Избранник смерти

Постепенно недружелюбное небо затягивали чернильные сумерки, а Лаврушка всё громче устало хрипел, будто загнанная лошадь, пришпоренная смелым ездоком. Он совсем повесил голову и едва переступал ногами. И, в конце концов, парень не выдержал. Уселся на поваленное дерево, облегчённо вздохнул и задал мне вопрос, который наверняка уже давненько крутился на его бойком языке:

— Андрей, куда же подевалась твоя полянка? Ты же сказал, что она где-то рядом с утёсом.

— Шут её знает, она ведь и правда была около утёса. А теперь исчезла, словно клофелинщица на утро.

— Да что ты такое на ней оставил, раз готов целый день грязь ногами месить? — выдохнул младший Астафьев, обращаясь ко мне на «ты». Мы с ним за это время хорошо сдружились, хотя он со старшим братом всего пару раз навещал деда.

— Не помню. Ты же знаешь, что память ко мне так и не вернулась, — привычно соврал я. — Но что-то тянет меня туда. Поляна — это последнее, что мне запомнилось. Видать, на ней-то меня и угораздило потерять память. А может, и падение с утёса выбило из моей головы всё, кроме этой поляны.

— Хм-м-м, — тяжело вздохнул Лаврентий, нахмурил брови и вдруг сказал: — Ты говорил, что на той поляне были головешки какого-то домика… Мне вот тут вспомнилось, что по тому году вместе со своей хатой сгорела лесная отшельница. То ли сама где-то недоглядела за огнём, то ли поджёг кто. Неведомо. Только она жила много дальше от города, чем ты рассказываешь о своей полянке.

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался я и поглядел на иссиня-чёрный клочок неба, виднеющийся между веток. — Пошли, по дороге расскажешь. Возвращаться уже надо, а то совсем стемнело. Потом эту поляну поищем.

— А может, в трактир зайдём? — с энтузиазмом предложил Лаврентий, встав с поваленного дерева. — Там отменное пиво подают.

— Давай, зайдём.

— Вот это дело! — обрадованно сверкнул крупными зубами парень и пошёл за мной по раскисшей тропке. — Отшельница та в Чернолесье жила. К ней девки бегали чуть ли не со всех окрестных селений. Кто-то дабы погадала на суженого, а кто-то — и вытравить нежеланный плод. Дурные дела та отшельница делала, вот боженька её и наказал под старость лет.

— Хм-м, — задумчиво протянул я, чавкая грязью под ногами.

Может ли погибшая в том году лесная старуха иметь отношение к моему переносу сюда? Вряд ли. А вот поляна… поляна действительно какая-то странная. То ли она каким-то чудесным образом исчезла, то ли я в ту ночь пробежал гораздо большее расстояние, чем мне казалось. И если правдив второй вариант, то тогда поляну следует искать глубже в лесу. А может, и вообще её не надо искать. Что она мне даст? А вот тех, кто нарисовал пентаграмму, их бы надо найти. Но как? У меня нет ни примет, ни имён. Только женские крики. Мда-а, задачка.

Я принялся размышлять над ней, но какие-то гениальные идеи упорно игнорировали мою голову. А потом мне стало не до размышлений. Тропинка привела нас с Лаврентием на холм и дальше круто побежала вниз. Пришлось изрядно напрячься, дабы спуститься на своих двоих, а не кубарем скатиться со склона, возле которого и раскинулась Гать. Такое нехитрое название носил провинциальный городок с погрязшими в мракобесии горожанами, низенькими бревенчатыми домиками и полнейшей антисанитарией. Более забытого богом места мне ещё никогда не доводилось встречать. Тут имелся только один плюс, который всегда находил наш человек, — ты посмотри природа-то какая-я! Да-а, этого у Гати было не отнять. Дома стояли буквально у леса.

Мы с Лаврентием пошли по утопающей в грязи немощёной улочке, но буквально через пару метров парнишка торопливо напомнил мне:

— Андрей, ты бы это… очки-то надел. Дед же тебе говаривал, что простолюдины и даже некоторые особо суеверные дворяне боятся таких магов, как ты. Многие считают вас посланцами самой Смерти и даже пугаются ваших прикосновений. Ежели трактирщик поймет, кто ты такой, то точно после тебя сожжёт всю деревянную посуду. А по городу разнесётся молва, что у Астафьевых маг смерти живёт. Всеволод считает, что тогда простой народец может побояться на нас работать.

