Обертоны

высказывания самой знаменитости, — с этим прекрасно справляются средства массовой информации. К

тому же (простите мой сарказм) сама национальная принадлежность нередко способствует успеху. Кому не

известны «немецкая скрипачка века», «корейский вундеркинд», «английская рок-звезда» — мнение публики

определяется рекламой. Чем является все перечисленное выше — еще стремлением к коммерческому успеху

или уже музыкой, звучащей из-за кулис? На эти размышления нас наводит не скрипка и не произведение

музыкального искусства, соответствующее эстетическому идеалу XVII и XVIII веков. Причиной тому наша

концертная практика, в которой инструменту отведена скорее незавидная роль. Мир так изменился.

Духовность в этом мире — пустой звук.

284

Скрипичную музыку слушают между делом — в лифте, в ресторане, по телефону, когда включен автоответчик, — повсюду, где важны не столько качества инструмента или исполнителя, сколько все поверхностное, гладкое, безликое и общепонятное. Все то, что в конце концов, может занять место в музее

мадам Тюссо, этом последнем прибежище символов современной популярности.

Неужели нам хочется именно в музей восковых фигур? Или мы действительно так странно устроены, что

дорожим кладбищем больше жизни? Неужели совершенство записи на CD или DAT ценнее, чем

трепещущее, с неуверенностью и сомнением нащупывающее свой путь артистическое исполнение, чем

сопровождаемый звуковыми помехами поиск единственно верного и неповторимого звучания? И можно ли

забыть, что «звукоречь», как это называет Николаус Харнонкур, обязана содержать нечто большее, чем

морфин высокого «до» или бесконечного, пленяющего своей красотой vibrato?

Разве смысл не в том, «что» выражать, а не только «как»? Мы должны задуматься над этим вопросом.

Каждый человек может и должен решить для себя, зачем, почему, где и когда музыка и скрипка волнуют

нас. Ни одна книга и никакая мудрость не заменяют личного опыта.

Четырех с половиной лет от роду я взял в руки деревянные палочки, подражая скрипачам — мне хотелось

обратить на себя внимание родителей. Вскоре после этого я получил во владение настоящий инструмент. С

тех пор, как начался мой исполнительский путь, мои пальцы извлекали из скрипки

285

самые разнообразные звуки. Перечисление обстоятельств, при которых мне пришлось играть, говорит само

за себя. Я выступал:

— при температуре — 10 С, в пальто, на похоронах дедушки;

— в школах и университетах, в качестве звукового и наглядного пособия по предмету «Музыка»;

— бесчисленное количество раз для благодарной публики, а также для требовательных членов различных

жюри;

— в больницах, тюрьмах и воинских частях, давая слушателям возможность отвлечься от печальной

повседневности ;

— в банках, спортивных организациях и торговых домах в восемь часов утра, настраивая сотрудников на

будничную работу;

— при открытии и завершении съездов и конференций Коммунистической партии, а также во множестве

дворцов культуры необъятного Советского Союза;

— на народных праздниках, неделях и декадах искусства, организованных советским государством внутри

страны и за ее пределами;

— в более, чем ста пятидесяти городах, городках и городишках гигантского СССР перед теми, для кого

музыка что-то значила или должна была значить;

— в антракте танцевального вечера и в качестве музыкального сопровождения на панихиде по неизвестной

мне женщине;

— анонимно в немногих сохранившихся при Советской власти церквах; 286

— на бесчисленных концертных площадках, которые иногда были спортзалами или стадионами;

— в темноте Зальцбургского фестивального дворца, где во время грозы погасло электричество;

— в штормовом Средиземном море, в салоне теплохода «Мермоз», где нотные пульты сносило после

каждой части на полтора метра в сторону;

— озвучивая немую ленту Чарли Чаплина и современную французскую картину Шарля Ван Дамма «Joueur du violon»*;

— в «Весенней симфонии» Ульриха Шамони, исполняя роль Никколо Паганини;

— исполняя музыку Астора Пиаццоллы и Леонида Десятникова для танцующих танго Аллы Сигаловой и ее

партнеров;

— отвлекая публику звуками инструмента от урагана «Даниэл», свирепствовавшего недавно на далеком

острове Маврикий;

— по возвращении в Россию, в помещении Шереметьевского аэропорта — для таможенников, которые

никогда не слышали, как звучит настоящий Страдивари;

— в нью-йоркской дискотеке «Туннель», дуэтом с поп-звездой Лори Андерсон;

— в Hollywood-Bowl, до неузнаваемости преображенной усилителями, для многих тысяч любителей

музыки;

— во множестве красных уголков, домах отдыха и санаториях Советского Союза для (в лучшем случае) дюжины скучающих слушателей;

* Скрипач (франц.)

287

— для тысяч энтузиастов и, порой, для одной-единственной души.

Не так давно я упустил возможность попасть в Книгу рекордов Гиннеса. Никому еще не приходилось давать

концерты на Северном полюсе. К сожалению (хотя и не случайно), я оставил скрипку дома. Целью все же

было само путешествие в никуда. Упоминаю об этом лишь для того, чтобы подкрепить собственную точку

зрения: музыка может быть нужна, даже необходима; но музыкой можно злоупотреблять, а можно и

отказаться от нее. Передать людям ее силу, ее ценность - такова наша задача, задача исполнителей; дойдет

ли она до слушателей — это зависит от каждого в отдельности. Что люди готовы сделать для того, чтобы

диалог состоялся? В конце концов, звучание как таковое — это только призыв к началу «разговора».

Понятно, что самый тон диалога мы найдем только в том случае, если исполнителей и слушателей в равной

степени будет одушевлять нечто большее, нежели ожидание пресловутого «belcanto».

Сделано вручную

Что, кроме одаренности, важно в искусстве? Множество вещей. Здесь речь пойдет лишь об одной частности

— работе рук, то, что зачастую забывают или мистифицируют.

На первый взгляд этот аспект значения не имеет; однако для творческих профессий он играет решающую

роль. Именно незаметные действия могут приобретать необычайное значение. Публика этого часто не

замечает. Она ведь не видит, как исчезает монета или карта в руках фокусника, не догадывается, что у

ящика двойное дно, не замечает еле заметного движения пальцев, подменяющих сигарету. Мастера отличает

искуснейшее владение кончиками пальцев. Оно сообщает его работе изящество и гарантирует ей

общедоступность и убедительность. И происходит это как раз в самые неожиданные, самые сложные

моменты. Как раз тогда, когда публика убеждена в том, что все видит, бесследно исчезает теннисный шарик, сама собой

289

загорается потушенная сигарета, а красный платок становится голубым.

Как любого ребенка, меня с раннего детства завораживали фокусники. Они преодолевали, казалось, непреодолимые границы и наколдовывали из пустых кульков волшебные подарки. Маги — особый народ; это - избранники, которым дано больше, чем простым смертным, - ведь они преображают мечту в

реальность, умеют сказку сделать былью. В их волшебном мире, где нужно не понимать, а чувствовать, иллюзию создает именно и только работа рук, остающаяся незримой. В детстве я еще не знал, сколько

общего у фокусников и музыкантов.

В мире звуков, вопреки победоносному шествию электроники, многое, как прежде, продолжают делать

вручную. Фантазия, вдохновение, слух при этом не слабеют.

Может быть, кому-то покажется, что под такое определение едва ли подходит творчество певцов, ведь их

рабочий инструмент недоступен взгляду. Тем не менее, и к их искусству ремесло имеет самое

непосредственное отношение. Я, разумеется, не имею в виду тех, кто «пилит руками воздух» (Гамлет о