Добронега

— Ага, — сообразил Дир. — Эта… Смахни Светланку с сундука. Выбери себе сапоги по размеру, и порты, и сверд по руке, там их четыре. А я пока займусь погоней. Трое, говоришь?

— Да.

— Не церемонься со Светланкой.

Видя Хелье в нерешительности, Дир шагнул к сундуку сам и действительно смел с него мрачно смотрящую на происходящее Светланку. Она выругалась длинно и замысловато. Дир поднял крышку. В этот момент в сенях застучали подошвы сапог.

— Эгей, добры молодцы, — обратился Дир к вбегающим. — В гости ходят, когда зовут.

— Ты нам не нужен, — заверил его один из преследователей. — Нам нужен вот этот, который без портков.

— Я не о нужности говорю, — ответил Дир наставительно, — а о вежливости. Бросайте топоры, люди добрые.

— Нам нужен он! — злобно выкрикнул преследователь.

— Мне тоже, — ответил Дир. — Бросайте топоры, а то ведь, заметь, плохо вам будет.

В сундуке действительно лежали четыре клинка, в специальном отсеке. Хелье взял один, наугад, и вытащил из ножен.

— Оденься сперва, — заметил Дир. — И женскую рубаху сними. Так вы бросите топоры или нет, хорла? — спросил он, слегка повышая голос, и, не давая преследователям времени ответить, пожал плечами и двинулся на них. Один из преследователей замахнулся топором, но тут сморчок, еще минуту назад недвижно сидевший в углу, схватил его сзади за руку и сбил с ног неожиданно сильным ударом в затылок.

— Годрик, не вмешивайся, — велел Дир недовольно. — Холопья обнаглели, — пожаловался он одновременно облачающемуся в порты Хелье и двум оставшимся стоять преследователям. — Суются без спросу, действуют без приказа.

Он махнул свердом над головами преследователей. Те присели, втянули головы в плечи, и выронили топоры.

— Дружка своего с собой заберите, — распорядился Дир. — Быстрее. Я в раздражении, только что проснулся, в пузе пусто.

Один из ополченцев все понял и кинулся к лежачему. Второй замешкался, и Дир пнул его ногой. Ополченец мотнулся в сторону локтей на пять и упал, подвывая. Теперь он тоже все понял и, вскочив, взялся за ноги лежащего. Первый ополченец подхватил поверженного под мышки.

— Правильно, — сказал Дир. — И вот что. Ежели я вас еще раз увижу, все равно где, вы пожалеете, что на свет родились. И родная мать вас назад принять не захочет после того, что я с вами сделаю. Вон отсюда.

Двое поспешно вышли, транспортируя третьего.

— Подожди надевать сапоги, — сказал Дир. — Эй! Хелье! Подожди, тебе говорят. У тебя вон ноги в кровище. Годрик, кувшин и перевязку.

Годрик выскочил из хибарки и тут же вернулся с указанным.

— Сапоги мои тебе не пойдут, — отметил Дир. — Великоваты. — Он оглянулся, критически оглядел ноги большой женщины, а затем ноги Хелье.

— Надень анхвисины сапожки, — резюмировал он.

Хелье затянул гашник, надел чистую рубаху Дира, доходящую ему до пят, развязал гашник, подтянул рубаху, затянул гашник, и сказал:

— Нет.

— Мои тебе велики.

— А годриковы?

— До чего тупой народ — шведы. Или кто ты там. Кто такой Годрик, по-твоему?

— Не знаю.

— Холоп он. Холоп, да к тому же из варваров. В саксонских землях родился. Благородному воину холоповы сапоги носить не след.

— А женские можно?

— А женские можно, если умеешь за себя постоять. Я вот хоть с ног до головы в женское оденусь — кто посмеет надо мной смеяться?

Хелье понял, что Дир прав. Над Диром смеяться никто бы не посмел.

Годрик вымыл ему ноги, наложил на ссадины листья подорожника, и обмотал сверху льняной перевязкой. Несмотря даже на перевязку, сапожки Анхвисы оказались велики. Но не слишком.

— Ничего, — заверил его Дир. — Купим потом новые.

— Спасибо, — Хелье кивнул Диру. — Ну, я пошел.

— Куда?

— Бить этих гадов.

— Каких гадов?

— Я ж тебе сказал! Евлампиев Крог. Они там бесчинствуют, варангов ищут, так с Евлампией могут чего дурное сотворить.

Он не стал объяснять подробнее.

— Ага, — рассудил Дир. — Что ж, пойдем, посмотрим.

— Ты не ходи.

