Страница 6 из 15
Что я делал двое суток? Наслаждался одиночеством, просторной комнатой, сосновым бором за окном. Гулял по этому бору, заложив руки за спину, словно ученый… А вообще-то я плохо помню те дни своего бегства – не знаю, как другие, а я, совершив рискованный поступок или попав в новую обстановку, погружаюсь в некий полусон, реальность становится не такой реальной, да и я тоже. В таком состоянии я и пребывал тогда.
Через два дня, никого не встретив (а ведь, говорят, бывают судьбоносные встречи), вернулся в Новосибирск, купил билет до Омска. Мочегон рассказывал мне, что по всей стране можно проехать бесплатно, на собаках, – так называлось передвижение на электричках, – перебегать из вагона в вагон, если появятся контролеры. Но сил выстраивать маршрут, ползти в электричке, которая останавливается на каждой платформе, ждать другую на крошечных вокзальчиках не было.
В ожидании поезда стоял на привокзальной площади, смотрел на ряды людей, державших в руках колбасу, водку, бутылки с кефиром, сигареты. Сначала я недоумевал, почему в руках держат, ведь это неудобно, можно приспособить ящики какие-нибудь. Потом, кажется, догадался: боятся, что схватят и убегут.
Сигарет у меня оставалось мало, поэтому купил у старушки две пачки «Астры». Цена была почти в два раза выше, чем в магазинах, но в магазинах пойди найди… Потом купил кефира и пачку печенья…
Восемь часов пути от Новосиба до Омска стали, пожалуй, самым тягостным временем в моей жизни. Был день, за окном однообразная степь; я взял нижнее место, а соседями в моем плацкартном отсеке оказались цыганки с детьми. Детей они подняли на верхние полки, а сами без умолку разговаривали на своем языке. Сначала он меня забавлял, да и цыганки были миловидные, а потом все стало раздражать. Хотелось лечь, но рядом сидела женщина. Не сгонишь ведь?..
Когда наконец я решил все-таки занять горизонтальное положение – пусть пересядет к соседке или устроится на краешке, – цыганки взялись за меня:
– Куда едешь, молодой?
– В Омск, – ответил нейтральным тоном, но внутренне холодея от страха – начитался про гипноз, под которым цыгане обчищают людей до копейки.
– Мы тоже. Омск хороший город. А чего у тебя штаны рваные?
Я был в джинсах с протертыми, но не сильно, коленями. Джинсы эти носил еще до армии, надел для того, чтобы казаться своим с неформалами.
– Да так… – Объяснять, конечно, не стал.
– А давай мы тебе новые штаны купим? – сказала одна цыганка и подмигнула другой. Та кивнула:
– Нехорошо в таких, да.
И я ответил с вызовом:
– Купите.
Тут же похвалил себя: молодец, пусть знают, что с меня нечего взять.
Цыганки посмеялись и снова заговорили между собой на своем смешном и раздражающем слух языке. А я снял кроссовки и протянул ноги между стенкой отсека и задом женщины. Улегся, сунул руку в карман, где было несколько денежных бумажек. Изо всех сил старался заснуть, но не мог. Мешали голоса над ухом, дети, постоянно что-то просящие у матерей, а в основном собственные мысли. Я уже жалел, что уехал. Хотя в Омске было больше шансов зацепиться, чем в Новосибирске.
Вернее, я убеждал себя, что это шансы. Никакие это были не шансы. Ни там, ни там. Просто в Омске жил мой одноклассник Славка Гурьев. (Одноклассник, но давний – уехал в тринадцать лет: отец Славки был офицером.)
Рядом с нашей школой находились так называемые офицерские дома. Жили в них действительно по большей части семьи офицеров. Со мной переучилось бессчетно девочек и мальчиков из тех домов. Никто не задержался на все десять лет: отцов переводили на новое место службы, и жены с детьми следовали за ними. Три-четыре-пять лет. Даже имена не запомнил.
