Джакал. Бессонные ночи

Глава 21

Ну что, Адриан, допрыгался? Помучайся-помучайся теперь. А заодно гадай: вкусная ли яичница сейчас шипит на постреливающей маслом сковородке. Лира с тобой не обязана делиться, хоть ты и сдержал слово. Она бросила тебе за весь день пару холодных приказов: «набери воды для душа», «глянь, что с проводкой», «дай бритвенный станок». Душ, боже, Адриан! Она, эта девчонка, ведь сводит тебя с ума, правда? Ты ведь подглядывал в окно, как она моется за выцветшей дырявой шторкой во дворе. Не смог удержаться, да? Ты наблюдал, как она распределяет по волосам шампунь, как раздвигает ноги, чтобы вымыть гелем…

Сглатываю ком.

Ты же, братец, изучал ее потрясные формы, изгибы тела. В возбуждении представлял, как подходишь к той шторке, аккуратно и бесшумно проникаешь в душ, берешь стоящую к тебе спиной Лиру за бедра и прижимаешь к себе. Прижимаешь «нежно», «без жестокости». Мечтал ведь? Ты хочешь ее, чувак, очень хочешь. И вовсе не потому, что она, как ты выразился, единственная телка в этой дыре.

Крупный глоток текилы. Забыться, срочно! Лира заходит в дом. Снимает сковородку при помощи прихватки с плиты. Короткий взгляд на меня. Качает головой.

— Что, принцесса, осуждаешь? Ну валяй-валяй, — отхлебываю.

Копошится, стоя спиной. Разворачивается. Боже, она несет яичницу? Мне?

— На вот, ешь. — С хмурым видом ставит тарелку на прикроватную тумбочку.

Я опускаю бутылку на пол, не отрывая от нее изумленного взгляда.

— Спасибо! — сиплю.

Что, Адриан, передумал бухать, хоть и не спал больше суток, а? Правильно. Лучше сдохнуть от переутомления, чем опять позориться перед ней, неся «бредятину». Возьми уже тарелку, брат. Черт, а выглядит-то аппетитно. Вроде ничего особенного: глазунья из двух яиц. Но как красиво украшена какими-то специями из припасов бывшей хозяйки и кусочком поджаренной до хрустящей корочки лепешки. Бери вилку, чувак, бери-бери.

— М-м-м, боже! — не сдержавшись, тихо произношу вслух.

Лира игнорирует комплимент.

— Ты где так готовить научилась, а, Лира?

— Не твое дело. — Вытирает руки полотенцем.

— А ты чего не ешь?

— Всего два яйца снесли.

Блин, что за…!

— Не-не-не, тогда ты, — резко поднимаюсь, иду к ней с тарелкой.

— Я сыта. Сыта по горло, — шепчет она.

Приближаюсь.

— На вот, бери. Ешь, говорю, — протягиваю.

Ее глаза, боже, какой болезненный взгляд!

— Не хочу, уйди, пожалуйста. — Мотает головой. — И наведи после себя порядок на кровати. Спать хочу.

Что, хреново тебе, Адриан? В груди щемит? Она правда устала. Устала от тебя, брат!

— Хорошо, — ставлю тарелку на стол.

— Спасибо. И отвернись ненадолго, надо переодеться.

Разворачиваюсь лицом к кухонному окошку. Темное небо. Звезды. Тоска. Что-то невыносимое скопилось в моей душе. То, что вот-вот выльется горечью из нутра. Боль — вот что это.

Звезда упала, ух ты. Желание? Только одно: пусть она простит меня.

— Прости меня, Лира! — опускаю голову.

— Что?

— Прости меня, говорю. Пока мы здесь, очень постараюсь не обижать тебя, слышишь?

Молчит. Оборачиваюсь, чтобы глянуть на ее реакцию.

— Черт, извини-извини! — зажмуриваюсь.

Она не успела переодеться. Трусики, прикрытая руками грудь, ночнушка на плече.

