Страница 4 из 11
А то, что дозорные уже наверняка доложили о приходе Мокши, сомнений быть не могло. Вездесущий Дундарий справно доставлял все весточки от них Светославу в любое время дня и ночи.
Оставалось ждать.
Схлоп, заметно скучая, прохаживался, из угла в угол, бубня под нос, а Мокша, устало закрыв глаза, сидел на лавке, стоявшей вдоль стены, когда, наконец, дверь отворилась, и старый Дундарь ворчливо проговорил, появляясь из-за косяка:
– Мокшу ждут. Проходь. А ты, Схлоп, чего припёрся? – маленькие глазки домового из-под седых бровей ехидно посматривали на пещерника.
Схлоп засопел от обиды. С хранителем княжеского дома они были старые знакомые, и тут вдруг «чего припёрся».
– Оно, конечно, некоторым Дундукам всё дундарево, – сказал Схлоп с достоинством и выдержал паузу, – а кто-то всю ночь, глаз не сомкнувши, по лесу пёрся. Сколько мы поганых, Мокша, перебили четверых или поболе будет?
Его левый глаз отчаянно то ли косил, то ли подмигивал лесовичу, и тот не устоял:
– Четверых, Схлоп, четверых, – и засмеялся.
Дундарий нахмурился, его лысина в ореоле седых, редких волос порозовела. Домовому стало стыдно. Он откашлялся и громко проговорил:
– А ты меня дослушал, старый мерин?! Я ж тебя когда ещё спрашивал, что не заходишь, сидишь там у себя на опушке?..
Мокша уже входил в большую княжескую залу, когда расслышал, как Дундарий, уводя Схлопа к себе, говорил тому в широкую спину, конфузясь:
– Сахлопивур… ты не должен, старый чёрт… обижаться на меня…
– Не, Дундарь… так просто не отделаешься, – ворчал ему в ответ Схлоп.
У князя
Свечи в большой комнате уже почти прогорели. Шесть окон в витражах, деревянные витые столбы в потолок терялись в темноте. Сейчас в комнате находились трое людей. Высокий, крепкий старик с длинными, белыми волосами, собранными на затылке в пучок, в льняной не подпоясанной рубахе и таких же штанах, сидел, откинувшись на спинку широкого кресла с высокой спинкой. Босые ноги утопали в медвежьей шкуре.
На широкой лавке, стоявшей вдоль стены, спал парень. Внук князя Свей сегодня днём прибыл из Заонежья с оставшимися в живых и с обозом.
По всей Древляне поднялся плач. Вскоре все собрались у дома князя, куда привезли тело его погибшего сына Игоря. Люди вновь и вновь расспрашивали прибывших, мрачно слушали рассказы о том, как появилась невиданная тварь летучая, как из её глотки вырывалось пламя, как от него занялись огнём городские стены. Игорь погиб на крепостной стене. Степняки ворвались в город, вырезали всех, кого встречали на своем пути, а потом подожгли городище с трёх сторон и ушли вниз по реке. Выжили немногие, в том числе и Свей. Его раненого вытащили из-под обломков. В шестнадцать лет парень лесович уже воин, княжича Мокша сам учил на мечах биться, да только на учениях мечами махать – дело совсем другое. Вот и боялся Мокша за мальчишку, был он ему как родной.
Вдоль стены, на коврах, были разложены доспехи и оружие Игоря. Светослав смотрел на них, а видел сына с деревянным мечом в саду, под яблоней. День был осенний, яблоки сыпались, стукались, некрупные, много…
Мокша вошёл и остановился у порога. Он уже знал от дозорного, что сегодня будет погребальный костер.
– Пришёл поздно, не был я в том бою, прости, князь, – негромко произнёс он.
Светослав поднял руку, останавливая его слова. Жалости не хотелось. Мокша понял, кивнул, опустил голову. Так и молчали они, пока князь не произнёс тяжёлым голосом, взглянув в окно. Начинался рассвет.
– Солнце встало. Очень любил Игорь этот час утренний, когда всё словно загорается светом. Да толкни Свея-то. Он ждал тебя. Все мы ждали.
Но парень и так уже проснулся от голосов. Солнечные лучи, брызнув через витражи, добрались и до него. Едва открыв глаза, он вскочил.
«Похож на отца… И рост, и стать ихняя. Взгляд-то дедов будет, Игорь помягче был и разговорчив. А сын-то молчун. Слова так просто не бросит. А теперь и подавно – страшно смерть отца и матери видеть». Смотрел Мокша на Свея и вспоминал его отца, друга детства Игоря, и снова на сердце становилось тяжело.
