Страница 15 из 26
Владимир, как был, в сапогах и шапке, прыгнул в воду. Восторженное ощущение ловкости и силы все еще не покидало его. Может быть, оно толкнуло его в волны? А может быть, еще что-то, что жило и теплилось в нем с детства? А может быть, просто бесшабашная, безрассудная удаль молодости?
Волна понесла его на скалы. Владимир ухватился за круг. Матрос не плыл. Его тащило. Потом он ощутил под ногами дно, и когда вода, крутясь и пенясь, с ревом поволокла его назад, он устоял. Устоял каким-то чудом, И вдруг прямо перед собой увидел командира, которого несло в море. Не отпуская круга, он подхватил командира и рванулся к берегу. А навстречу ему тянулись те люди, со скалы. Почти все они вошли в воду, держась друг за друга, и крайний, весь в пене прибоя, с искаженным от напряжения лицом, протягивал к Владимиру руки. И Владимир рванулся навстречу этим рукам, торопясь, таща за собой тяжелое тело командира, скользя по угловатым камням. А новая волна уже гремела за спиной. И Владимир вдруг отчетливо понял, что он не дотянется до этих протянутых к нему рук. Не хватит времени. Волна собьет его с ног и потащит назад. И в какую-то долю секунды пришло отчаянное решение. Он отпустил безжизненное тело командира, обеими руками схватил круг, приподнял его над головой и со всей силой бросил вперед, людям на скале. И в тот миг, когда протянутые руки схватили падающий круг, волна ударила Владимира в спину, сбила с ног. Падая, он успел схватиться за линь и удержать тело командира. Потом, когда волна схлынула, теряя последние силы, Владимир потащил командира к берегу, перехватывая линь окровавленными пальцами. Кожу с ладони сорвало, но он не чувствовал боли. Когда его подхватили люди на скале, восторженное ощущение собственной ловкости и силы все еще жило в нем.
А по воде, держась за протянутый от шлюпки к скале линь, уже пробирались двое матросов.
В кают-компании хлопотал врач. Лохов лежал без сознания.
Спасенные рыбаки были измучены, поморожены и тоже нуждались в помощи.
Каюты замполита и механика превратились в госпитальные.
Семенов послал подробную радиограмму в базу Комдив разрешил идти прямо в город, доставить Лохова и других пострадавших в госпиталь.
Владимиру сделали перевязку, крепко натерли спиртом, дали немного выпить. Он не захотел лечь в госпитальной каюте и спустился в матросский кубрик.
— Как командир? — спросил Джигит.
— Плохо. В сознание не приходит.
— Ай, герой! В такую воду сам прыгнул! Ай, герой! И ты тоже, Володя, герой. Я бы тебе орден дал!..
Владимир улыбнулся, пытаясь влезть на свою койку.
— Стой, — остановил его Джигит. — Ложись на мою, внизу. Не надо тебе наверх. — Он ласково, но настойчиво подтолкнул Владимира к своей койке и помог ему улечься, а сам присел рядом и уставился на товарища блестящими черными глазами. Потом неожиданно вскочил, взмахнул руками:
— Слушай! У меня конь есть — огонь! Приедешь — бери коня. Дарю.
— Спасибо, Джигит.
— Отстань от него, — сказал Сеня. — Куда он твоего коня денет? В рундук засунет? Пусть человек поспит.
Владимира знобило. Боль в руке становилась все острее.
— Слушай, Сеня, меня, наверно, в госпиталь сдадут.
— Вот и хорошо. Отлежишься.
— Подвахте лед скалывать! — раздался сверху голос Зуева.
Матросы торопливо начали одеваться, а Зуев спустился по трапу и подошел к Владимиру:
— Ну как, Федоров? Отошел маленько?
— Отошел. Только знобит.
Зуев склонился к самому уху:
— Есть у меня энзэ. Понял? Я хоть и непьющий, а всегда при себе имею. На особый случай. Выпей.
— Я уже пил спирт.
— Неважно. То — медицинский. А то — боцманский. На травках настоен. Самый что ни на есть пользительный. От всех болезней.
Зуев ушел и вскоре вернулся, придерживая рукой оттопыренный карман. Достал бутылку, раскупорил, прихватив пробку зубами, налил в стакан буроватую жидкость.
Владимир выпил одним духом и закашлялся. Водка, настоянная на красном горьком перце и каких-то корешках, ожгла внутренности.
— Заешь, — сказал предусмотрительный Зуев и сунул Владимиру прямо в рот кусок копченого палтуса. — Вот так. Это лечение по-нашему, по-северному.
Когда мичман ушел, Владимир забылся коротким сном. Привиделось ему тихое Черное море. И луна в окружении звезд. И лунная серебряная дорожка на темной воде. И они идут по этой зыбкой сверкающей дорожке, держась за руки. Он и Светлана.
