуссию, включив в нее более широкие сектора крайне левых, а не только подпольные и военизированные.</p>
<p>
Во время похищения Моро «Прима Линеа» и другие вооруженные группы проводили различные акции в поддержку БР, но, несмотря на это, отношения с другими формированиями оставались напряженными и конфликтными. Различия, соперничество и злоба всегда преобладали над объединяющими элементами.</p>
<p>
Наш анализ был таков: либо мы создадим сегодня широкую дискуссию, без зависти и гегемонистских амбиций, и преуспеем в создании основ для эффективного унитарного политического объединения, даже при разнообразии подходов, либо наше присутствие останется только на военном уровне, и мы будем разбиты.</p>
<p>
Однако по мере того, как продолжалось лето, «десять тезисов» превратились в двадцать, а вокруг них собралось множество «вспомогательных материалов», общим объемом в сто с лишним машинописных страниц. В сентябре, более или менее в дни, запланированные для побега из Асинары, работа была закончена.</p>
<p>
Я передал документ товарищам на волю не без некоторых трудностей, учитывая объем досье: однако и в этом случае связь между тюрьмой и внешним миром работала исправно.</p>
<p>
Этой работой, выполненной с энтузиазмом, соответствующим трудностям обстоятельств, мы были вполне удовлетворены. Гипотеза о том, что она может быть не оценена нашими товарищами, казалась нам отброшенной. Но ответ, который мы получили, оставил нас в недоумении.</p>
<p>
Я получил его, когда был в тюрьме во Флоренции. Через неделю после битвы при Асинаре, 2 октября, нас перевезли во Флоренцию для ответа на обвинение в пропаганде вооруженного восстания, гражданской войны и прочего. Это был настоящий суд. В том смысле, что приговоры сыпались более ста лет: по десять каждому. И это при том, что за все, что я сделал как бригатист, я был приговорен туринским судом всего к пяти годам!</p>
<p>
Дело в том, что во Флоренции мы получили ответ исполнительной власти на наш «Документоне». Лапидарий. Две строчки небрежного почерка на папиросной бумаге: «Мы не знаем, где кроется ошибка, но в вашей диссертации, безусловно, есть ошибка». Полная остановка.</p>
<p>
Месяцы обсуждений, напряжения, проработок, — и вот так ответ!</p>
<p>
Ну, мы взяли другую папиросную бумагу и красивым каллиграфическим почерком написали: «Заключенные боевики «Красных бригад» требуют отставки исполнительной власти». И все.</p>
<p>
Это было большое дело. На другой стороне линии был Марио Моретти, и мы прекрасно понимали, что наша позиция серьезно повлияет на спорную, но, тем не менее, глубокую дружбу. Наше недоверие прозвучало как разрыв, и у меня до сих пор сохранилось очень неприятное воспоминание об этом моменте.</p>
<p>
Возможно, столь резкий поступок был ошибкой. А может быть, и нет. Невозможно сказать, как бы развивались события, если бы мы не пошли на этот шаг. Но наше отчаяние достигло такого предела, что мы были неспособны на большую осторожность. Начались очень трудные времена. Общение с внешним руководством становилось все более редким и, по возможности, еще более жестоким.</p>
<p>
Некоторые товарищи в атмосфере последовавшей за этим дезинтеграции пережили глубокий кризис. У Бонавиты, например, в последующие месяцы в тишине созрело решение отделиться от БР.</p>
<p>
Также Валерио Моруччи и Адриана Фаранда, участвовавшие в похищении Моро, хотя и не были задержаны, пережили свой собственный кризис и порвали с БР.</p>
<p>
Это был еще один болезненный эпизод. Моруччи и Фаранда, зная о наших разногласиях с руководством, увидели в нас возможного политического референта и решили напрямую втянуть нас в свой конфликт, призвав нас к арбитражу.</p>
<p>
В декабре 78-го мы получили от Асинары послание из нескольких страниц, миниатюрно уменьшенных внутри каблука туфли. Они критиковали итоги операции Моро и, прежде всего, выражали иную оценку того, какой должна быть работа и подход организации, надеясь на большую связь между БР и автономными движениями. На практике проблема, поднятая ими, касалась отношений между Бригадами и Autonomia Operaia…</p>
<p>
Между R.B.I. и областью Автономией в то время не было ни хороших, ни легких отношений. Бригадиры во время шумной операции по освобождению Моро стремились укрепить свою военно-политическую гегемонию. У них было отношение закрытости и критического превосходства по отношению к другим группировкам, которые считались неадекватными для противостояния на новом уровне.</p>
<p>
Послания Скальцоне, Пиперно и соратников абсолютно не принимались во внимание руководством Моретти: большинство бригатистов рассматривали их как неуместное вмешательство. В организации даже росло убеждение, что бывшие лидеры Potere Operaio — в частности, Пиперно и Скальцоне — после похищения Моро пытались управлять внутренними дебатами в организации через Моруччи и Фаранду, которые до вступления в БР были боевиками Потопа. Обвинение, которое было более или менее завуалировано против них, заключалось в том, что они пытались взять под контроль БР, когда они были очень сильны с военно-организационной точки зрения, но очень слабы с политической точки зрения.</p>