Страница 38 из 89
— Да, я помню — плодитесь и размножайтесь, — пробормотал он. — Но почему-то это не для всех — как это объяснить?
— Это для всех, не все понимают это, — ответила она спокойно.
— Тогда это про меня, я к этому либо ещё не пришёл, либо так и не приду, — таким же тоном сказал он.
— Пути Господни неисповедимы, — вздохнула она. — Я хотела бы, чтобы ты пришёл к этому.
Слава оглядел её прищуренным взглядом:
— То, что ты хочешь — это хорошо, — пошло пошутил он. — Поехали, мы теряем время — мне надо до работы хотя бы немного поспать.
— Отвези меня домой, я совсем забыла, что ты устал, — она подошла к его мотоциклу, изящно спрыгнув с парапета и быстро перейдя две полосы дороги, подобрав подол длинного сарафана-хламиды.
— Нет, на ближайший час-два у меня другие планы, — чуть усмехнулся он. — Мне нравится сам процесс… э-э-э «плодиться и размножаться».
Зоя смотрела на колёса с хромированными спицами и не поднимала взгляда, будто слушая что-то внутри себя. Слава подошёл ближе и погладил её по щеке.
— Ты обиделась? Я не хотел, извини.
— Нет, что ты, просто мне действительно скоро уезжать домой, так быстро пролетел вечер.
— Не бойся, у нас их ещё будет очень много, — уверенно и нежно произнёс он.
В этот раз он отвёз её в прибрежный лес, оставил мотоцикл на просёлочной дороге, и с чувством показал ей, что значит любовь тела.
Совершенная техника и мастерство здесь были ни при чём, главное — любовь. Так считала Зоя.
— Пойдём, не бойся, — тянул он её в самую чащу, ломая вокруг себя сухие сучья веток.
— Я всегда боюсь людей, больше никого, — тихо произнесла она.
— Это правильно, Зоенька, но здесь точно никого нет, пошли вот сюда.
Через несколько минут он вывел её на светлую, залитую лунным молоком, поляну. Пятна света не шевелились, потому что здесь совсем не было ветра, и от этого на душе стало спокойнее. Они будто попали в большую, светлую комнату, существование которой было известно только им.
Слава быстро расстелил чистое покрывало на траве и улёгся на него, закинув руки за голову.
— Как хорошо, Боже! Здесь мягко, как на перине, иди сюда!
Зоя неуверенно сняла с ног босоножки и ступила на край покрывала. Он смотрел на неё снизу вверх и улыбался одними губами.
— Ты у меня несмелая? — спросил он тихо и взял узкую ладошку Зои, потянув её на себя. Его кожаная жилетка уже валялась на земле рядом, и женщина осторожно прикоснулась к его груди.
— Сильно болит? — спросила она испуганно.
— Нет, но поосторожнее, нежнее, — его голос совсем сел. Слава одним сильным движением посадил её на свои бёдра и наклонил вниз, целуя. Пальцы гладили шею женщины, нетерпеливо расстёгивали сарафан.
Резко втягивая в себя воздух, он освободил Зою от одежды, и её белая кожа сразу засветилась при луне серебряными линиями.
— Ты совершенна, Зоенька, я такую ещё никогда не встречал, — как безумный говорил он, дотрагиваясь до плавных линий и округлостей. — Не могу долго выносить это… Какая красивая!
Зое хотелось прижаться к нему всем телом, слиться в одно существо. Никто на земле сейчас не смог бы заставить её остановиться или хотя бы засомневаться в том, правильно ли она поступает. Его ласковые руки дарили ей тепло, нежные слова — надежду.
Перевернув её на спину, Слава взял инициативу в свои руки и освободился от одежды.
Ночь была очень тёплой, даже жаркой, и тела быстро заскользили друг о друга. Не размыкая губ, они наслаждались. Цепочки с головами волков сплетались, длинные волосы Зои окутывали их сплошным покрывалом.
Песню сверчков неподалёку любовники не слышали, погружённые в мир чувственной страсти, пытаясь найти освобождение от неё в древних, как мир, движениях. Когда жаркая волна подняла Зою и резко опустила, заставив выгнуться всем телом, молодая женщина тихо заплакала. По её лицу в темноте текли слёзы, но от счастья они или нет, она не могла сказать.
