Страница 61 из 75

С открытым лицом (ЛП)

Курчо Ренато

Задуманный план был очень осторожным: мы продумали все так, чтобы любой ценой избежать перестрелки, поэтому решили оставить только двух человек для охраны заложника. Если к хутору подойдет патруль или кто-то подозрительный, Маргерита и ее спутник должны были связать и заткнуть рот Ганчиа, бросив его на месте, убежать за пригорок по нашей земле, две минуты идти пешком, спуститься по склону и скрыться на машине, специально оставленной возле грунтовой дороги. То, что угонщика могут освободить, было ожидаемо и принято, именно потому, что мы решили держаться подальше от любого риска.

Итак, Маргерита ложится спать, ее спутник притаился перед окном с биноклем, но через некоторое время его одолевает приступ сна. И он не понимает, что по муниципальной дороге едет синий 127-й карабинер, останавливается, чтобы проверить по пути несколько хуторов, и сворачивает на грунтовую дорожку, которая ведет к нам. Там должен был быть ствол дерева, поставленный наискосок, чтобы дать время на случай побега, но даже эта мера предосторожности была пропущена.

Карабинеры въезжают во двор фермы. Окна фермы с той стороны закрыты, но они видят две машины, припаркованные под крыльцом. Они понимают, что там кто-то есть. Осторожно, задним ходом они направляют машину в сторону здания, перекрывая подъездную дорогу. Затем они начинают звонить и стучать в дверь. Маргерита внезапно просыпается. Из окна она видит карабинеров, она думает, что это патруль, прогуливающийся по деревне: «Ты ничего не заметил, карабинеры там, что мы делаем?» — говорит она своему изумленному спутнику. После минутного колебания они решают вступить в противостояние с военными, чтобы добраться до своих машин и скрыться.

Однако карабинеры, заподозрив, что из дома не поступает никакого ответа, не унимаются. Когда Маргерита и ее спутник выскочили из двери с автоматами наизготовку и ручными гранатами Srcm наготове, мгновенно началась перестрелка. Раздаются выстрелы, бросается бомба. Два карабинера, тяжело раненные, остаются лежать на земле. Один из них, констебль Джованни Д'Альфонсо, умер через несколько дней; другой, Умберто Рокка, потерял глаз и руку. Третий убегает через поля.

У Маргериты легкое ранение руки, ее спутник невредим. Им удается сесть в свои машины, она уезжает первой на полном ходу. За углом дома она оказывается перед 127 карабинерами и, чтобы не врезаться в них, оказывается колесами в кювете. Попутчик, следовавший за ней, также застревает. Их тут же берет на мушку четвертый карабинер, который в этот момент оставался на страже. Маргерита выходит из машины безоружной, а у спутника в кармане два пистолета. Им приказывают сесть на траву с поднятыми руками. Они — пленники. Товарищ сообщает Маргерите, что бомбы у него, и предлагает попытаться сбежать, как только карабинер, нацелившийся на них, на мгновение отвлечется. Она соглашается. В какой-то момент карабинер делает несколько шагов в сторону, чтобы пройти к своей машине и вызвать по рации помощь. Товарищ вскакивает, неудачно бросает бомбу, которая взрывается, не причинив никакого вреда, и бросается бежать в сторону леса. Маргерита оказывается недостаточно быстрой: она остается под огнем карабинера, который предпочитает контролировать ее, а не открывать огонь по беглецу.

Товарищ, укрывшись, останавливается, чтобы посмотреть, можно ли еще что-то предпринять. Через несколько минут он слышит выстрел. Возможно, даже пулеметный залп. Он смотрит на лужайку, понимает, что больше ничего не может сделать, и уходит.

Результаты вскрытия говорят сами за себя. Маргарет сидела с поднятыми руками. Она была застрелена один раз в левый бок, прямо под подмышкой. Классический убойный выстрел.

В два часа дня у меня была назначена встреча с Аттило Казалетти на маленькой площади возле Виале Падова. «Вы слышали радио?» — спросил он меня сразу же с мрачным видом. Я ответил отрицательно. Он сказал мне, что в радиопередаче говорилось о столкновении на ферме Спиотта и о вероятных смертях. Кажется, была убита совсем молодая девушка. Я не понимал, что могло произойти. Я исключил перестрелку с полицией, потому что мы все предусмотрели, чтобы ее избежать. Я думал о каком-то несчастном случае. Совсем молодая девушка? Возможно, дочь фермера с соседней фермы подошла спросить, не нужны ли им яйца. И кто знает, какие осложнения возникли.

Вместе с Казалетти я отправился прямо домой, чтобы послушать новости по радио. Новости продолжали путаться. Говорили о тяжело раненном карабинере, о девушке, возможно, мертвой. Возможно, это я не хотел понимать: я отказывался признать, что Маргерита была убита. Однако надо было что-то делать. Поздно вечером я собрал несколько товарищей из своей колонны, и мы решили послать группы поддержки в район Акуи с задачей выяснить, что произошло, и помочь возможному беглецу. На самом деле все говорили о мертвой девушке, а о мужчине-бригадире не упоминалось. По крайней мере, он должен был сбежать, подумали мы.

На следующий день мы подобрали этого товарища за много километров от Акки, в одном из пунктов встречи, предусмотренных для экстренных случаев.

Сначала я не хотел его видеть. Я сразу же попросил у него очень подробный письменный отчет, но встретился с ним только через два месяца в горах, в Фопполо. Он рассказал мне всю историю устно, добавив несколько деталей, и его реконструкция показалась мне убедительной, хотя и ужасной с точки зрения безответственности, проявленной при оценке опасности.

Это событие изменило многое: не только для меня, но и для «Красных бригад». Мы впервые по-настоящему близко столкнулись со смертью и ее смысловым багажом.

Смерть Маргериты, моей жены, одного из наших товарищей, руководителя колонны, а также смерть карабинера, семейного человека: это был драматический эпилог операции, которую мы планировали, чтобы избежать перестрелки. Серьезная неудача привела нас к суровой самокритике, но также и к осознанию того, что продолжение нашего пути означает принятие в конкретных терминах — а не только в качестве абстрактной гипотезы — веса смерти, как в нашем лагере, так и в лагере противника.

Наконец, в ту ночь с 5 на 6 июня мне пришлось заставить себя признать, что эта мертвая «девушка» могла быть только Маргарет. Я попросил оставить меня одного в доме, и меня охватил непреодолимый, нескончаемый приступ рыданий. Несколько освобождающий плач, во время которого я осознал реальность нелитературной или философской встречи со смертью. И как близко эта возможность нависла над нами во время нашего приключения.