Ребро

Уже очевидно, что она попала в этот мир из-за своего папаши. Но, может, не просто попала! Может, он что-то сделал с ней… И теперь она боится или стесняется показываться мне на глаза, а другим не доверяет.

Только вот стесняться меня ей было не нужно. Я мог принять ее любой, я знал об этом — точно так же, как она когда-то приняла меня.

Итак, я оторвался от группы, но чуда не случилось. Меня никто не ждал в этом городе, и улицы оставались пустыми. Не появилось никаких указателей, здесь не было телефонов, способных зазвонить в нужный момент… Словом, я двигался вслепую. Иногда мне казалось, что я что-то слышу — не звук даже, а отзвук, прилетевший издалека. Но никакого другого указания на постороннее присутствие не было.

Я посмотрел наверх и обнаружил нависающее прямо надо мной здание. Огромное здание с сияющими желтыми окнами, в которых виднелась все такая же нормальная жизнь, будто и не замечавшая эти игры с гравитацией. Я не представлял, на чем и как держится этот дом. Но я слишком четко понимал, какое невразумительное кровавое пятно от меня останется, если он рухнет мне на голову, а потому пошел быстрее.

Свернув на соседнюю улицу, я наконец остановился как вкопанный. Нет, здесь по-прежнему никого не было, но здесь обнаружилась надпись! Сделанная белой краской на стене, она, как и на том проклятом этаже, выдавала почерк Рэдж, не оставляя никаких сомнений, что это написала моя жена. Здесь слова были другие: «Соблюдай правила игры».

Что ж, смысла в них было не больше, чем в предыдущей надписи. Какой игры? И где мне узнать эти правила? Чтобы соблюдать их, сначала не мешало бы узнать! Мне казалось, что кто-то попросту издевается надо мной, но это не могла быть Рэдж, она бы никогда так не поступила. Она знает, как мне тяжело без нее!

Ну и как это тогда понимать? Кто-то подделал ее почерк или она действовала не по своей воле?

— Рэдж! — крикнул я. — Ты здесь?

Это было не менее тупое решение, чем отделение от группы. Если здешние чудовища и не почуяли меня, то уж теперь точно услышат. Да плевать на них! Я ведь пришел сюда не для того, чтобы поселиться и жить до старости, все сводится к моей жене.

Я подошел ближе к стене и коснулся надписи рукой. Краска уже высохла, и это лишь означало, что ее нанесли больше пары часов назад. А дальше временной промежуток был не ограничен, до бесконечности, и у меня не было никаких гарантий, что Рэдж все еще в городе… или что она оставила эту надпись для меня.

Я должен был продолжать поиски и не должен был оставаться на месте. Не так уж сложно сообразить. Если Рэдж не отозвалась сразу, значит, не услышала меня, зато услышать мог кто-то другой, а мне тут ни с кем не хотелось встречаться.

Соседние улицы были ничем не примечательны, и я снова остановился лишь на той, где впервые увидел магазин. Хотя нет, «магазин» — слово слишком строгое, слишком современное, рисующее рекламные плакаты и кассовые аппараты. А это скорее была лавка, занимающая первый этаж очередной изуродованной высотки. Большие окна, золотистый свет нескольких ламп под абажурами внутри и деревянные полки с книгами — на весь зал. Книги были старые, в разноцветных обложках, определенно дорогие… Над лавкой не было никакой вывески, но, кроме букиниста, у меня вариантов не нашлось.

Массивный деревянный прилавок, украшенный причудливой резьбой, оказался пуст. Это вроде как намекало, что меня там не ждут, но… Я устал маяться на этих улицах, я же ничего не добился! Может, внутри я найду подсказку? Да и потом, книги — ценнейший источник информации. Если я вернусь к остальным с книгами, я даже смогу избежать истерики Сергея на предмет того, что я попрал его авторитет.

Понятно, что заходить в такие места в одиночку да без оружия — сомнительная идея. Но лавка выглядела такой уютной и безобидной, что я решился. Я подошел к двери и уже намеревался проверить, заперта ли она, когда за спиной у меня вдруг прозвучал детский голос.

— Не входи.

Мать честная, да у меня чуть сердце не разорвалось! Я-то уже привык к тишине и не ожидал, что она будет нарушена так бесцеремонно и так внезапно. Я ведь не слышал никаких шагов… И то, что заговорил ребенок, ситуацию не упрощало, а, наоборот, делало только хуже. Безобидных маленьких детей в преисподней не бывает!

Так что поворачивался я уже с дурным предчувствием — и не зря. То, что стояло передо мной, напоминало маленькую девочку лишь отчасти.

На вид ей было лет семь-восемь, невысокая, худенькая, тело обычное, человеческое, и голова пропорциональная, а я уже видал всякое! Черты лица у девочки были правильные, симпатичные даже, густые длинные волосы падали на плечи. Она была босиком, носила она только короткое платьице, и я смог различить, что руки и ноги у нее самые обычные. Проблема была в цветах. Кожа девочки оказалась черной — и не так, как бывает у выходцев с Африканского континента, нет, это был эталонный черный цвет, идеальный, я в жизни такого не видел. А вот волосы девочки были молочно-белыми, как и ногти на руках и ногах, как и большие глаза, лишенные радужек и зрачков. Из-за этого было невозможно точно определить, куда она смотрит, но я чувствовал, что прямо на меня.

За белыми губами девочки, разомкнувшимися в улыбке, скрывались мелкие острые зубы. Черные.

Я невольно отшатнулся от нее и налетел спиной на закрытую дверь лавки.

— Почему мне нельзя туда входить? — прошептал я.

Я и сам не ожидал, что задам именно этот вопрос. Он был, мягко говоря, не главным в этой ситуации. Куда уместнее было сейчас сказать: «Ты кто, мать твою, такая вообще?!» Или: «Что ты такое?!» Но что сказал, то сказал.

А может, оно и к лучшему. Я и мысли не допускал, что это существо не опасно для меня, и я прекрасно знал, что это не ребенок. Да одних ее клыков достаточно, чтобы понять! Я не представлял, что буду делать, если она набросится на меня…

Однако она набрасываться не спешила, равно как и отвечать. Она улыбнулась чуть шире и показала пальцем вверх. Сначала я посмотрел в небо, но ничего особенного там не увидел. А потом до меня дошло, что мы, вообще-то, лавку обсуждали. Так что я повернулся и через панорамные окна заглянул внутрь, пытаясь рассмотреть потолок.

Мне потребовалось серьезное усилие воли, чтобы повернуться к девочке спиной. Я считал, что ничего хуже уже не будет. Но как только я разглядел потолок лавки, мысли о девочке улетучились сами собой.