Страница 82 из 133
Неудивительно, что записать «Hound Dog» на пленку оказалось делом гораздо более сложным, чем предполагалось. Звукоинженер Эрни Ульрих, который, как и все в здании, насмешливо относился к рок–н–роллу, ранее добивался хорошего звука, но сейчас было сделано 17 дублей, и окончательного варианта все еще не было. Ударные, всегда центр любого живого концерта, не создавали нужного эффекта. Скотти коряво выводил соло на гитаре, а Шорти Лонг, пианист, игравший в основном буги–вуги и присоединившийся к группе на последней записи в Нью–Йорке, вообще сбился. Стив Шоулз все больше мрачнел — ему было отчаянно необходимо набрать материал на второй альбом, а они столько времени потратили на одну–единственную песню. Однако Элвис, обычно такой нетерпеливый, был образчиком терпения. «В своей спокойной манере, — писал Вертхеймер, — он руководил записью и возложил ответственность на себя. Когда кто–то ошибался, он фальшивил, и тогда провинившийся возвращался в нужную тональность. Он никого не критиковал, ни на кого не злился, кроме себя, и просто признавался: «Ну ладно, ребята, моя ошибка!»
В ходе репетиции были изменены ритм и слова, и на восемнадцатом дубле что–то начало получаться. Благодаря усилиям Ди Джея на ударных и Скотти на гитаре, песня еще менее стала похожа на оригинальную композицию в стиле «румба–буги» Большой Мамы Торнтон (единственное, что напоминало о ней, было повторение слов «Hound Dog» после первого куплета). На двадцать шестом дубле Шоулз думал, что все получилось, но Элвис хотел продолжить. На тридцать первом дубле Шоулз провозгласил в микрофон: «Ну ладно, Элвис. Думаю, записали».
Элвис вытер рукой лицо, откинул назад волосы и подчинился: «Надеюсь на это, мистер Шоулз…»
Запись заняла более двух часов. В комнате не было кондиционера (микрофоны бы уловили шум), и воздух был тяжелым и спертым. Были открыты двойные двери, через которые в комнату проникал сквозняк, шум машин–автоматов и посетителей. Элвис причесался, выпил кока–колу, предложенную Джуниором, и пожал плечами в ответ на комплименты о его музыке. К нему бесшумно подошел Стив: «Элвис, готовы послушать запись?» И, как будто для неприятной работы тоже мог быть подходящий момент, сказал: «Сейчас как раз подходящий момент».
Скрестив ноги, Элвис уселся на полу возле колонки. Инженер объявил начало прослушивания. Элвис поморщился и уставился в пол, обгрызая ногти. В конце первой записи он выглядел так, как будто не знал, хорошая она была или плохая. Стив попросил поставить восемнадцатый дубль. Элвис пододвинул к себе складной стул, скрестил руки за спиной и снова рассеянно начал глазеть на пол. Инженер объявил двадцать восьмой дубль [Вертхеймер ошибается в этом подсчете, потому что выбран был все–таки последний дубль.]. Элвис встал со стула и опустился на пол, как будто прослушивание с разных позиций было подобно рассматриванию предмета со всех сторон. В конце песни он поднялся с пола, повернулся к нам и радостно сказал: «Получилось!»
Джуниор собрал заказы на бутерброды и напитки для позднего ленча, и команда приступила к отбору других песен для записи. Фредди Бинсток принес в студию стопку синглов, промаркированных на «Хилл энд Рэйндж», и Элвис начал их просматривать. Он выбрал несколько записей просто по названию. Стив включал композиции в комнате звукорежиссера, а Элвис слушал их через громкоговоритель в студии. Когда заиграла вторая композиция, лицо Элвиса просветлело. «Давайте еще раз ее послушаем. Мне в ней что–то понравилось», — сказал он.
Песня называлась «Не будь жестоким» (Don't Be Cruel). Бинсток купил ее через Голди Голдфарба, штатного автора издательской компании «Шалимар». Написал ее ритм–энд–блюзовый певец Отис Блэкуелл, который был популярен как певец, но в тот момент только–только становился знаменитым как автор (его песня «Fever» в исполнении Литтл Вилли Джона только что достигла вершины ритм–энд–блюзовых чартсов). Бинсток, чей основной опыт работы состоял в администрировании St. Louis Music, ритм–энд–блюзового подразделения «Хилл энд Рэйндж», был мгновенно увлечен песней. Однако он пространно намекнул Голдфарбу, что, если тот хотел, чтобы его песню записал самый популярный певец, ему нужно было отступиться от половины издательских прав (в пользу «Хилл энд Рэйндж») и половины авторских (в пользу Элвиса). Как позже прокомментировал Отис Блэквелл: «Мне сказали, что это были условия сделки». Однако сделка эта была стоящей.