Лохов проснулся и не сразу понял, где находится. Чужая каюта. Не качает. Полумрак. Только в углу на столике горит неяркая лампочка, да по переборке растянулась тень от сидящей за столиком женщины. Откуда на корабле женщина? И почему нет качки? Лохов хотел приподняться, но боль уложила его обратно. Он застонал.
Женщина за столиком встала, тень качнулась и сползла на палубу. Шагов Лохов не услышал. Только близко увидел незнакомое женское лицо:
— Отошел?
Лохов хотел ответить, но лишь слабо шевельнул сухими губами.
— Попить?
— Да…
Женщина поднесла к его губам белый чайничек. Лохов ощутил во рту приятную кисловатую жидкость.
— Клюковный морс, — сказала женщина.
Лохов напился. Кашлянул. Кашель отозвался тупой болью в голове.
— Где я? — спросил Лохов едва слышно.
— Известно, в госпитале. Доктор велел сказать., как придешь в себя.
— Погодите…
Но женщина не дослушала, торопливо вышла.
Лохов, преодолевая боль, приподнял немного голову и увидел левую свою ногу — толстую и белую. Он сообразил, что она в гипсе и, видимо, подвешена. Он видел однажды в госпитале, как подвешивали ногу на талях, будто шлюпку, а за корму койки вывешивали балласт. Правая рука и плечо онемели. Он потрогал их непослушными пальцами левой руки. Плечо было жестким, будто на него надели панцирь. Тоже гипс. И голова болит. И мутит, как новичка во время качки.
В комнату быстрыми шагами вошел мужчина в белом халате, немолодой, с коротко подстриженными усами. Молча присел на кровать, взял руку Лохова, нащупал пульс. Слушал, поглядывая на ручные часы. Потом сказал весело:
— Ну что ж, молодцом!
Лохов слабо улыбнулся:
— Хотелось бы узнать…
— Нуте-с!
— Что у меня с ногой?
— Легкий перелом.
— А рука?
— Легкий перелом ключицы.
— А голова?
— Легкое сотрясение мозга.
Лохов опять улыбнулся:
— Выходит, все легкое?
Врач поднял над головой палец:
— Но в комплексе!.. Ваших болячек хватило бы на целую роту. Простите, вы же моряк, у вас рот нет. На целую корабельную команду.
— Понятно.
— Лежать, лежать… И поменьше разговаривать… Никого к вам не пустим, пока немного не окрепнете. В вашем возрасте косточки срастаются еще легко. Вот в моем будете — не ломайте. Не советую. Трудно будут срастаться. Не тошнит?
— Поташнивает.
— Это пройдет. Главное — покой. Аб-со-лют-ный покой. Тетя Шура, кормите больного без всякого режима, по его желанию. Любят у нас медики помучать человека диетой и режимом. Плюнем! Ешьте на здоровье, когда угодно и что угодно. Но, разумеется, ничего тяжелого на первых порах, ничего жареного, острого. Бульончик, курятинку, кисели, овсянку, яички, масло. В общем, обойдетесь без диеты. Мужчина крепкий. И — спать. Спать, спать и поменьше думать. Все. Больше ни слова. Полный покой.
Врач ушел, а пожилая женщина, которую он назвал тетей Шурой, принесла бульон и стала поить Лохова из белого чайничка. Только теперь он почувствовал свою беспомощность, послушно высосал бульон и закрыл глаза. Он стал вспоминать, как прыгнул и схватился за спасательный круг, как завертело его в камнях. Потом он хлебнул воды. Вкус ее сохранился во рту. Потом… Что было потом?.. Он вспоминал мичмана Зуева, матросов — одного за другим… Кто-то спас его. Кто?.. И что с рыбаками?.. Все ли живы? Конечно, их сняли, он не сомневался в этом.
Потом Лохов уснул. Сон был тревожным. Он лежит на койке в своей каюте. В иллюминатор бьется черная вода, будто просит: пусти, пусти… И иллюминатор вдруг расплывается. И вода врывается в каюту, закипает, подхватывает койку и несет ее, несет, качает. Хочет опрокинуть, выбросить его из койки… И вдруг из волны подымается мичман Зуев с неизменной сигаретой за ухом и бело-красным спасательным кругом в руках. «Все будет хорошо», — говорит он знакомым женским голосом. Где он слышал этот голос? Где?.. Вода хлещет в рот. Он судорожно глотает ее, но она не горько-соленая. У нее приятный кисловатый вкус. И море становится розовым, и волны розовыми. Это ж морс!.. Клюквенный морс. Лохову становится смешно, но смеяться больно. Голова болит… Качка прекращается. Море исчезает…