— Ты мастер уговаривать. Все девки с ушами будут твоими, — усмехнулся я и нацепил на нос круглые очки с чёрными стёклышками. Их мне выдал Иван Макарович. И он же подарил старенький сюртук, шейный платок, брюки и котелок. Чувствовал я себя в этих шмотках глуповато, но здесь подобным образом одевалось большинство дворян, а меня старший Астафьев отнёс именно к их числу.

— Да, так лучше, хоть и странно ходить вечером в подобных стёклышках, — удовлетворённо кивнул Лаврентий и ускорил шаг, словно ему не терпелось поскорее добраться до цели нашего пути.

Трактир показался довольно быстро, но паренёк с ходу не влетел в него, а неожиданно сбился с шага. Его взгляд прикипел к мужику лет тридцати в чёрной робе и с картузом на голове. Незнакомец в свете масляного уличного фонаря гладил по голове лошадь, запряжённую в телегу. Однако спустя миг мужик словно почувствовал взор Лаврентия, посмотрел в сторону паренька, судорожно кивнул и шустро двинулся прочь, будто резко вспомнил, что у него там родимый дом горит.

— Что это сейчас такое было? — изогнул я бровь и глянул на помрачневшего Астафьева.

— Батрак Петровых, — нехотя сказал тот и поправил рукав сюртука. Парень ещё утром надел его вместо привычной светло-голубой гимназисткой формы с медными пуговичками и стоячим воротником.

— Петровых? Тех самых дворян, чей сын пал от руки твоего старшего брата Всеволода? Илья Макарович неохотно говорит об этом, посему мне практически ничего не известно.

— Да-а, дед такой. Он только по ночам шибко разговорчив. Храпит так, что святым тошно, — невесело пошутил парнишка и вошёл в трактир.

Внутри нас ждали громко разговаривающие бородатые мужики, керосиновые лампы и полыхающий в камине огонь. А ещё в центре зала шуршал иглой медный граммофон, извлекающий из пластинки бравурную музыку. Она летала под низким, закопчённым потолком вместе с сизым табачным дымом, который так сильно защекотал мои ноздри, что я непроизвольно чихнул.

— Будь здоров, — бросил Лаврентий, уселся за свободный стол у окна и крикнул расторопному малому в переднике: — Эй, половой, принеси две кружки пива и пару рыбин сушёных прихвати!

Через минуту местный официант грохнул кружками об стол, поставил тарелку с дарами речки и удалился. А я сдул густую пену и пригубил хмельной напиток. М-м-м! Действительно, отменное пиво! А вот Лаврентий, прежде так желавший глотнуть пенного, начал мрачно цедить его, словно оно изрядно горчило.

— Всё о Петровых думаешь? — спросил я, сноровисто чистя рыбу. — Считаешь, что они будут мстить за смерть одного из них?

— Угу. Мы давно враждуем, так что мне известны их звериные повадки.

— А из-за чего дуэль-то приключилась?

— Всеволод и Игорь Петров повздорили из-за барышни, Устиньи Аристарховны. Её папенька дал Всеволоду позволение жениться на ней. А тут этот выродок Петров, как коршун налетел: тоже, говорит, она мне по сердцу пришлась. Да только вот что я тебе скажу, плевать ему было на неё, он просто нашему роду подлянку хотел сделать. Ну и вызвал его Всеволод на дуэль. А Петров, хитрый змей, взял, да и сказал, что магией биться будем, а у него-то ступень дара поболее была, чем у брата моего. Дед же решил поглядеть тайком, как дуэль пройдёт. И я с ним увязался, а тут ты. Мы пока тебя из реки вылавливали, Всеволод-то и отправил Петрова к праотцам в Ад.

— А почему ночью-то они сражались? Днём стыдно было?

— Да это Устинья Аристарховна настояла. Мол, вы дерётесь из-за меня, так и деритесь в полночь, так поэтичнее будет. Она вообще не большого ума и красоты сударыня, но хотя бы говорить умеет, правда, в её случае это скорее минус.

— Так что же Всеволод в ней нашёл? Или ты привираешь? Может, не так уж она и плоха, а? — оскалился я, подначивая парня.

— Я? Привираю?! — оскорбился Лаврушка, вздёрнув нос. — Да она хоть сейчас может двери Преисподней охранять! А Всеволоду ясно, что от неё нужно. Мы, Астафьевы, магически вырождаемся, а у неё начальная ступень дара — третья.