Исправить все

— Кушай, — предложил Гермионе драгоценный хлеб Гарри. Сам же он взял свой кусочек и принялся откусывать от него маленькие кусочки.

— Спасибо, — поблагодарила девочка, но хлеб не взяла.

Она завороженно смотрела на то, как кушает очень худой мальчик. Закрывший глаза Гарри Поттер отщипывал маленькие кусочки, растягивая свой кусочек, зажатый в дрожащей руке. Решившая попробовать Гермиона взяла такой же кусочек, как у Гарри и откусила кисловатый, необычный на вкус… хлеб. Девочка поняла, что этот хлеб — драгоценность для мальчика, учитывая, как тот ел. Осознав, что тот отдал ей большую часть этой самой драгоценности, Гермиона задумалась.

— Кушай, — произнес Гарри, увидев, что девочка ест неохотно, привычно добавив: — Чтобы жить, надо кушать.

Гермиона никогда не знала, что такое голод, но от этих слов своего друга ей стало вдруг холодно. Она доела кусочек, придвинув оставшееся поближе к Гарри. Девочка сама еще не знала, как воспримет ее жест удивленно вскинувший брови мальчик. А Гарри поразился самопожертвованию подруги. В его душе, в его сердце, даже в голове все еще жила блокада. И мыслил Гарри категориями блокады, поэтому жест Гермионы для него обрел совсем другой смысл, чем тот, что вкладывала в него девочка.

Странным было еще отсутствие Малфоя-младшего. Обычно инфантильный мальчик обязательно находил время, чтобы засвидетельствовать свое внимание Гарри, попутно оскорбив Гермиону, но, почему-то не в этот раз.

Последний Поттер не мог знать, что мистер Малфой-старший, называвший себя лордом, очень внимательно просмотрел воспоминания о регулярно выставляющем его на посмешище сыне, поэтому Драко был переведен в Дурмстранг, с целью воспитания. Ибо заплативший почти без разговоров гоблинам Люциус Малфой отлично понял, что именно ему хотели сказать зеленошкурые. Азкабана сыну глава семьи не хотел, а поведение наследника более всего напоминало девичье. Поэтому Драко предстояло учиться не прятаться за папины штаны и отвечать за свои слова. Это было, пожалуй, первым изменением, замеченным Гарри.

Хорошо помня о том, какие опасности принесет этот год, Гарри хотел отказаться и от квиддича, отлично понимая, что декана этот факт взбесит. Но карательных мер от декана мальчик не боялся, как и ее самой. Это никому не нужный Гарри Поттер мог чего-то испугаться, а доктор из блокады женщину воспринимал с некоторой брезгливостью.

— Опять уроки, — вздохнула Гермиона. — Ты не думай, я люблю учиться, но…

— Но тебе хочется домой, — кивнул Гарри, отлично ее понимая. — Еще немного потерпеть осталось.

— Четыре года… — девочке было почему-то легко общаться с другом, что она полагала нормой.

— Всего-навсего, а потом у тебя снова появится выбор, — эта фраза Гарри заставила Гермиону задуматься.

Мальчик думал о том, что ничего о себе не знал. Даже мантия-невидимка, по идее, принадлежавшая отцу, была очень опасным, как оказалось, артефактом. Из-за нее Гарри даже в школе выглядел накормленным, ибо артефакт отнимал жизненные силы, используя их для своей работы. Оказалось, мантия совсем не была «Даром Смерти», а просто очень старым артефактом, рассчитанным на взрослого, а не на ребенка. Так что и здесь в жизни Гарри был обман.

***

Предстояло, пожалуй, самое страшное для Гарри испытание — «праздничный пир». Мальчик помнил, как плохо ему было всегда после этого пира, теперь-то он понимал, почему. Идя рядом с Гермионой, Гарри не мог не следить за небом, поморщившись от вида что Хагрида с фонарем, что видневшегося замка — отсутствие светомаскировки пугало. С трудом сдержавшись, мальчик сел в карету. Казалось — сейчас налетят.

Привычный метроном молчал, внушая дополнительный страх, но Гарри держал себя в руках, держал изо всех сил — рядом была девочка, нуждавшаяся, как он думал, в защите. Мальчику так думать было проще — эта мысль дисциплинировала, не позволяя задумываться. А перед носом на столе внезапно оказалось великое множество самых разных блюд. Они манили вкуснейшими запахами, заставляя тянуться к ним даже против воли, но Гарри понимал — нельзя. Жирная, острая пища, которую было просто нельзя и от этого слезы наворачивались на глаза.