Элвис снова прослушал песню и начал подбирать ее на гитаре, пока остальные слушали ее в первый раз. Затем он приблизительно набросал партию фортепиано, которую представил Шорти Лонгу, а тот перенес ее себе в ноты. К этому времени Элвис уже выучил слова. Скотти попробовал пару раз начать, но Элвис предложил ему не торопиться и попросил Ди Джея проконтролировать Скотти. Затем Jordanaires разобрались со своими партиями, и по прошествии двадцати пяти минут были готовы к репетиции. После первой репетиции Шоулз приготовился к записи, но Элвис хотел попробовать еще раз и настоял на своем. Песня, формируясь на протяжении двадцати восьми дублей, приняла озорной, беспечный характер. Скотти играл только в начале и концовке, Гордон Стокер из Jordanaires спел с Элвисом дуэтом в припеве, а Ди Джей, положив на колени обтянутую кожей гитару Элвиса, деревянным молоточком отбивал на ней ритм, чтобы придать песне еще больше характера. Все происходящее было трудно назвать научным подходом, и, безусловно, это обескуражило директора студии записи. Когда все же они достигли звука, которого добивались, Элвис объявил: «Кажется, получилось хорошо». Хотя было поздно, он попросил еще раз послушать балладу «Anyway You Want Ме», которую слушал еще в начале записи. Была быстрая репетиция, и, как писал Вертхеймер, «на четвертом дубле Стив сказал, что все было идеально. Элвис воскликнул: «Прекрасно, мистер Шоулз, но позвольте нам попробовать еще разок».
«Я не считал его выдающимся певцом, — вспоминал Гордон Стокер. — То есть мне понравилось, как он спел «Don’t Be Cruel», забавно было сделано. Но когда он запел «Anyway You Want Ме», мое отношение резко переменилось. Я почувствовал, что он создал свой особенный звук; у меня даже волосы на руках зашевелились, и я сказал остальным: «Надо же, ребята, а он может петь!»
Когда запись закончилась, было уже девять часов, и студия опустела. Музыканты обсуждали поездку домой на утреннем поезде. После участия в благотворительном концерте, организованном в городском парке «Милк Фондом», они собирались в отпуск до конца месяца — первый долгий перерыв после шестимесячной работы. Все с нетерпением его ждали, и Джуниор смеялся своим маленьким злобным смешком, посматривая на своего знаменитого родственника с плохо скрытой завистью. Стив Шоулз хотел, чтобы Элвис послушал какие–то песни, но Элвис заявил, что если он и будет их слушать, так только дома. Кстати, ему нужны те три песни, которые они записали, — ему хочется запомнить, как именно они их сыграли, чтобы точно так же петь на концертах. Конечно, заверил Шоулз немного неохотно, они будут доставлены утром в гостиницу.
Около здания все еще толпились поклонники, и Элвис начал терпеливо подписывать автографы, пока остальные его ждали. Теперь шоу Стива Аллена казалось далеко в прошлом. Шоу Аллена победило в рейтинге шоу Эда Салливана, а журналисты так же безжалостно разнесли нового Элвиса, как и старого («Мальчишка не может ни петь, ни играть», — писали в «Джорнэл Америкэн»), Салливан же публично заявил, что ни за какие деньги не пригласит Элвиса к себе на шоу («Он не в моем вкусе»), хотя тайно уже связался с Полковником. «Ну ладно, Элвис, нам пора в гостиницу», — поторопил Джуниор. Элвис уселся в машину. День выпал долгий, и ему опять захотелось есть.
Следующим утром на вокзале Элвис случайно встретился с Джином Винсентом. Один из музыкантов указал на новую звезду рок–н–ролла, и Элвис, представившись, сердечно поздравил его с успехом «Ве Вор a Lula». К его изумлению, Винсент тут же, ни с того ни с сего, начал извиняться: «Я не пытался вас скопировать. И не хотел звучать, как вы». Элвис успокоил его: «Ну что вы, я знаю, это ваш естественный стиль», после чего ребята поделились впечатлениями о звездной жизни.