Тонкая грань

– Что, моцион вечерний совершаете? – спросила я. Неудобно было так просто мимо пройти – как-никак мы знакомы, пару лет назад помогал мне Борис забор поправить.

– Нет, – ответил он. – Идём к другу нашему, машинисту. Скоро поезд на Калугу подойдёт, и, пока стоит, мы пообщаемся. – Борис двинулся было дальше, но остановился. Его товарищ, поспешавший за ним, чуть не врезался в него. – А хотите, пойдём с нами, – предложил Борис, – потом вместе вернёмся.

Но я отказалась: поздно уже, тьма сгущалась, да и устала я за день.

Пошла лесом, и было уже не страшно, всё вокруг снова казалось приветливым и знакомым. Вскоре послышался шум приближающегося поезда, а потом затих – поезд остановился на нашем полустанке. А потом снова застучали колёса, сливаясь в удаляющийся гул. Сколько стоял поезд? Минуту, не более. И за это время старые друзья-товарищи успели поприветствовать друг друга, может, даже перекинуться парой слов. Наполнили друг друга радостью встречи, и неважно, что она была столь краткой.

На подходе к дачным участкам лес расступился, обнажив дивное вечернее небо. Закат растекался по нему золотисто-персиковым вареньем, с малиновыми прожилками, светился, играл в лучах заходящего солнца, а над ним синим покровом сгущались вечерние сумерки. Я постояла у ворот, не в силах оторвать взора от этого чуда Божия. А я-то думала, исчерпал себя день. Ан нет – порадовал ещё сюрпризами! Да ведь и лето ещё не закончилось. Столько, может, ждёт ещё всего впереди…

Я направлялась к дальним дачам, чтобы самой увидеть то, о чём уже давно говорили соседи: в пруду поселились бобры, которые изрыли своими норами всю береговую полосу. С одной стороны, нашествие бобров радовало, свидетельствуя о чистоте воды и в целом неплохой экологии нашей местности, но, с другой стороны, оно принесло с собой целый ряд проблем – грунт на крутом берегу начал осыпаться и проваливаться, ходить по тропинкам стало небезопасно, и даже к мосткам для купания не каждый решался теперь подойти. Говорили, что бобры подгрызают и заваливают даже большие здоровые деревья, устраивая запруды, – но в это мне верилось с трудом.

К тому времени, как я собралась на пруд, почти все дачники уже разъехались: и с наших участков, и с «Минерала» – соседнего кооператива, непосредственно примыкающего к пруду. Начало сентября выдалось ясным и тёплым, привычные шум и зелень сменились жёлто-бордовыми красками и какой-то оглушающей тишиной. Я дошла до самого пруда, не встретив ни одного человека. В первые осенние дни, спокойные и светлые, пруд выглядел тихой заводью – ни малейшая рябь не тревожила его зеркальной поверхности. Приглядевшись, я заметила у воды на противоположном берегу целый ряд довольно больших углублений – они явно походили на бобровые норы. Но где же их хозяева? Или отправились уже на спячку?

Пройдя немного вдоль пруда, я вдруг заметила рядом, почти у самой воды, человека, который внимательно осматривал прибрежные ёлочки и кусты.

– А правда, что бобры хозяйничают тут с недавнего времени? – спросила я у мужчины, поздоровавшись с ним.

Он выпрямился и улыбнулся, видимо, обрадовавшись живому человеку среди полного безлюдья. Весьма преклонного возраста, он выглядел бодрым и приветливым. Высокий, спортивного телосложения. Одет в светлые холщовые брюки и застиранную футболку.

– Да, с прошлого года боремся с ними, – ответил он, отряхивая руки. – Столько деревьев за это время погубили! Видите, приходится теперь меры принимать. – Он указал на стоящие у воды берёзы, и я только тут заметила, что стволы у них на метр от корней обёрнуты толем. – А то, бывает, повалят вечером дерево, а к утру от него уже и следа нет: всё разделали, перегрызли и в норы утащили. Один ошкуренный пенёк на берегу торчит да кучка стружки рядом.

– Не может быть! – удивилась я.

– Да-да, – покачал он головой. – Особенно осины да берёзки жалуют, да ивы тоже. А норы у них глубокие – под самые дачные участки уходят. Вокруг – каналы и лабиринты. И склады – будь здоров! Для них ведь древесина – и пища, и стройматериал. Запасаются на всю зиму, – со знанием дела добавил он. – Впрочем, я к ним претензий не имею. Это ведь мы к ним пришли, а не они к нам.

