Страница 2 из 11
– Бывай, Сила. Выпускай коня.
– Бывай, – проговорил старик, так и не назвав по имени своего ночного гостя.
Открыл конюшню, вывел коня. Тот, почуяв хозяина, всхрапнул. Гость оседлал коня, принеся из конюшни седло и упряжь. Легонько хлопнул старика по плечу и взлетел в седло. Сила топнул ногой в стоптанном латаном валенке. Ворота медленно поползли, подчиняясь его воле, и в считанные мгновения всадник исчез в ночи.
Корча
Метель не унималась. Всадник, закутавшись в плащ, спешил. Дорогу перемело заносами, все труднее и медленнее становился шаг лошади, и вот уже дважды слышался вой. Волки. Но к утру дороги занесёт совсем, и тогда к молодому Светославичу в Заонежье не добраться. А в Древляну, что ниже по течению Онежи, и тем более.
Оба города, обнесённые высокими деревянными стенами, были построены ещё Всеславом. Стены высоки, да только в этой стране глухих лесов, непролазных чащоб и существ, которых и людьми назвать трудно, за такими не укрыться.
Старики рассказывали, как в давние времена несколько родов откололись от племени древлян, поссорившись из-за земель. Они уходили всё дальше в леса. Останавливались то у больших озёр, то у неприметных речушек, распахивали поляны, засевали зерном. Перезимовав, опять срывались в дорогу, искали незаселённые земли со сладкой водой. Сплавившись однажды по лесной узкой реке, охотники вернулись с хорошей добычей и сказали, что места здесь дикие, зверьём богатые, воды вдоволь. Старики посовещались и решили стоять эту зиму здесь, с миром здешним сживаться, а дальше видно будет. Потому что чувствовали они, что здесь идёт своим ходом какая-то невидимая жизнь, пусть её не видать, а она есть. Есть, конечно, как не быть, говорили старики. Да и все поняли, что невидимые существа давно уже шли бок о бок, присматривались к ним, испытывали, пугали, иногда губили, а иногда спасение вдруг ниоткуда приходило. Будто кто невидимый руку в помощь протягивал.
Ну решили, значит, решили. А потом и вовсе остались здесь. Назвались лесовичами и принялись обживаться, строили дома, пристани, лодки. Может, и боялись, да страху не выказывали.
…После полуночи метель стихла. Ещё гнулись верхушки деревьев под порывами сильного ветра, а понизу наступило затишье. Темень кромешная. Но путник знал, что здесь в полуверсте от дороги жил Корча. Двухсотлетний лешак поселился давным-давно в дупле у корней кряжистого дуба, а с ним доживал свой век старый, весь в репьях и колючках, хромоногий волк.
Продолжая сидеть в седле, возвышаясь сугробом в своём длинном плаще и лохматой шапке, облепленных снегом, путник ухнул несколько раз по совиному.
Корча появился сразу. Да только за спиной появился. Легонько хлопнул ночного гостя по плечу.
– Что долго? – тихо спросил он и беззвучно засмеялся, радуясь тому, как человек вздрогнул и быстро обернулся. Испугался. – Обещался назад быть с жёлтыми листьями, а пришёл с белыми мухами. Ещё немного и не добудился бы меня, время пришло на боковую – зима.
Корчу почти невозможно разглядеть в темноте, да и белым днём его всего никто никогда не видел. Только бесноватые глаза иногда надвинутся вдруг на тебя, очертания очень сильного тела или рук мелькнут в воздухе. Сейчас глаза его сверкнули совсем близко. Гость сказал:
– В Заонежье бы мне попасть, Корча. Дороги сильно перемело. Проведи своими ходами тайными, а я уж в долгу не останусь.
Корча усмехнулся.
– Провожу, отчего не проводить, Мокша, да только не найдёшь ты теперь никого в Заонежье. В Древляне все укрылись, за стенами высокими. Людей и в деревнях нет.
Мокша посмотрел на лешего исподлобья и ничего не сказал. И раньше окраины земель лесовичей по левому берегу Онежи горели от набегов степняков. Возьмут полон, пожгут деревню и вниз по реке, в степи свои ускачут.
Сразу повелось – в Древляне отец княжил, а в Заонежье – старший сын, князь Игорь сидел. Друг другу на помощь приходили, дружину отправляли, а то и всем скопом срывались – князь со всеми, кто оружием владел, уходил, – если степняки тьмой наваливались.
– Неужели и в Древляну добрались? – Спросил Мокша, страшась ответа.
– Пока нет, – ответил леший.