— Извини, пожалуйста, с недосыпу плохо соображаю.

— Ничего, — говорит. — Ты не против, если выключу свет? Там, если что, ночник есть.

— Не против, тоже лягу, пожалуй.

Мое лежбище. Одеяло вместо матраса на полу. Плотно набитая перьевая подушка, тело, прикрытое простынью. И тишина. Лишь механические часы, которые Лира попросила завести, мерно и глухо тикают на стене. Одиноко, мрачно. Этот густой мрак повсюду. Он засел во мне.

— Адриан.

Свет! Я его чувствую! Он заискрился там, глубоко внутри. Приподнимаюсь.

— Тебе не спится? — спрашиваю мягко. — Попить дать?

Она шуршит одеялом, переворачиваясь ко мне лицом. Счастье!

— Почему ты не пьешь снотворное или еще какие-то таблетки?

— Всё перепробовал. Они либо мешают работать, загоняя сознание в туман, либо, наоборот, рвут нервы и мозг в клочья.

— Понятно, а психолог или пси… — осекается.

— Психиатр? — заканчиваю за ней. — Бестолку, Лира. Долго объяснять, не хочу…

— Но почему так? Должна же быть какая-то причина?

— Давай условимся, что какие-то темы не стоит обсуждать, ладно? Не хочу, не могу, и всё, окей? — с трудом выговариваю, сглотнув подступивший к горлу ком.

— Окей, — вздыхает.

Адриан, ты чувствуешь? С тобой творится что-то неладное. Почему тебе так хорошо, спокойно? Тебе нормально. Завтра проанализируй, брат, что это за хрень такая. А сейчас просто наслаждайся ее обществом.

— Я тоже хочу попросить у тебя прощения, — шепот Лиры.

— Что? За что? — вздрагиваю.

Я в ахрене!

Она переворачивается на спину. Она что, смущена?

— Тот день, когда ты приехал за мной в школу. — Делает паузу. — Помнишь тот день?

— Да уж, припоминаю.

Адриан, убери уже эти ехидные словечки. Ты всё портишь, опять.

— То есть да, конечно, помню, — исправляюсь.

— Те парни на два класса постарше. Я услышала их разговор случайно. Они говорили о грязных вещах…

Затянувшаяся пауза.

— Лира, ты в порядке?

— Да, извини, просто… ну в общем, они болтали про меня разное.

— Что именно?

— Мол, я дочка мафиози, красивая дочка. Что они бы мне «вдули». Но, поскольку трогать меня нельзя… понимаешь Круз, о чем я?

— Да.

Боже, почему так колет в груди?!

— Раз меня нельзя, ну, «туда»… то есть другие места, куда «можно», если меня на это уболтать как-нибудь по-хитрому. Они ржали, им казалось, что обсуждать такое забавно.

Вскакиваю в гневе!

— Твари! Как только вернусь, отрежу им члены! Слышишь, Лира?

— Не надо, ляг, пожалуйста, — просит спокойно. — Я это тебе рассказываю вовсе не для того, чтобы ты их кастрировал. В общем, а до того я слышала, как отец говорит насчет меня по телефону. Типо, пусть тот «Круз» заедет за ней. И всякие распоряжения давал, чтобы передали новенькому. «Глаз не спускать», подслушивать, о чем я разговариваю по телефону, докладывать, с кем виделась, с кем и как общаюсь. Теперь понимаешь, Адриан, почему я так себя повела тогда, да и потом? Просто накипело. Хотела досадить отцу.

Это невыносимо! Какой же я дурак. Сплошные неправильные выводы. Идиот!

Встаю. Присаживаюсь на край ее кровати.

— Лира? — шепчу.

— Что? — ее голос малость дрожит.

— Я и правда «мексиканский осел», ты была абсолютно права.

Она прыскает со смеху.

— Так как звали тех козлов, а? — не унимаюсь.

— Перестань, Дельгадо, ты просто неисправим!