После того, как и Слава затих рядом, обнимая её левой рукой, Зоя стала смотреть в небо, уходящее высоко за верхушки деревьев. Из-за слёз она не различала звёзд, сердце разрывалось на части. Она оплакивала быстротечность времени, скорую разлуку и его упрямство. В любви Славы она не сомневалась ни секунды, но видя резкое отрицание её, становилось невыносимо. И душа превращалась в дрожащую маленькую мышь, боящуюся напомнить о себе.
После таких ласк появлялась глухая боль в груди, которая не исчезала до следующего вечера. Зоя постоянно помнила, что ещё одна встреча приближает момент, день, когда он однажды уедет. Сегодня Слава говорил, что возьмёт её с собой, но ведь не сможет поехать она…
— Хотел бы я здесь уснуть с тобой, — мечтательно произнёс Слава, не подозревая о состоянии Зои. — Но тебя надо отвезти до утра, чтобы не смущать твоих праведников.
Она поднялась на ноги и стала натягивать на себя одежду.
— Да, я теперь не из их числа, — горько произнесла молодая женщина.
Славе из-за её растрёпанных волос не было видно лица Зои.
— Ты же говорила, что не жалеешь? — удивился он резкой смене настроения женщины.
— Конечно, не жалею, — она подняла голову, перекинув светлую волну волос через правое плечо. — Назад пути нет — я с тобой, и хочу, чтобы ты знал об этом.
Слава скрутил покрывало, сунул его под мышку и одной рукой обнял за плечи тоненькую женщину:
— Только что убедился и рад бы еще, да дорога зовёт, — он тяжело вздохнул и добавил, — и обязанности на площадке «Байк-шоу». Пойдём, Зоенька, немного остынем по дороге.
Это был последний вечер счастья перед хаосом боли и обиды. Молодая женщина тогда не почувствовала, что грядёт беда, и даже не задержалась подольше с ним перед расставанием. Слава уехал в четыре утра, обещав позвонить вечером. Но так и не позвонил. Ни в следующий вечер, ни через день. А на её звонки его телефон просто не отвечал.
Чёрный подъехал после обеда, и никто не заметил, что он откровенно не в себе. Просто мужчина был не буйный, жаловаться никому не умел, и свою боль переживал, как всегда, внутри себя. Грек приехал следом злой, как чёрт, демонстративно не замечая Чёрного, а если тот попадался на глаза, жестоко придирался и орал. В этот день все удивлялись, какая собака укусила Грека. До самого вечера он заставлял всех работать почти без отдыха, и никто не смел ему перечить. Чёрный за весь день сказал только несколько фраз ребятам за работой. В остальное время ходил мрачный и молчаливый. Его уже таким давно никто не видел. Обычно его серьёзность никого не задевала, но в последнее время от мужчины всё больше слышались шуточки и смех, как будто жизнь для него сделалась интереснее, и было чего ожидать от неё.
Но сегодня что-то умерло в нём, чёрные глаза пусто смотрели на мир. Кто-то спрашивал его, чего он такой хмурый, на что мужчина отрицательно мотал головой и продолжал работать, как бешеный.
Герцог, ездивший по поручению Грека в город и только к вечеру явившийся на стройплощадку и привёзший ребят, которые занялись пиротехникой, случайно услышал разговор между Греком и Чёрным. Мужчины уже собирались уезжать. Чёрный сидел на своём мотоцикле и пил крупными глотками ледяную минералку. Красная бандана была повязана на этот раз на голове, глаз за тёмными очками видно не было, но уголки губ были опущены вниз. Синяя футболка была насквозь пропитана потом, особенно на спине. Мимо к своему мотоциклу прошёл Грек, небрежно бросив взгляд на мужчину, и вдруг остановился, как вкопанный.
— А! Наш соблазнитель и знаменитый герой-любовник, трахающий всё, что движется! — тихо и угрожающе начал он. — Из-за тебя может полететь всё к чёрту, понимаешь? Сейчас едешь к этому святому отцу и умасливаешь его, понял? Что хочешь ври, мне всё равно, но чтобы до шоу всё улеглось. После — поговорим. Но не думаю, что ты тут надолго задержишься — уедешь на следующий же день. Жми, давай…
— Я не поеду, — спокойно, глухо произнёс Чёрный.