Страница 38 из 108
Министр снял очки и крикнул:
— Всех перережут! Алаяр-хан!
Прапорщик не расслышал, кивнул и махнул фуражкой.
Колеса заскрипели в разные стороны света.
Есть, есть один факт, властно господствующий над нашим историческим движением, рвущийся через всю нашу историю, содержащий всю ее философию, который проявляется во все эпохи и определяет ее характер. И тот факт, конечно, географический[3].
Ах! жила-была Наташа,
Свет Наташа красота.
Что так рано, радость наша,
Ты исчезла, как мечта?
Где уста, как мед душисты,
Бела грудь, как снег пушистый,
Рдяны щеки, маков цвет?
Все не впрок:
Наташи нет[4].
Владимир Карпов
Вилась веревочка
Мы чуть ли не кубарем скатились по крутому склону берега. В такие минуты все в тебе, все силы собраны воедино. И уж кажется, не ты сам, а сила какая-то подхватывает тебя, несет, надо только не мешкать, не раздумывать, отдаться ей, — она не подведет. Тогда мчишься — есть лишь ты и опасность. И сердце в страхе и восторге клокочет, стучит на весь мир: уцелеть, уцелеть, уцелеть!.. И не дай бог промелькнуть как-нибудь совестливой мыслишке: о поступке твоем, о матери, о последствиях, — это хуже подножки.
У меня в руках несколько курток на меховой подкладке — ходкий товар. Впереди на коротеньких толстых ножках семенит Хысь. Он берет только деньги и вещи, с которыми легко бежать: мелкие, но дорогие. Женька уже немного поотстал, хотя секунду назад был впереди. Не то чтоб от жадности, скорее от пылкости, горячности он хапает чересчур много. Сзади звучно пыхтит Балда. Этот от старательности, верности делу навьючивается как верблюд.
Гулко хрюкнул и затарахтел, простреливая тишину, катер. Кажется, звук его разбудил всю деревню: люди вскакивают с постели, хватают ружья, выворачивают колья и вот-вот покажутся на берегу, послышатся их разъяренные крики…
Но мотор работает. Валерка специально был оставлен «на атасе», чтобы раньше других оказаться на катере — завести. А реку, речную технику он знает отлично: сызмальства каждое лето с отцом на толкаче плавает. Я с ходу перекинул вещи, за ними и тело через борт. Следом перелетел и Женька. Перевалилась ноша Балды. Сам он толкнул катер и прыгнул на нос.
— Жми! — скомандовал Хысь.
Мотор взвыл, закашлялся и… затих. Я инстинктивно глянул на берег. И тут же услышал Женькино «засекли».
Вдали на гребне высокого склона, как раз у магазина, маячил огонек карманного фонарика.
— Заводи! Заводи! Быстрей! Убью! — сдавленно прокричал Хысь.
Оглушительно ахнул, метнувшись меж берегов, выстрел. Огонек нырнул во мрак крутизны.
— Ну че там, сука?! Че?! Убью!..
Хысь уже сам хватался за штурвал и нажимал пускач. Мотор кряхтел, но не заводился. Я почувствовал, как немеет тело, будто летишь в пропасть бездонную, летишь, летишь, и не за что зацепиться, и время тянется бесконечно, и крик твой тонет в пространстве…
Хысь крепко выругался, хватил Валерку кулаком и прыгнул за борт, бросив нам на ходу: «За мной никому! Заловят — меня с вами не было!»
— Стой! Стрелять буду! — донесся далекий пока оклик.
«Ну вот и все, ну вот и все… — выстукивало теперь мое сердце. — Куда? За Хысем нельзя. В реку? Не переплыть, холодно, сведет ноги… А куда?..»
— Лодка! Хысь! Лодка! — выпалил Женька.
В самом деле, рядом же, рядом, в пяти-шести метрах стоит лодка! Как только о ней я сам не вспомнил!
К счастью, она оказалась привязанной простой веревкой, которую Женька легко перерубил своим топориком.
Мы работали ладонями, как лопастями, гребли что было сил.
— Назад! Стрелять буду! Наза-ад! — стегал нас по спинам надрывистый крик.
Слава богу, ночь беззвездная. Луч фонаря вяз в тонкой тьме.
— Назад! Перестреляю же паразитов! Назад! — на пределе проорал старческий голос.