Он видел, как заметался человек, узнав о несчастье. Молчит, а душа-то дёрнулась и замерла. Ведь, если оставили Заонежье, значит, бились там насмерть, и защищать её больше некому. Давно леший жил бок о бок с людьми, с Мокшей частенько сиживал у костра. Этот лесович был молчалив, в лесу все тропки-дорожки знал ничуть не хуже самого лешего, только колдовством редко пользовался, словно это дурно.
И сейчас, Корча, посмеиваясь, стукнул два раза несильно по соседней, в два обхвата, сосне и сказал:
– Выйдешь, чуток не доходя до городской стены, у самой Древляны. Не боись, Мокша, с конём заходи. В прежние времена-то с драконом хаживали, – посмеиваясь, добавил леший.
В широком стволе старого дерева тёмным пятном обозначился проход.
Мокша, направив туда фыркающего от страха коня, обернулся и махнул рукой:
– Не поминай меня лихом, Корча.
– Не буду, Мокша.
Лесович исчез в темноте прохода. Рана на стволе дерева затягивалась на глазах, а леший растворился в темноте. Следы лошади заметались позёмкой, деревья скрипели стволами, сучья обламывались с треском и падали.
Переходами лешего
Никто не знает, что такое переходы лешего, даже если и побывал в них. Так и Мокша. Оказавшись в полной темноте, он лишь чувствовал, как его подхватила неведомая сила и повлекла за собой. Бывал он не раз с Корчей в его потайных ходах, похоже, знал тот заветное словечко, заставляющее переносить на огромные расстояния.
Однако сейчас Мокше было не до этого. Думалось с болью – кого встретит, кого больше не увидит никогда. Но страшился ответов и гнал тревожные мысли прочь, упрямо смотрел в темноту перед собой, будто мог что-то увидеть там.
Повеяло холодом. Выход рядом? Мокша встряхнул головой, усталость брала своё. Но воинской науке отдавалось много сил и времени. И сейчас, привычно отогнав наваливающийся сон, прежде чем выйти в ночь, он некоторое время вслушивался в тишину леса. Привычно ловил неприметные шорохи и неясные звуки, всё, что могло оказаться чужим, и чем дольше вслушивался Мокша, тем больше мрачнел. Руки нетерпеливо хлопнули по бокам, губы шепнули словечко заветное, обращаясь к берегине, ласково называя её Ладушкой, прося дать ему другое оружие. Стал исчезать широкий двуручный меч, и появились два лёгких меча.
А Мокша спешился, тенью скользнул из дерева, оказавшись на опушке чернеющего громадой леса.
Впереди, за широкой полосой поля, за глубоким рвом, виднелась городская стена. Осталось дойти почти ничего, но Мокша медлил. Что-то насторожило его в ночной тиши. Ветка хрустнула невпопад. Кто-то вдруг сорвался в зарослях, ломанулся сквозь кусты – уходил потревоженный зверь с лёжки.
И вот отчётливо послышался дробный топот лошадей, идущих рысью по накатанному санному пути. Чужаки. Скуластые лица с раскосыми глазами в надвинутых низко лохматых малахаях. Короткие полушубки. Низенькие ловкие лошадки. К стремени одного голова человечья приторочена. Тихо идут, не переговариваются, словом не обмолвятся, тати – одно слово, от поклажи к седлу притороченной мороз по коже пробежал. Рука сжала рукоять меча.
Они приближались верхом на своих малорослых конях. Четверо. Нестройным бегом, обгоняя друг друга на ходу, катились по направлению к городу, присогнувшись и словно сросшись с конями. В разведку ли, на промысел ли по притулившимся к городским стенам дворам посадским. Один город уже разорили, добра не жди, только смерти да полона.
Охотничий нож Мокши просвистел и впился в горло вырвавшемуся вперёд степняку. Тот, захрипев, повалился в снег, заставив остальных закрутиться на дороге. Мокша в одно мгновение вскочил на коня, который не шелохнулся всё это время, словно чуя смертельную опасность и боясь подвести человека. Вылетев на дорогу, первым ударом мечей Мокша сильно посёк двух бросившимся к нему наездников. Им теперь не до боя. Оставшийся степняк шёл сзади на лесовича. Привычно управляя конем лишь силой ног, Мокша развернулся, не дал коню взвиться на дыбы, чтобы уберечь его от удара в брюхо. Отбросив левым клинком едва не доставший его меч, правым нанёс смертельный удар в грудь. Степняк хакнул, сложился, повалился кулём. Повисла тишина, лишь оставшиеся без хозяев лошади бестолково заметались по дороге и сорвались в лес.