Добронега

— Вот с ним и еть, — сказала Светланка злобно.

Хлопнула дверь в сенях.

— Эка змея, — заметил Дир, неся Хелье вон из крога, в пристройку.

— На нее там нападут, — предположил Хелье, еле ворочая языком.

— Да не уйдет она никуда. Не такая дура.

В угловом помещении Дир уложил Хелье на кровать.

— Слушай, — заговорил он. — Слушай, Аскольд…

— Х…

— А?

— Меня зовут Хелье.

— Ты сказал — Аскольд.

— Не б… не будем об этом.

— Хелье? Ну, что ж, пусть будет Хелье. Шведское имя?

— Датское.

— Ага. Ну так вот, Хелье. Ты мне жизнь давеча спас.

— А ты мне.

— Это не важно. Ты первый. И я теперь твой должник. На всю жизнь. Мы теперь, заметь, как братья. Это такой ростовский обычай. Ты тут отоспись покамест, отлежись, а завтра добро пожаловать ко мне. Я тут сразу за городом, по течению, у реки устроился, в доме рыбака, предпоследнем. Спросишь — покажут. Я хотел было ехать через три дня в Киев, к князю Владимиру в дружину. Но теперь не поеду. Теперь куда ты, туда и я. Пока не представится случай услужить. Со мною, правда, Светланка, она холопка моя, да еще жена есть, Анхвиса, да слуга мой, Годрик, из бриттов, мы вместе выросли. Есть еще лодка, на которой я собирался идти. Я в твоем распоряжении, весь как есть.

— А что с теми четверыми будет?

— Сейчас придет тысяцник, и их заберут к тиуну. А завтра их, наверное, будут судить и казнить. А может и нет. Не знаю. Я здесь проездом, обычаи мне не знакомы, и город мне не нравится. Астеры — дрянной народ. А ты?

— Я тоже проездом.

— А куда направляешься?

Хелье сделал усилие. В голове прояснялось постепенно.

— Тоже в Киев.

— Ну да! — обрадовался Дир. — Тогда вместе поедем! Не возражаешь? Это здорово! А зачем тебе в Киев?

— Невесту князю Владимиру сватаю.

— Шутишь? Ну да ладно. Надо, значит надо. Поедем вместе?

— Поедем. Только не завтра. Завтра у меня дела в городе.

— Послезавтра?

— Возможно.

— Так я буду ждать?

— Да. Жди.

ГЛАВА ШЕСТАЯ. ХЕЛЬЕ И НОВГОРОД

Эрик появился лишь утром, усталый и веселый, с солидных размеров мешком за плечом. Хелье перевернулся на другой бок и решил, что слушать не будет, а будет спать дальше, но Эрик опять рассказывал байки. Как он сговорился с князем, и как тот выдал ему грамоту и золото, и с помощью грамоты и золота он теперь поедет на Ладогу и будет там сооружать специальные полу-кноррир, полу-драккары, типа лонгшипов, для прохождения бурных вод между Исландией и Винляндом, который он вознамерился покорить и освоить с горсткой храбрецов. В мешке у Эрика брякало — очень похоже на золото. И в конце концов именно золотом и оказалось. Эрик запустил руку в мешок и бросил на кровать Хелье увесистый кожаный кошель. Хелье сел на кровати. Тут же в голове зашумело, но не сильно. Он потрогал шишку на лбу, у самых волос. Больно. Развязав тесемки кошелька, он обнаружил внутри золотые монеты.

— Мне пора, — сообщил Эрик. — Хороший ты спутник, Хелье, и очень хотел бы я, чтобы ты поехал со мной. Купи себе новую одежку.

— Племянника конунга убил Александр, — сказал Хелье.

Эрик круто повернулся к нему.

— А?

— Ты взял вину на себя. Ты не хочешь, чтобы об этом знали. Я никому не скажу, не бойся. Денег мне давать не нужно. Я, знаешь ли, не мальчик.

В глазах двоилось и троилось.

Эрик изучающе смотрел на Хелье.

— Не простой ты парень, Хелье. Мальчик или нет, но парень ты непростой.

К полудню Хелье чувствовал себя прекрасно. Нужно было попытаться поговорить с князем. Перед отъездом Эрик уверил его, что князь дома, в детинце. Но для начала следовало все-таки побродить по городу и зайти на торг, посмотреть на людей. В спешке серьезные дела не делаются.