Безумно сложно было удержаться. Не собрать в руки все, что видишь и жрать, жрать, пока не отобрали. Или же собрать, чтобы отдать детям. Голодающим уставшим детям в далеком году. С трудом взяв себя в руки, Гарри напомнил себе — нет никаких детей, полвека прошло. А ему сейчас такую еду было просто нельзя. Очень опасной для истощенного организма такая еда. И за столом, полном так завлекательно пахнувших блюд сжав зубы сидел бледный до синевы, мальчик. Эта пытка была страшнее пытки голодом, кошмарней падающих бомб, ужасней бегущего метронома.

Гермиона оторвалась от еды, увидев, что Гарри ничего не ест, да мальчик вообще закрыл глаза, чтобы не видеть. И тогда девочка наклонилась к нему.

— Почему ты не ешь? — тихо спросила она.

— Алиментарная дистрофия, — непонятно откликнулся Гарри. — Мне все это нельзя. Слишком жирное оно тут все. Или просто тяжелое.

— Почему нельзя? — удивилась девочка.

— Плохо будет, очень, — ответил ей мальчик. — Ты ешь, я потерплю.

Гермиона задумалась. Не верить Гарри у нее причин не было, поэтому девочка решила прочитать об этом, если найдет или спросить у родителей, если нет. Хотя мысль спрашивать родителей Гермионе не нравилась очень сильно. А вот Гарри смотрел по сторонам. Был спокоен профессор Флитвик, какой-то равнодушной мадам Спраут… женщина время от времени улыбалась в сторону своего факультета, но мальчик видел — мадам Спраут была неискренней. Кивнул мальчику профессор Снейп, будто почувствовав его взгляд и как-то очень недобро смотрела МакГонагалл. Локонса за столом преподавателей не обнаружилось, зато Дамблдор вызывал какое-то странное чувство.

Гарри присмотрелся, ему показалось, что Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор смотрит на него само с удовлетворением. Такой взгляд мальчик видел однажды — в Ленинграде. Арестованный милицией враг вот так же смотрел на девушку, что силилась подняться из снега, но никак не могла этого сделать — не хватало сил.

«Может ли Дамблдор быть врагом?» — внезапно подумал Гарри. Это надо было обдумать.

На столе тем временем появились десерты. Стараясь не думать о том, что в вазочках и тарелках находится что-то съедобное, Гарри набрал себе фруктов, начав их очень медленно жевать. От цинги его избавили гоблины, да и истощение у него сейчас тянуло максимум на первую степень, ибо ничто не берется ниоткуда, но вот голова кружилась, просто от обилия запахов. Мальчик порадовался тому, что эмоций нет, иначе он бы уже горько плакал. Доктор слишком хорошо знал, что такое «нельзя».

Наконец, ужин закончился, позволив выдохнуть. Фруктами Гарри тоже хорошо наелся, кроме того, это были необходимые организму витамины. Ну и в них абсолютно точно не было никаких зелий. Почувствовав подступающую усталость, мальчик вместе с Гермионой двинулся в сторону гостиной. А вот девочка недоумевала — совершенно никто не обратил внимания на болезненную худобу Гарри, как будто, так и было надо. Равнодушное лицо, отсутствие любых эмоций мальчика задевали, но девочка понимала, что это от него не зависит. А вот от чего подобное возможно, просто не знала.

Наконец, этот день закончился, можно было ложиться спать. И только укладываясь Гарри задумчиво посмотрел на пустую постель Рона Уизли — тот на ужине так и не появился. Мальчик понял, что в прошлый раз все прошло сравнительно спокойно. Возможно, Рону в этот раз просто не повезло?

Странным для Гарри показался еще и тот факт, что о Роне никто не спросил, просто совсем никто. Это было, по мнению мальчика, не совсем нормально. Точнее, совсем ненормально. Если бы в его бытность Гришкой кто-то так исчез бы, то уже учителям бы проходу не давали, а тут — всем как будто все равно. И такая тоска обуяла Гришку — по старой школе, по сверкающей на солнце Неве, даже по родной подстанции, которую разнес на кусочки шальной снаряд. Внезапно так захотелось хоть на секунду очутиться в довоенном Ленинграде. С этой мыслью мальчик погрузился в сон.