Птичка

Влад с абсолютно тёмным, обсидиановым взглядом, не отрываясь, следил за ней, оставшейся в одних чёрных трусиках.

— Ты не любишь бюстгальтеры? — спросил он тихим грудным голосом, подойдя к молодой женщине вплотную.

— Да, а как ты узнал?

— Ты их не носишь, я заметил. Особенно почувствовал, пока мы ехали.

— Хочешь искупаться? — спросила она, чувствуя его закипающее возбуждение, которое передавалось и ей.

— Очень, пошли?

Он покидал в прибрежную жёсткую траву одежду, и они окунулись в прохладные воды гладкого, как кусок металла с ровными вырезанными краями, озера. Птичке не удалось поплавать, Хорт крепко обнял её, прижав к себе, и молодой женщине некуда было деться, кроме как подчиниться его страсти. Из воды они вышли полупьяные от смелых и откровенных ласк, упали на утрамбованный, заросший высокой травой песок, и отдались своим инстинктам, замешанным на более глубоких чувствах.

Потом валяясь спиной на берегу и глядя в прозрачное от яркой огромной луны небо, такое, что казалось, можно разглядеть всю вселенную, Хорт ощущал во всём теле горячую, как подогретая патока, негу.

Птичка спиной лежала на нём, упираясь голыми ягодицами в песчаный берег и чувствуя нежной кожей каждую ракушку на берегу. Потому она беспокойно ёрзала.

Мужчина лениво гладил небольшие груди Птички, и размышлял, что ночь только началась, а у них ещё много-много времени для удовольствия.

— Я забыла тебя спросить — куда ты дел свою подружку? — спросила вдруг она.

Хорт чуть улыбнулся. Женщины… Их всегда волнует вопрос соперничества.

— Посадил на самолёт до Берлина. А что?

— Ничего. Не передумаешь? Она моложе меня.

Хорт издал странный звук, похожий на смешок.

— Птичка, ты и она — это как север и юг.

— А тебе нравится больше поджариваться или мёрзнуть? — спросила она, беря его запястье и целуя каждый палец лёгкими губами, еле прикасаясь, потом лизнула там, где бьётся пульс, и мужчина вздрогнул.

— Мне нравится с тобой. Я ведь знал, что так будет и не хотел её брать. Но Крис…, - Хорт вздохнул. — Он мой друг.

— А я? — теперь она дышала на влажное место, тихонько дула и заставляла его думать о её движениях.

— Ты моя сладкая, — прошептал он.

— Тогда пошли, я знаю ещё одно экзотическое место в русском духе.

— Я знаю, что это — сеновал? — рассмеялся он.

— Да, — улыбнулась она. — Пойдёшь? Или ты считаешь, что это пошло? Я слишком неоригинальна и разочаровала тебя?

— М-м-м-м, — промычал отрицательно он, — ты забыла, в какой стране я живу последние десять лет? Там ничего не считается пошлым, что касается секса.

Птичка наклонила голову, соглашаясь: — И это правильно. Что хорошо двоим, то не пошло.

— Двоим? — игриво спросил он. — А если их трое?

— Вот это уже пошло, избавь меня, — нахмурилась она.

Он легко поднял её с земли, поцеловал и спросил: — Значит, ты не настолько смелая, как хочешь казаться?

— В сексе я предпочитаю мужчину и только одного, — напряглась она. — А ты, конечно, перепробовал всё в своей Германии? И что?

— Расслабься, — нежно сказал он. — Ты такая строгая, как учительница. Мне нравится. Только когда со мной — ты другая.

Птичка заглянула ему в глаза, и немного нервно дрогнули уголки губ.

— Да, я не такая смелая, может быть, даже совсем не смелая. И не хочу быть такой. Ты будешь смеяться, но мне всегда хотелось принадлежать одному мужчине.

Они медленно двинулись к высокому коровнику, к которому со стороны озера было пристроено хранилище сена, называемое романтическим и многообещающим словом — сеновал.

— В твоём желании нет ничего смешного, я бы тоже хотел, чтобы мне принадлежала та, которую я захочу. До конца.

— Тебе грех жаловаться, наверняка любая согласится на это, на которую ты укажешь. Эта твоя Вита — очень красива и молода.

— Ты думаешь — любая? — настороженно спросил он. — А если я захочу тебя?

Она горько улыбнулась: — У нас с тобой совсем другая история — я уже принадлежала тебе, помнишь?