Торг порадовал Хелье разнообразием и яркостью людей и предметов. Лавки и столы купцов и ремесленников, расположившиеся вдоль берега реки, были так многочисленны и пестры что, казалось, весь цивилизованный мир съехался сюда на популяцию посмотреть, себя популяции показать, и ближнего своего облапошить. Впрочем, облапошиванием здесь баловались редко — хранили купеческое достоинство. Немцы и славяне составляли примерно половину торговцев, остальные же были — кто откуда: скандинавы, италийцы, франки, какие-то бритые азиаты со смуглыми лицами и сине-черными волосами, а также, очевидно, киевляне, которые не очень рекламировали, что они киевляне. Лавки разнились конструкциями — от собственно лавиц и ховлебенков, предназначенных для сидения, но служивших прилавками, до целых торговых почти-домов, амбаров, складов с погребами. Обозы непрерывно подъезжали и разгружались, в Готский Двор носильщики несли и возили что-то тяжелое в мешках, а в нескольких приторговых скверах, огороженных плетнем, шли кулачные бои, представления скоморохов, какие-то мистерии, и народ, собираясь по периметру сквера, жевал хлебные корки и восхищался, воплощая таким образом древний римский лозунг «хлеба и зрелищ!» в Новгороде Великом. В Скандинавии тоже были торги, но какие-то большей частью прагматические, деловые, и веселились скандинавы в других местах, не на торгах.

В одном из скверов вниманием толпы завладел симпатичного вида парень с гуслями, одетый в стилизованный под недавнюю старину костюм. Гусляры носили такие сапоги и рубахи лет тридцать или сорок назад — один из учителей Хелье показывал ему рисунки. Кем это он прикидывается, этот парень, подумал Хелье. Явно какой-то персонаж времен большой войны Владимира с печенегами. Как же его звали, того гусляра? А! Баян. Точно. Я даже несколько саг помню, отрывочно. Былин. Здесь саги называют былинами.

Певец выдал на гуслях несколько каденций и зарядил малопонятную историческую сагу, состоящую из восьмистрочных неровных пассажей. Каждый пассаж он отмечал попаданием последнего слога в тонику.

В толпе смеялись и мудро качали головами, одобряя таким образом глубинный демографический смысл виршей. Хелье слушал вполуха, повернувшись спиной к скверу и рассматривая издали товар в оружейной лавке. В какой-то момент он все же не выдержал и подошел ближе. Выбор свердов поразил его. Шведские, новгородские, и киевские сверды были ему хорошо знакомы и различались мало. Но италийские легионерские короткие клинки, франкские грубоватые но повышенной прочности, византийские изящные, а также польские длинные, арабские легкие, немецкие широкие, с драконами, петухами, гербами, змеями на рукоятках, кильонах и поммелях, с узорами на лезвиях, с кровостоками, с зазубринами, варварские бриттские бредсверды, сицилийские расширенные полупалаши — Хелье был совершенно очарован всем этим изобилием и хватался за все подряд, примериваясь, уточняя центр тяжести, пробуя лезвия ногтем. И совсем уже безумной выглядела странная кривая сабля из неизвестных краев. Купец, видя энтузиазм коллеги, похваливал товар и доверительно сообщал, что сицилианские клинки сделаны из дамасской стали. Хелье не верил, улыбался, кивал, и запоминал. Пока они с купцом переговаривались, что-то произошло на северном конце торга, и толпа хлынула туда. Помедлив, Хелье оторвался от созерцания зловещего великолепия и присоединился к толпе.

Два новгородца сцепились с двумя варангами. Славяне вооружены были топорами для рубки дров. У варангов в руках опасно сверкали боевые сверды. Пробные выпады чередовались с длинными паузами. Толпа вокруг подбадривала схватившихся восхищенными криками. Возможно, скоморохи и баяновы песнопения ей надоели, и она, толпа, ветреная и капризная, как пресыщенная женщина, возжаждала разнообразия. Славянская сторона стычки сыпала ругательствами, а варанги презрительно и, показалось Хелье, испуганно, молчали и скалились. Наконец один из новгородцев пошел в решительную атаку, размахивая топором. Варанг сделал обманное движение, пригнулся, и резанул свердом. Брызнула кровь из руки новгородца. В этот момент второй новгородец, удачно изловчившись, ударил противника ногой под колено и, когда тот отступил на шаг, пригибаясь — рубанул сверху. Варанг успел увернуться, но не совсем — топор рассадил ему плечо. Новгородец кинулся на второго варанга, и тот побежал. Толпа захохотала. Тут же кто-то, очевидно вдохновленный событиями, жахнул в вечевой колокол. Множество людей потянулось к пространству вокруг колокола, неожиданно быстро потеряв интерес к стычке. Двое раненых стояли на ногах. Новгородец стоял крепче. Поразмыслив и видя, что поддержки нет, он шагнул к варангу, прижимая окровавленную руку к животу, и что-то ему сказал. Варанг, очевидно, согласился. Вместе они направились к лавке, торгующей материей, на перевязку.