– Ну уж наши дачи столько лет здесь стоят! – не согласилась я.

– Давно! Так давно, что почти все, кто тут начинал, уж в царствии ином… Какая поначалу тут жизнь бурлила! – слабо улыбнулся мужчина. – А теперь – тишь да гладь.

– А это вы стволы обернули? – уточнила я, разглядывая деревья на берегу.

– Да, – ответил он без хвастовства. – И вот это, – он указал на ладно сработанную лавочку меж ёлок, – сделал на пеньках берёзок, что остались после бобрового разбоя. – Он помолчал, а потом, склонив голову набок, вдруг сказал: – Меня Валерий зовут. А вас?

Я представилась. После состоявшегося знакомства из уст Валерия сама собой потекла бойкая речь. Мысли его перескакивали с темы на тему, обо всём он говорил взволнованно, увлекаясь. Я присела на лавочку. Уйти, оборвав человека на полуслове, казалось неудобным. Да и наскучался, видимо, этот труженик в одиночестве.

– Америка летит в тартарары! – восклицал Валерий. – Каких президентов они себе выбирают! Ничего хорошего не сделано в последнее время. Пропадут! Да и Европа тоже… Пусть у них там всё комфортно, изысканно, красиво, но главного нет! У нас пусть не так… – он неопределённо махнул рукой в сторону дач, – но нам Человек важен! Мы по правде, по совести живём.

«Пытаемся жить, – мысленно поправила я. – Но и за это, должно быть, Господь терпит нас».

– Они там всё святое попрали, – волновался Валерий. – Мыто без них проживём, а они без нас – нет! Да без одних наших удобрений с голоду помрут, – довольно заключил он, сомкнув руки замком.

Я молчала, полагая излишним вступать в дискуссию с человеком почтенного возраста.

– А вы что у себя выращиваете? – неожиданно спросил он.

Его вопрос застал меня врасплох.

– Да ничего особо не выращиваю, – ответила я. – Растёт то, что само растёт: смородина, черноплодка…

– А картошку? Огурцы, кабачки?

Я отрицательно покачала головой. Валерий посмотрел на меня сочувственно.

– Да как же так можно? – пробормотал он. – А чем же вы занимаетесь?

И опять я не знала, что ответить. Я ведь не сижу на даче сложа руки – всё время чем-то занята. Но дела мои какие-то мелкие, незначительные – видимых результатов не приносят.

– У меня цветы растут, – добавила я. – Флоксы, гортензия, хризантемы.

Валерий сокрушённо покачал головой. Потом как-то выпрямился, подтянулся и торжественно произнёс:

– Позвольте вам в таком случае сделать небольшой презент. Вот мой участок, пройдёмте.

Весь его решительный вид и тон, каким это было сказано, не допускал отказа.

Мы прошли сквозь калитку и оказались на участке, сплошь занятом хозяйством. Перед нами простиралось небольшое картофельное поле, грядки, за ними – два самодельных парника. К дому примыкал покосившийся навес, забитый инвентарём и всевозможными инструментами. На притолоке, рядом с сараем дремал дымчатый упитанный кот.

– Я сейчас. Подождите, – сказал Валерий и исчез в парнике.

Я огляделась. Дом хороший, но старый. Видимо, строили в одно время с нашими дачами – более тридцати лет назад. При всей кипучей энергии хозяина вокруг всё же чувствовалось какое-то запустение, свойственное холостяцкому жилью. Цветов на участке не было – лишь два красных розанчика ютились у крыльца.

Вскоре появился Валерий – с полными руками даров. Он предъявил мне и аккуратно сложил в пакет увесистый кабачок, с дюжину огурцов и мелких помидоров. Как я ни пыталась хотя бы уменьшить число его даров, всё тщетно.

– Вот занимаюсь тут огородом, – сказал Валерий, обводя взглядом своё хозяйство. – А цветы – только эти. – Он указал на розовые кусты и вздохнул. – Неля, жена моя, их сажала, вот я их и берегу. Умерла она пять лет назад от рака. – Он опять вздохнул. – Я её семь месяцев с ложечки кормил, под конец не узнавала меня уже…