Единственное исключение – Славка Гурьев. Во-первых, отец его застрял в нашем городке, а вернее, в части рядом с городком, надолго, во-вторых, самое, наверное, важное, Славка был душой класса. И его проводы стали грустным торжеством. Мы принесли еду, газировку, выпустили стенгазету с фотографиями Славки и смешными подписями к ним. После застолья за расставленными буквой П партами были танцы. Славка танцевал по очереди с девочками, некоторые прямо приникали к нему…
Потом мы переписывались. И коллективно, и по отдельности. Славка в письмах то радовался новым местам и новым друзьям, то скучал и признавался, что ему одиноко, что живут они в диких местах. Обратные адреса периодически менялись. Не помню их, так как выглядели они как шифры. Видимо, это были воинские части. (Потом и у меня были такие, когда служил в армии.) Но из писем Славки было понятно, что это то север Иркутской области, то восток Забайкалья, то Приморье на самой границе с Китаем.
После моего возвращения со службы наша переписка возобновилась. Славку призвали на полгода позже, и я подбадривал его в том духе, что «дембель неизбежен».
Пока Славка служил, его отца уволили из армии, и они с женой кое-как добрались с Дальнего Востока до родных им обоим омских краев. Туда вернулся и Славка в апреле. И вскоре написал, что занялся бизнесом (но не написал, каким), вообще все у него стало «правильно». Это «правильно» в письмах повторялось постоянно.
Его родителей я хорошо помнил. Мама работала в детском доме, который находился в том же квартале, что и наша школа и офицерские дома. Она была высокой, тонкой женщиной с красивым, но строгим лицом. А отец – настоящий офицер. Плотный, но нисколько не полный, подтянутый, ходивший так, будто чеканит шаг в строю. Пшеничные волосы и такие же усы. Настоящие офицерские усы. Как в фильмах «Тихий Дон», «Хождение по мукам»…
Я часто бывал у Славки дома, иногда встречал там и его отца. Удивлялся, что даже в квартире он в военной форме. Ну или по крайней мере в штанах, напоминавших галифе. Казалось, он в любой момент готов сорваться на задание.
Его часть находилась недалеко от городка, за аэродромом. Два раза Славкин отец устраивал нам экскурсии. Он был тогда лейтенантом или старшим лейтенантом, договаривался, наверное, с командиром. Надо, дескать, приобщать пионеров к делу обороны страны. И мы еще до уроков НВП держали в руках автоматы, лазали по БМП и БТР… Когда со Славкой играли в солдатики, его отец наблюдал за нами очень серьезно, будто это какое-нибудь учение, а не игра…
Ну вот к ним я по сути и ехал в Омск. К Славке, у которого все «правильно», к его отцу, который наверняка устроился в гражданской жизни, его жене, судя по моим воспоминаниям, сильной и умной женщине.
У меня был записан адрес, на который я посылал Славке письма в мае-июне. О приезде не сообщал. Сорвался спонтанно, да и что писать? «Приезжаю, встречайте»? Нет, лучше без предупреждения, вроде как по дороге завернуть. Завернуть и осесть.
Теперь уже сложно представить, как я без гугл-карт, смартфона нашел нужный дом, квартиру.
Открыл Славкин отец. Почти такой же, только… Да, и он был прибитым, и прямая спина теперь стала кругловатой, усы печально обвисли, на щеках щетина. Он с подозрением смотрел на меня.
Я представился, напомнил о нашем городке, о школе, о солдатиках на полу.
– А, да, да. – Усы его приподнялись. – Проходи. Какими судьбами?
– Еду в Ленинград, вот решил Славку повидать, – бодро сказал я.
– Ленинград… Ленинград, это хорошо.
Квартира оказалась крошечной. Малогабаритная однокомнатка. И, судя по всему, отец Славки жил здесь один. Моя надежда получить помощь стала слабеть.
Хозяин включил электрочайник. Металлический, советский. Такие закипали очень долго. Мы сидели за столиком на крошечной кухне и ждали. Разговаривать смысла не имело – и так понятно. Но все же я спросил:
– Как Слава?
– Да ничего… Отслужил… Работает.
– О… – Ответ потянул новый вопрос: – А где?
Он подвигал головой, словно разминая шею:
– По торговле что-то… Сейчас ведь все торговать стали.
Еще проходя на кухню, я заметил висевший на крючке мундир с погонами капитана. Решил сделать приятное:
– Вы теперь капитан?
Славкин отец усмехнулся:
– Капитан запаса. Уволили по сокращению. Не нужна, объявили, такая большая армия.