И снова река вздрогнула от выстрела. Дробь шаркнула по воде. Я почти расстелился по дну лодки, припал к борту и греб, греб… И все гребли, захлебываясь в судорожных дыханиях, забыв обо всем на свете, кроме одного — скорее, скорее, грести скорее!
— Кончай палить, а то враз продырявлю. Товар на катере, мы пустые! — закричал Хысь. — Катер лучше лови, а то унесет твое добро! А лодку на том берегу в целости оставим!
— Пугать он меня будет! Я те продырявлю, сволочь!.. — ответил голос и смолк. Видно, мужик в самом деле занялся катером.
Молодец Хысь!
Лишь через некоторое время вода донесла тихое, раскатистое: «Бесстыдники, грабить приехали. В глаза бы вам поглядеть, что за люди вы такие. Нелюди вы!..»
Течение в середине быстрое, ветер дул не сильный, но попутный: чуть наискосок к левому берегу. И мы скоро зашли за остров. Скрылись наконец вспыхнувшие по селу огни, которые словно держали лодку на привязи: плывешь вроде, а глянешь на них — не удаляются. Пусть теперь хоть на моторной лодке погоня начнется, пристать к берегу мы успеем. А там сосновый бор — ищи-свищи нас, если есть охота.
— Ха-ха! Ловко вышло, — первым подал голос Женька. — Еще бы малость, и подзалетели бы, ха-ха.
— Ха-ха, — откликнулись короткими нервными смешками Валерка и Балда.
— Ха-ха-ха, — уже загоготал Женька и опрокинулся на спину.
В руках у него была дощечка. «Когда и где успел прихватить?» — подумал я и вдруг обнаружил, что сижу, смотрю на Женьку и тоже, как идиот, кудахчу.
— Повезло нам, что лодка рядом оказалась, — сказал Валерка.
— Повезло, что Женька заметил ее, — поправил я.
— С вас по бутылке, — отозвался Женька.
— Хы-хы, повезло, надо же! — повторял Балда.
Я только хотел похвалить главаря — мне было приятно назвать так Хыся в тот миг — мол, вот кто молодец, нашел старикану, что сказать, и тут же почувствовал, как в шею ударила и потекла за пазуху теплая вода. Оглянулся — Хысь на меня мочится. Струйка перебежала на Женьку и пошла дальше. И вся моя радость перевернулась с ног на голову. Я вжался в сиденье, стараясь уменьшиться до ничтожно малых размеров. Мелькнула в памяти мать, которая думает, что сын уехал на рыбалку. Устал как-то сразу, смог лишь вымолвить:
— Ты чего, Хысь, с ума сошел?
Видел краем глаза, как вскочил Женька. Но как вскочил, так и сел, сказал что-то обиженное.
— «Повезло им, повезло им, повезло, оба парня возвратилися в село», — пропел Хысь, запахивая ширинку. — Очухались, суки везучие, а где товар ваш, э-э-э?!
Это «э», звучащее средне между «э» и «а», он умел выталкивать откуда-то изнутри так, что по нервам скребло. И отупляло.
— На хрен мне эти приключения! Я-то не пустой! — постучал он себя по карману. — А где ваша добыча, э-э-э?! И ржут, суконки! Лупоглазый, — Хысь часто называл так Валерку, — тебе тоже весело? Повезло, говоришь, лодка была. Мы же на катере вроде сюда приплыли, э-э?!
— Ну, Хысь, чего я мог? Работал же нормально, когда сюда плыли…
— Ты же храбрился — ас, капитан. Ноги мне должен лизать, что не выкинул до сих пор! А ты пасть разинул…
Валерка не виноват: катер увели из гавани первый попавшийся, как он мог отвечать за его исправность? А на пути сюда катер действительно ни разу не забарахлил, четко работал. Но подай я голос, заступись за Валерку, Хысь прицепится ко мне с двойной злостью, может, и пиковинкой своей ткнуть — за ним не заржавеет. В глубине я и рад был, что он набросился на Валерку, а не на меня. Удивительно, я не в первый раз такое замечал — Хысь наседал, изгилялся над Валеркой, и мне поневоле начинало казаться: виноват тот в чем-то. Главное, зло против Валерки появлялось.
— Ты же своих корешей подвел! Че тебе за это сделать?! — давил на Валерку Хысь.