Сумерки империи

Сам Ганнибал ехал на единственном оставшемся у него после зимовки слоне. Из-за сырости, ядовитых болотных испарений, бессонницы, у него воспалились глаза, и это привело в конце концов к тому, что он потерял один глаз. И стоило ли оно того?

Возможно стоило… Если бы неукротимый Ганнибал чуть-чуть промедлил, то обе консульские армии бы соединились и одолеть восемьдесят тысяч легионеров стало бы практически невозможно.

Надо было бить врага по частям. Пока дурашливый второй консул Сервилий проводил бесконечные обряды в римских храмах, и его легионы еще не прибыли в Этрурию, Ганнибал решил уничтожить армию Фламиния, заманив ее в засаду. Местность у Арреция карфагенский полководец не счел удобной для боя и, оставив лагерь противника слева, двинулся к Фесулам, а потом демонстративно пошел, не встречая никакого сопротивления, прямо по направлению к Риму, разоряя и уничтожая мирное население, сжигая дома и хозяйственные постройки.

Разъяренный Фламиний с отчаянной отвагой бросился вслед. Увидав, что войска Фламиния приближаются, Ганнибал, избрав для сражения гористый район неподалеку от города Картоны, возле Тразименского озера, велел своим солдатам изготовиться к бою. Армия Карфагена была ужасно измучена трудным переходом, однако в этот день, потрясающий воображение, сказалось то, что храбрость солдат и тактические умения полководца значат больше, чем превосходство римской военной техники и дисциплины.

Фортуна помогает храброму. Горячий нравом консул прямиком угодил в организованную засаду. Вляпался всеми лапами. 36 тысяч пехотинцев и четыре тысячи всадников постепенно втянулись в покрытую туманом долину. Страдающий от болезни Ганнибал дал сигнал своим частям к одновременному внезапному нападению. Усталость, голод, болезни и раны были, казалось, забыты, и солдаты, ни секунды не колеблясь, продемонстрировали поистине сверхчеловеческую отвагу. Необычайно ловкие карфагеняне сбежали вниз, и римляне, шедшие в густом тумане, услышав крики противников, поняли, что окружены. Но они даже не могли ясно представить себе, что происходит. Их атаковали одновременно и с фронта, и с тыла, и с флангов.

Попытки самонадеянного консула построить солдат для сражения ни к чему не привели: воины не слышали приказов; многие пытались бежать. Карфагеняне взяли противников в кольцо, и уже никто не мог оттуда выскользнуть. Люди сталкивались, давили друг друга, и многие погибли в давке. Но битва приняла такой ожесточенный характер, что сражающиеся не заметили даже страшного землетрясения, которое началось в это же время…

Сам консул, «победитель инсумбров», символично погиб от увесистой руки проявившего неслыханную смелость инсумбра Дукариома. После этого римляне обратились в паническое бегство. Никакого строя уже не было. Каждый был озабочен только спасением собственной жизни. Иные легионеры безрезультатно пытались спастись вплавь или заходили в озеро, пока было можно, и там гибли под ударами всадников Ганнибала.

Только 6000 римлян сумели вырваться из этого ада, но вскоре были настигнуты и окружены карфагенской конницей, которой командовал Махарбал. Он обещал, что эти римские солдаты будут отпущены на свободу, если сдадут оружие, и римляне сдались в плен. Однако Ганнибал заявил, что Махарбал не имел права давать противнику какое бы то ни было обещание, приказал заковать римлян в цепи и отдал их под стражу галлам. Отпустил он только латинян — союзников Рима, снова повторив то, что говорил много раз: он пришел воевать не с италиками, а с римлянами за освобождение Италии.

Римские тела лежали на земле в три слоя. На этом фоне потери карфагенян составили где-то две тысячи человек. Плюс — минус сотни три.

Сумели убежать только тысяча римских всадников. «Те кто выжил в катаклизме — пребывают в пессимизме.» Но главное было то, что все хорошие римские полководцы к этому моменту оказались уничтожены. Абсолютно все. Сципионы скопом, Флавий и Фламиний. Остались в наличии лишь второсортные идиоты. Правда, расслабляться было еще рано. Исходя из теории вероятности, цепь дураков не может быть бесконечной. Рано или поздно найдется какой-нибудь умник.