Свей хмуро взглянул на Мокшу и склонил голову, приветствуя.
Мокша прошёл, сел за стол.
– Знаешь ты, князь, отпускал меня сын твой Игорь к сестре погостить, больна она была очень. Да прослышал я, что живёт у людей человек примечательный, много знает, не только наперёд далеко заглядывает, но и про прошедшие дни рассказать может много такого, что сам не видишь под носом своим. Любопытно мне стало, что за человек такой, не из наших ли он мест. Может, знакомец старый, живет среди людей поживает, на хлеб да соль так зарабатывает. Стал расспрашивать сестру, она ничего не ведала про него, я – к домовым местным. Так и нашёл, разыскал. Думал, что этот отшельник живёт в лесу, один одинёшенек, а нет, в городе он. Проводил меня к нему один сенник. Сказал: иди на третий этаж, там стучись и говори, что надо, а я, говорит, пока не пущу к нему просителей. Хозяин встретил меня в обычном сюртуке и брюках. Стрижен был по-городскому, ну так и я перед ним не в латах стоял. Он всё будто спешил куда-то, толком ни поговорить, ни расспросить его не дал. Загадал я тогда, князь, про дочь твою, Завею, как избавить её от недуга. Никто ведь из местных ничего поделать не может. Хозяин тут же при свече разложил какие-то очень потрёпанные листы измалеванные и вдруг, уставившись на меня, глазами впился в глаза, спросил, откуда я.
Ну я – так и так – стал рассказывать. А чего мне утаивать от него. Да и не поверит ведь. Но он слушал меня и всё спрашивал:
– Точно говоришь, что живёте общиной и князь вами правит?
И лишь на шаг отступил, когда я тут же открылся ему в своём теперешнем облике с оружием и доспехах. Ничем боле не выдал своего удивления. А потом сказал, что было одно упоминание, но он не может найти эту книгу, что разделилось племя древлян, и ушла часть народа куда неизвестно. Долго извинялся, что посчитал ту книгу сказкой и читал её тоже как сказку.
Светослав хлопнул ладонью по ручке кресла и сказал негромко:
– Дундарий! Собери нам поесть.
Свей, сидел, наклонившись вперед, и не сводил с Мокши глаз. Мокша заговорил вновь:
– Много он мне чудного рассказал, многое я не понял, да только поведал он, что и на их земли в давние времена степняки ходили, что теперь и нам предстоит всем вместе против степняков стоять: и полянам, и лесовичам, и пещерникам, и речникам, и драконам. Сказал, что писано там, что степняки привели с собой чудищ невиданных. Если, говорит, не встречали вы их, то ещё встретите. Что приведёт их алхимик из башни. Будто бы в книге той написано так. Что за алхимик, не знаю. А в башне живёт у нас Изъевий, – тут же подумал я. И вот что удивило, князь, казалось мне, что никто у людей про нас и знать не знает, кому ни скажу, никто не понимает, откуда я. А отшельник тот, Нил Андреичем назвался, он понял! Вот про драконов-то у нас я и сам не слышал, поди, давно это было, посдыхали уже все…
Мокша замолчал внезапно. Его глаза смотрели в сумрачный рисунок витражей. Там, где лазурь стекла соперничала с синевой рассветного неба, виднелось красивое лицо, лицо молодой женщины.
– Завея, уходи, – проговорил Светослав, нахмурившись. – Иначе Дундарию скажу, чтобы совсем не выпускал тебя.
Красивые губы изогнулись в усмешке. Завея стала приближаться. Тень её скользнула к отцу, встала перед ним и захохотала. Высокая, худая, с разметавшимися русыми волосами, она была красива, только гнев и ненависть кривили нежные черты. Свей вскочил. Она оглянулась на него, её глаза сверкнули особенной злобой.
– Игорев щенок! Ненавижу! – прошипела она яростно, вновь впившись глазами в лицо отца. – Скоро всем вам придет конец. Всем, – шептали её губы. – Древляна будет моя! Только моя! И дети мои будут сидеть в Заонежье!
Она снова захохотала, дико взвизгивая, переходя на плач, бросилась со страшной силой в залитое солнцем окно. Все замерли – ведь сейчас расшибётся насмерть! Но это всего лишь тень, отражение. И Завея в миг исчезла.