Он кивнул, пытаясь разглядеть и распознать чувства у неё на лице. Но против света побелевшей луны это было сложно сделать, Птичка отвернулась.

Забравшись на самый верх, она бухнулась на жёлтую сухую траву и зачихала от пыли.

— Здесь колется! — тоненько пропищала она.

— А ты думала, мы будем в шелках купаться?

Было жарко, к телам прилипла толстым слоем рыжая пыль, и скользила по ним, скатываясь под ладонями. Но они ничего этого не замечали, медленно подводя друг друга к острому краю сладкого мучения.

Чтобы отдышаться полной грудью, Хорт и Птичка снова выбежали на воздух. Он признался, что совсем выдохся, и сердце сейчас остановится. Там внутри было как в парилке сауны.

Смыв с себя усталость и духоту, голова прояснилась, и они снова целовались, лёжа на берегу.

— Ты меня вымотала так, что я отупел от усталости, — признался он.

— Я тоже. И так хорошо! — пресыщенно улыбнулась Птичка. — Мы с тобой здесь как будто в другом мире. Нет работы, дома, проблем — ничего нет. Только здесь, сейчас и мы.

— Да, я понял, что после этого лета моя жизнь сильно изменится. В Москву я буду приезжать значительно чаще.

Птичка резко дёрнулась, как будто её встряхнули, и села, обхватив колени руками. Взгляд беспокойно блуждал по спящему озеру.

— Что такое? — спросил Хорт, проведя нежно по её татуированной спине.

— Зачем ты это сказал?

— Я серьёзно, не шучу. Ты моя причина.

— Не надо… не надо, слышишь? Не надо ездить из-за меня. У нас ведь всё равно ничего не будет. Только это, и всё. Не приезжай…, - она сделала над собой усилие и произнесла, — часто.

Хорт насторожился, что-то крылось за её словами, глубоко скрытое, наболевшее, старательно запертое от самой себя. Он не убрал свою ладонь со спины Птички.

— Почему ничего не будет? Ты чего-то боишься? Что я сделаю то же самое, как тогда?

— Нет… это всё равно будет рано или поздно, — отчаянно, быстро проговорила она. — У тебя своя жизнь, мы разные. И так было всегда.

Он сел, поцеловав её шею, убрав длинные волосы на сторону.

— Глупенькая, мы изменились давно. И если нам так хорошо вместе, будем вместе.

— Нет! Ты… ты далеко живёшь. И не вернёшься никогда в Россию.

— Ну и что?

— Я не хочу, чтобы ты приезжал ко мне.

Хорт замер, вдруг догадавшись, что она боится, что с ним случится то же, что и с Ферзём, когда бедняга ездил к ней через всю страну. Молодому мужчине стало жаль Птичку, всё-таки то, что она пережила тогда, не пожелаешь и врагу.

— Хочешь, я буду прилетать на самолёте, — предложил он.

— Как будто это безопаснее.

— Ну, всё же…

— Хорт, я сказала — ничего не хочу, понимаешь? — разъярилась она, а у самой слёзы, как хрусталь, сверкали во взгляде.

— Тише, тише, Птичка. Я понял. Ты не хочешь со мной ничего серьёзного, ладно, я тоже. Будет несерьёзно. Но видеться я всё равно с тобой хочу очень. Хоть и редко.

Она кивнула, быстро вытерев свидетельства слабости — слёзы. Он обнял её и снова повлёк лечь, чтобы вот так тесно полежать рядом, вдыхая запах друг друга и проникая в душу прикосновениями.

Луна в небе стала совсем маленькой и перевернулась на бок, когда он и она уже засыпали, лёжа на своей одежде. Было так спокойно и тихо, умиротворённо внутри и снаружи. Казалось, что это происходило впервые за много лет.

Глава 14. И пойдёт брат на брата

Этим жарким летом, когда пришлось так многое поменять в своей жизни и ещё больше узнать нового о себе, Мише было тяжело. С Таней они встречались урывками, жадно, быстро, и от этого в сердце где-то засела тупая игла. Хотелось больше видеться и надеяться, что это когда-нибудь будет возможно.

Девушка то отдавалась ему беззаветно и искренне, то дрожала и говорила, что он непременно бросит её, ещё даже первый лист не упадёт на землю осенью. Мишу обижало такое недоверие с её стороны, а ведь он действительно впервые в жизни очень серьёзно влюбился.