— Нет уж. Я ж сказал, что я твой должник. Куда ты, туда и я. Что ж ты думаешь, я так пошутил, что ли?

— Хорошо, — согласился Хелье. — Только быстро. Бегом. Хорошо?

— Ладно. — Дир обернулся к Годрику, одновременно пристегивая сленгкаппу. — Ежели кто сунется, убивай не жалея. Надоел мне Новгород. Рад, что уезжаем. Тоже мне, нашли где город построить. Холодно, сыро. Еще б на Неве построили. Дураки. И то сказать — печенег кудлатый на печенеге, славяне только по названию. Славян тут почти не осталось.

Хелье не стал оспаривать эту демографическую гипотезу — времени не было.

Вдвоем они побежали по хувудвагу к Новгороду. Дир несколько раз останавливался, чтобы перевести дыхание, и махал рукой — беги мол, я догоню — и действительно догонял Хелье, бегущего не очень быстро из-за боли в поврежденных ступнях.

Над Евлампиевым Крогом поднимался дым.

Две дюжины завсегдатаев толпились на улице, перебрасываясь бессмысленными фразами. Хелье заприметил у забора сгорбленную, содрогающуюся фигуру. Подбежав, он тронул Гречина за плечо. Гречин обернулся. Он не стал ничего говорить, а Хелье не стал спрашивать.

Пожар явно не собирались тушить. Какой-то малый стоял возле калитки, жуя пряник, и тупо смотрел на огонь, охвативший правую часть крога и соломенную крышу пристройки. Рядом с малым помещалось ведро с водой. Возможно, он собирался тушить пожар вместе со всеми. Хелье выхватил из руки малого тряпичный мешок и вывалил пряники на землю.

— Эй, ты! — тупо удивился парень.

Хелье макнул мешок в ведро, прижал мокрую ткань к лицу, и ринулся в дом. Он не ждал, что Дир последует за ним. Дир последовал, макнув в то же ведро край сленгкаппы.

Пробираясь сквозь месиво огня, гари и дыма, со свердом в руке, Хелье не думал ни о чем, не предполагал ничего, и не надеялся ни на что. Было очень жарко, дышать было трудно, и следовало остерегаться, маневрировать, и рисковать. Дверь в пристройку оказалась сорванной с петель. В проходе ничего не было видно из-за дыма. Хелье выскочил обратно в крог, чуть не столкнувшись со следующим за ним Диром, вдохнул, и, сдерживая дыхание, вернулся в проход и, полагаясь на память и подсознание, направился, зажмурившись, к хозяйкиной спальне.

В спальне оказалось неожиданно светло и ясно. Горела пока только кровать — на нее бросили зажженный ховрег — да занялась часть крыши со стороны крога. Посередине спальни, на полу, повернувшись на бок, свернувшись в клубок, отбросив одну пухлую руку в сторону, мирно спала Евлампия.

Женюсь, подумал Хелье, бросая сверд и кидаясь к ней.

Он понимал, что безумен, но не хотел правды. Он сознавал, что вина его велика, но знал, что он не единственный, кто в ответе. Он отдавал себе отчет, что никто на этой грешной земле, будучи знакомым со всеми деталями сложившейся ситуации, не сочтет его виновным — кроме него самого и, наверное, Создателя.

Евлампия не спала. Евлампии здесь больше не было. Было лишь тело, безжизненное и бесполезное, неподатливое, чужое. Кровь сгустилась и запеклась поверх совсем небольшой раны под левой лопаткой, раны, нанесенной одним точным движением, направляющим тонкое лезвие. Лицо трудно было узнать — настолько оно было разбитое, заплывшее, с приподнятой расплющенной верхней губой и выбитыми зубами.

Спальня Евлампии словно ждала прихода Хелье, словно желала ему показать, что именно здесь произошло. Теперь, когда он все это увидел, пламя охватило крышу, поползло по стенам, заискрилось. Хелье не очень сопротивлялся, когда Дир, схватив за шиворот и за руку, вытолкнул его в окно. Хелье упал на склон, покатился вниз, остановился, сел. Дир выбрался за ним, прихватив брошенный Хелье сверд.

Некоторое время они шли вдоль самого берега — шел, в основном, Дир, волоча и подталкивая Хелье и тихо ругаясь, проклиная, почему-то, опять же печенегов кудлатых. Какие печенеги, думал Хелье, что он плетет. В конце концов Хелье взял себя в руки и даже огрызнулся на Дира, когда тот в очередной раз собрался его подтолкнуть. Хелье забрал у него сверд.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.