Кроме того, благородный Ганнибал, из политических соображений, взял глупую моду просто отпускать римских союзников из плена. Таким макаром, за 17 лет войны, в реальной истории он будет ловить и отпускать некоторых ловкачей по десять раз. Так что, к изумлению римлян, скоро к ним пожаловали отпущенные 3,5 тысячи италиков. Основа для нового легиона.

Глава 15

После сражения у Тразименского озера обстановка кардинально переменилась. Кириллу стало понятно, что высиживать в Иберии уже нечего. Сейчас римляне не только не полезут в Таррагону, а проигнорируют и Корсику с Сардинией. Еще бы — враг у ворот Рима! Надо спешно плыть в Италию, а то Ганнибал бездарно такой прекрасный шанс профукает.

Но оставался вопрос с римским флотом. Он же не пропустит! Так что собрали по сусекам все, что есть. Десять драккаров, десять брандеров, пять грузовых судов, два из которых, наиболее быстрых и вертких, были оснащены большими пушками. Остальные три планировалось использовать как плавучие мобильные базы. И ринулись на врага.

— Радуют скитальца морского, лишь чаек крик, лишь зов баклана… — «морские короли», с мозолями от весел, дружно запели песню. — Несет ладьи из синевы безбрежной, домой, как чайку на родной утес.

Ветерок чуть-чуть веет на безбрежной гладью моря, ласково освежая лицо и открытую грудь моряка. Облака, на фоне синего неба, группируются чудными узорами.

Для начала быстрые драккары обнаружили и уничтожили четыре римских пентеры и три триеры, патрулирующее побережье. Велик был урон врагов, но и неприятель показал себя храбрецом. Нефть, селитра и древесина пробкового дуба Испании позволяли Кириллу иметь корабли, обеспечивающие его превосходство на море.

Затем эскадра Лала-Зора в наглую, днем, опять наведалась в великолепную естественную бухту, где располагался порт Нарбона и там зачистила одну пентеру, три триеры и разную мелочь, которую туда опять подтянули римляне.

Дальше настала очередь Мессалии. А там скопилась эскадра из пятнадцати пентер, «плавучих крепостей», и восьми триер. И римляне снова оказались готовы к бою. Началась морская битва, страшная, не поддающаяся описанию.

Ночное сражение проходило под диктовку финикийского адмирала. Атаковав драккарами парочку сторожевиков, он затем ловко подставил под удар вражеских пентер свои брандеры. Скоро дюжина судов противника пылали кострами в водах залива. Такой коленкор римлянам не понравился, они стали держаться на дистанции, оставив свои попытки тарана и абордажа. Тут даже у собаки Павлова уже инстинкт образуется. Но хитрому финикийцу только это и нужно было. Работали пушки. Летели огненные стрелы, керамические диски с нефтью. Горшки с взрывчаткой- запущенные метателями молота.

Особенно римлянам не понравилось, когда их ответный слабенький дождь из огненных стрел почти не вызвал никакой реакции. Горело как-то совсем тоскливо. Ели-ели, так что финикийские моряки с их низкими бортами забортной водой все сразу тушили. А вот почему-то на римских кораблях подобные же стрелы все зажигали просто прекрасно. Особенно если нефтью плеснуть. После того как у истерзанных римлян загорелось еще пять кораблей, остальные бросились к пристани. Чтобы смыться.

Экипажи может и сбежали, но вот сами корабли Лала-Зор все равно сжег. Вместе с большей частью рабов. Итого: 23 судна- три с половиной тысячи рабов уничтожено. А такую ораву сразу не найти. Даже если плотники новые суда построят, то комплектовать их неким будет. Да и почти две тысячи человек экипажей и морских пехотинцев- потери серьезные. Тем более, что у карфагенских моряков погибших было сотни три, плюс четыре сотни раненых.

После того, как греческие колонии в Галлии были наглядно вразумлены, кто тут хозяин, Лала-Зор, пополнив запасы на плавучих базах, на шести драккарах еще прогулялся до самой Генуи. В результате еще шесть гребных галер противника, среди которых были четыре пентеры, отправились в пекло. Оставшийся десяток римских кораблей бежали на юг без оглядки. Италия, Сицилия и греческий Прованс… И в ваших жилах тоже есть огонь! Но умнице-Фортуне все время не до Вас! Ведь есть ещё на свете… Ведь есть ещё на свете… Ведь есть ещё на свете — испанская Гасконь!