Сумерки империи

После чего, подремонтировав суда и пополнив запасы, флотилия Лала-Зора стала сопровождать эскортом двенадцать грузовых судов Кирилла, что перебрасывали его отряд в Лигурию. Всего собиралось высадиться на землю Италии пятьсот человек, из них 450 воинов. Кажется немного, но и это было подвигом. Предприятие было дерзко-опасное.

По дороге, в масляных водах Лигурийского моря, их караван атаковала римская эскадра и четырех пентер и трех триер. Беда! Драккарам Лала-Зора уже нельзя было бежать, так что один из драккаров героически погиб, отражая нападение. К счастью, большие пушки сказали свое веское слово, напугав противника. Римляне отошли, потеряв при этом наскоке за один корабль Карфагена четыре своих. Вот уж действительно: «Корабли лежат разбиты, сундуки лежат открыты…»

И на следующий день после этого морского сражения Кирилл высадился в Генуэзском заливе. Усеянного базами ловцов осьминогов. Где под шум прибоя — плещет море…

Помимо осьминогов, туземцы едят тюленей, китовое мясо и коренья; лигуры одеты в шкуры и вооружены острыми пиками. Здесь правили жестокость и звериные законы.

Разгрузились, подарили надменным лигурийским вождям, потомкам древних королевских родов, подарки. А деньги у Кирилла, в отличии от Ганнибала, были. И много, в двух сундуках хранилось около полумиллиона серебряных монет. Наш юный полководец мог озолотить любого одним мановением своей руки. Так что Кириллу с ходу удалось нанять еще пятьсот воинов, свирепых по своей природе, людей с лицами, как у разбойников с большой дороги. За военное искусство этих громил называли Кормильцами воронов. Этих лигурийских наемников молодой командир оплачивал из своего личного бюджета и они сохраняли ему верность, прямо пропорциональную получаемым суммам.

Лала-Зор отплыл обратно на Балеары, пополнять свой флот и бороться с римскими кораблями в этих водах. Если борьба будет успешной, то через месяц сюда же прорвется и вторая флотилия.

Молодой полководец нанял еще лошадей и мулов а так же подводы для своих грузов и по Змеиной тропе направился в землю бойев. Надо же разобраться в Пьяченцей. А то какой- то конфуз получается. Крепость врага посредине Свободной Галлии. Конечно, карфагенский испанец без меры горяч; осады ему не по нраву; ему куда как любо врубаться в ряды врага и гнать его до самой погибели.

Во время перехода воины все время спали одетыми, с оружием в руках; не дремали и посты и патрули. Возможна была измена, римляне легко могли подкупить кого-либо из галльских вождей, чтобы напасть на этот небольшой отряд ночью. Споры и распри составляли неотъемлемую часть кельтского мира. Даже собаки здесь охотились на кошек, которые смело бросались в драку и молниеносно исчезали с поля боя. Пушек с собой контрактники не взяли, так как чтобы тащить нынешние корабельные орудия, дуло которых можно прекрасно использовать в качестве будки для собак, по бездорожью, требуется запрячь в каждое тысячу пар волов, а такое количество тяглового скота просто невозможно набрать среди местных диких племен.

Бойи тоже встретили Кирилла радушно. Он же за все платил. И хорошо. Укрепляя взаимное доверие на столь прочном основании. Переговоры Кирилл вел таким тоном, будто от лишь от него зависит гибель или спасение данной страны! Без магии у кельтов не обойтись, поэтому различные фокусы с химическими реактивами и театральным реквизитом, заставили дремучих галлов поверить, что перед ними воочию посланец богов. И туземцы стали «шелковыми».

После доверительной беседы с авторитетным вождем Магалом, малым страшной силы, договаривающиеся стороны разработали план дальнейших действий. Бурлящая кельтская кровь, передававшаяся из поколения в поколение, требовала восстановления справедливости любой ценой. Так что бойи, в союзе с инсумбрами, собирали армию в десять тысяч человек. С пиками, мечами, дубинами, серпами и вилами. Кирилл поочередно даст им войти в каждый из городов. Затем уйдет на юг, а бойи позволят нанять ему пару тысяч удальцов. И привлечь охотников из прочих племен. Вот и сговорились. Скрепив свой союз поцелуями идола власти.

