Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 89 из 105



Глава 44

Мастер-хитромастер даже не дернулся. Он медленно, неторопливо, поднял голову и отвел в сторону упавшие на глаза седые волосы.

— Оковы? — спокойно спросил он меня.

— Нет, — покачал я головой, — Когда ты так быстро понял, что это за амулет такой на меня поляки набросили — я засомневался было. Но внешне ты на Тувалкаина нисколько не походил, так что я решил, что ошибся. Мало ли часовщики и вправду настолько хорош разбираются в амулетах. Я, в конце концов, ни с одним из них не знаком. Но потом…

Я прошел вперед и сел на табурет, сбоку от рабочего стола моего «часовщика». На столе, кстати, лежали, помимо мелких инструментов, кусочки проволоки, металлические и деревянные фигурки, кусочки кости, покрытые резьбой, ограненные камни, в том числе — гранитные, веревочки и кожаные шнурки… Словом — все, кроме зубчатых колесиков и пружинок, того, что в первую очередь ожидаешь увидеть на столе часовщика.

— Вот эти тиктакалки тебя выдали.

Я вынул из-за пояса и положил на стол свои карманные часы. Правда, носил я их, как сами видите, не в кармане, но названия для запоясных часов еще не придумали.

«Часовщик» понимающе покачал головой. Присел на свой рабочий табурет и коснулся часов. Крышка щелкнула и открылась.

— Я побоялся, что, если не смогу их сделать — вы меня выгоните. Вот и…

Вот и сделал мой «часовщик» вместо часов — амулет. «Часы», которые тикали, ходили, показывали время… и это при том, что я их постоянно забывал заводить. А последнее время, когда заподозрил их в амулетности — и вовсе перестал. И время они всегда показывали верное, не убегая и не отставая ни на минуту. Подозреваю, открой я корпус — внутри, вместо шестеренок обнаружил бы какую-нибудь россыпь граненых камней и волчий зуб, левый коренной. Но хитрый мастер корпус «часов» запаял наглухо. Видимо, Тувалкаин либо вовсе не умеет делать часов, либо сделать амулет ему показалось проще. В конце концов каждый идет к цели привычным ему путем. Когда в руке молоток — все вокруг кажется гвоздями.

— Но внешность меня все еще смущала. А потом мы поймали морозовского колдуна, с амулетом, меняющим внешность. И я понял, что, если такой амулет есть у какого-то колдунишки — то у великого искусника он не просто может, должен быть.

«Часовщик» молча развел руками, признавая мою правоту.

— Правда, — продолжил я, — я не увидел на тебе этого амулета, но…

Я хотел добавить, что амулет этот Тувалкаин, скорее всего, прячет под одеждой, но не успел.

— Верно, — покивал он, — что ж это за прячущий амулет, если этот самый амулет остается на виду? По нему самому можно догадаться, кто перед тобой.

Ну да, ну да… В фильмах и аниме у такого метаморфа обязательно оставляют какую-то деталь неизменной, просто для того, чтобы зрители понимали, кто перед ними, ну а в жизни такое — зачем? Впрочем, у морозовского колдуна Мишки амулет остался на виду, но и умом этот колдун определенно не блистал. Был бы умнее — не стал бы колдуном. Еще, говорят, что водяного в человеческом облике можно узнать по тому, что у него с полы одежды все время капает вода. Хотя водяной даже здесь — существо мифологическое, так что можно отнести его к той же категории, что и персонажей аниме.

Пока я размышлял о проблемах метаморфов, старик протянул руку к собственному уху, щелкнуло — и в этой самой руке прямо из воздуха появилась крупная серебряная серьга, сложносоставная, похожая на какого-то трилобита. А по облику самого часовщика пробежала волна, сверху вниз, и из-под личины «часовщика Козьмы» появился уже знакомый мне образ Тувалкаина. Тоже старика, но выглядевшего совершенно иначе.

—…внешность мне этот амулет поменял, но — только внешность. Превратись я в молодого парня или вообще женщину — кто-то удивился бы, почему молодой парень хрипит, как старик, а женщина ходит, кряхтя и хватаясь за спину.

Объясняя мне свою мотивацию, Тувалкаин прошел к двери и задвинул широкий засов. Я напрягся было, но тут же расслабился. Если бы мастер-амулетчик хотел мне что-то сделать — давно бы уже сделал. А если посчитать, что он боится разоблачения — так если бы боялся, то мог бы просто не напрашиваться ко мне. Кстати…

— Почему именно ко мне? Ведь Морозовы, скажем, подозревают, что именно я тебя скрываю, так что и искать будут именно у меня.

— Искать они все равно будут и рано или поздно найдут. Есть у них какой-то способ, которого я не знаю, но который позволяет меня найти. А сюда, в терем, угрожающий врагам Осетровских, — старик склонил голову в мою сторону, — они могут и не сунуться. Да и помочь врагу моих врагов — благое дело. Ну и, наконец…



Тувалкаин сел за стол и налил себе из кувшина в серебряную чарку немного медовухи.

— Морозовы, — продолжил он, — держали меня в плену годами. Люди, с которыми я был знаком, кто умер, кто не заслуживает доверия. Родственников у меня нет, ученик… был один, так именно он меня Морозовым и предал. Ты, боярин Викентий — единственный известный мне человек, который, зная, кто я такой, не захотел ни холопить меня, ни принуждать. Просто отпустил.

— Так может я — просто дурак?

— Тогда и я дурак, Викентий Георгиевич. А таким дуракам, как мы, лучше держаться вместе.

Он отпил еще немного. Я не выдержал и налил себе. У меня на глазах медовуху хлещут, а я с сухим горлом сидеть буду?

— Расскажи мне… кстати, как твое имя? Не Тувалкаин же?

— Называй меня Козьма, Викентий Георгиевич. Я уже и привык вроде.

— Тогда расскажи, Козьма, для чего Морозовы тебя травят, как зайца по полям и зачем в клетке держали, как волка?

Мастер посмотрел на меня, молча взял чарку, сжал ее обеими, чуть дрогнувшими руками.

— Они хотели, — наконец решился он, — чтобы я повторил изделие учителя моего учителя, Второго Тувалкаина.

А первый кто… а, ну да. Тот, библейский.

— А ты не хотел?

— Не хотел. Не к добру оно, много горя и крови принесет на Русь, если его повторить.

— Что ж он такого опасного сделал?

— Не опасного… ну, по крайней мере — не особо. Просто такие вещи в единственном числе должны быть, и вторым не бывать.

— Да что ж это такое-то⁈

Тувалкаин снова посмотрел на меня. Вздохнул.

— Царский Венец.

Сначала я вспомнил корону, которая была на голове у царя государя, Василия свет Федоровича. Жемчужный венец с золотым крестом и рубином посередине.