— Да прибудут со мной сила волка, отвага ворона, легкость воздуха, мощь земли и крепость камня! Я — морская волна, я — горный ястреб! — звучали слова клятв.

Роли распределены были до точности: к кому перейдет командование, кто на что будет назначен, как будут распределены захваченное золото, кони, мулы, весь скарб.

— Ненавидим мы римлян, а римляне — нас, все римляне — обезьяны, гной течет из глаз, — с приятной фамильярностью просветил Кирилл своих новых союзников насчет «политики партии».

— А то! — отвечали довольные галлы.

— А кто пойдет со мной на юг, тем обещаю: земля всем. Поместья, рабы, женщины — мужчин не останется. Говядина, баранина, свинина — каждый день. Охотиться повсюду, собственные гончие, собственные лошади. Вдоволь меда и вина, чтобы не просыхать до конца жизни…

— Любо!

— Как же приятно иметь дело с умными людьми!

После этого, Кирилл разослал гонцов по всем окрестным местечкам с приказом быстро изготовить 5000 медных наконечников для стрел, и некоторое количество железных и вырезать из дерева столько же стрел, все по прилагаемым испанском образцам; через неделю уже заказ был выполнен, и воины ЧВК заимели более 10 000 стрел, даже лучших, нежели стандартные испанские. Карфагенские арбалетчики и лучники немедленно стали их оперять и целые дни проводили в стрельбе в цель.

Пока галлы собирали ополчение, Кирилл перебросил три с половиной сотни своей легкой пехоты под стены Пьяченцы. Нельзя, чтобы римляне скучали. Пороху и припасов с собой взяли изрядно. Не забыли захватить с собой и большое стадо свиней, чтоб в дороге не было недостатка в свежем мясе.

По прибытии наш парень начал терзать поселенцев. А когда из города, расположенного посреди цветущей плодородной долины Ломбардии, вышла когорта из тысячи легионеров «Первого Италийского», то Кирилл приветствовал появление этих потенциальных самоубийц насмешливым возгласом:

— Авэ, Цезар, моритури тэ салутант! (Здравствуй, Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя!) Похоже, что еще не все дураки вымерли.

Немного выманив вражескую пехоту подальше от города, по ней, по старой доброй традиции, с большой слаженностью отработали двадцать арбалетчиков. А к ним десять «ручниц». Тут же подключилась сотня лучников, что били без промаха, затем шесть десятков пращников с свинцовыми гранатами, отважных и опытных бойцов. Когда же движение неприятеля немного застопорилось, то крушить отряды врагов включились метатели дисков с нефтью, гранатометчики с оловянными флягами и метатели молотов с взрывчаткой. Похожим на нахохлившихся куриц легионерам сразу поплохело и они раздумали наступать. И остановились.

Для того, чтобы таким образом действовать в битве с стрелками, итальянцы, любители спелых оливок, должны были обладать куриными мозгами и небывалым невезением.

И смертоносная карусель продолжалась. Для местных легионеров бой был отчаянный, небывалый. Убито было великое множество римлян, но ряды их все вновь смыкались. Но всему есть предел. Да и чудак бы был тот, кто при таких обстоятельствах не помышлял лишь о себе и своем собственном спасении.

— Спешите назад! Спешите! Иначе никто из нас не избегнет смерти! — кричали солдаты Рима, пораженные ужасом.

Мало чести принесла им эта битва! В город обратно зашло не больше половины первоначального состава. И многие из них были ранены. Так римляне в Пьяченце сразу поняли, что больше никто в «цацки-пецки» с ними играть не будет. Тут дело намного серьезней. Лафа для вонючих любителей коз закончилась. Окончательно.

Но жители осажденного города не унывали.

— Берегите запасы! Умрем, сражаясь! Ни слова о сдаче и мире! — пылко заявляли они.

В античности привыкли реально смотреть на смерть. Война уже унесла много жизней, но ведь смерть приходит со временем к каждому. Мало кто сейчас жил долго. Одно дело — сгнить заживо от отвратительной болезни, или даже умереть от дряхлой старости, и совершенно иное — отдать жизнь во имя славного дела. Совершить это в расцвете юности — значит возвыситься духом, пойти на своего рода мученичество.