Страница 71 из 105
Мне ведь Голос за помощь отблагодарить как-то надо… Про то, что для меня мои девочки сделали — я тогда еще не знал.
Если вы не помните — разговор у нас проходил в коридоре подвалов Приказа тайных дел. Передо мной — царь, а я — на коленях. Да не у царя на коленях, блин! На полу стою, в пол смотрю! Так вот — почти сразу после своего вопроса я вдруг понял, что задавать его не стоило.
Какая-то неведомая сила дернула меня за подбородок, так, что мое лицо повернулось к царю. Тот склонился надо мной и очень-очень спокойным голосом спросил:
— Зачем тебе это знать, Викешка?
Не стоило, ой не стоило этого спрашивать… Но уже поздно.
— Отвечай.
И побыстрее. Пока царю не надоело и он просто не Повелел тебе. Тогда выложишь все — и про Голос и про Венец и про все-все-все…
— Чтобы понять, отчего в тереме убивающее проклятье завелось и почему оно на меня не действует. А на других — продолжает действовать.
Царь секунду помолчал, глядя на меня сверху вниз. А потом в его глаза сверкнули звезды Царского Повеления:
— Ни у кого больше про это не спрашивай. И ни одному человеку не рассказывай о том, что успел про Сисеевых узнать.
Мой рот захлопнулся сам собой, со щелчком. Нет, не от Повеления. Просто я понял, что челюсть у меня отвисла. От того, что я только что понял.
Если мне запрещает узнавать о Сисеевых сам царь, и не только узнавать, но и рассказывать кому-то о том, что я уже узнал…
Значит, этот род перебили по приказу царя. Не Василия Федоровича, конечно, дело все же сто лет назад было, но его предка — точно.
Что ж там за дрянь сто лет назад произошла?
— Викешенька!!!
На мне повисли с двух сторон Аглашка и Дита, а сбоку подскочили еще и Клава с Настей. Благо, что они, как более спокойные, вешаться на меня не стали, иначе я бы точно рухнул, прямо тут, в сенях.
— Ой, тебя же, наверное, пытали? — зажала рот Аглашка, — А мы тебя… Покажи, где раны!
И она, нимало не смущаясь, начала расстегивать на мне кафтан.
— Вы хоть до спальни подождите, — съехидничала Настя, отчего Аглашка тут же залилась краской и растерянно принялась расстегивать-застегивать одну и ту же пуговицу.
— Спаси тебя бог, Аглашенька, — приобнял я ее, — За то, что выручила меня из застенков.
И я чмокнул ее в горячую щечку. Отчего щечка стала еще горячее.
— Я, значит, ночью к царю ходила… — демонстративно сложила руки на груди Клава, — а целуют не меня.
— Иди сюда, я и тебя поцелую!
Под хихиканье Аглашки я подхватил Клаву за талию и попытался чмокнуть ее в щеку. Клава со смехом попыталась вырваться, в итоге обе попытки оказались неуспешными — я ее все-таки звонко чмокнул, но не в щечку, а в ушко.
— Ай-я-яй! — запрыгала Клава со смехом, зажимая ухо, — Звенит-то теперь как!
— А меня! А меня! — запрыгала за моей спиной Дита.
— А тебя за что? — улыбнулся я.
— А меня… А меня… За то, что я такая хорошая!
Я со смехом расцеловал всех: и Диту, и Настю, которая на поцелуи и не претендовала, и тетю Анфию, которая просто стояла рядом и улыбалась, глядя на нашу возню.
Господи, как же хорошо-то! Когда не нужно ломать голову над тем, что за интриги крутятся вокруг тебя, как стальные шестеренки и как сделать так, чтобы тебя в эти самые шестеренки не замотало.
Вон, взять хотя бы Изумрудный Венец. Когда царь-батюшка подошел к камере, где меня держали — он наверняка услышал, что именно Полянский от меня требует. Не мог не услышать. А спросил он у меня про то, что это за Венец такой? Нет. Какой отсюда следует вывод? Нехороший. Царь прекрасно знает о том, что это за Венец такой, но по каким-то своим царским соображениям забрать его у меня не хочет. То ли держит меня, как приманку, то ли… То ли не знаю что. Все-таки в этих политических раскладах я — как слепой котенок. Ну ладно — как котенок, у которого глаза только-только открылись. Вроде вижу, но не соображаю, что вижу.
Нужно от Венца избавляться. Срочно. Самое простое, конечно — отдать его царю. Но от этого, как бы, никакого прибытка, а у меня уже одна комбинация выстроилась…
Потом, когда мы все уже и наелись и напились и насмеялись и рассказали друг другу о том, что происходило, и когда дело уже клонилось к вечеру — Аглашка, которая сидела, практически не отходя от меня и держа за руку, как будто боясь, что я могу куда-то исчезнуть… Так вот — моя любимая скоморошка прильнула ко мне и тихонечко прошептала на ушко:
— Там баня вытопилась. Иди туда. Там тебя подарок ждет.
И так мило покраснела, опустив ресницы.
Не может быть.
Мы до такого в наших отношениях еще не дошли и ее природную стеснительность не побороли. Кажется.
Я прогнал из головы тут же всплывшие в ней фантазии… Нет, такого точно не будет. И такого — тоже. И ВОТ ТАК она делать определенно не станет. Викентий! Прекрати! Аглашенька — девочка приличная!
Фантазия не унималась.
— Иди, — подтолкнула меня в бок Аглашка, — Иди, я скоро приду.
Помните тот огромный чан, в котором я застал боярыню Морозову голышом? Вот, в моей бане тоже такой был. Даже не один. Баня была по размерам приличная, поэтому в помещении выстроилось таких чанов, наполненных парящей горячей водой, целых пять.
Две девушки-банщицы, в длинных рубахах, надежно скрывающих все самое интересное — а то я чуть было не подумал, что они и есть тот самый обещанный сюрприз — тихонечко хихикая, подлили мне горячей воды, пахнущей травами, в чан, скромно отвернулись, пока я снимал порты и залезал внутрь, после чего ускакали.
Я сел в горячую воду, скрывшей меня до плеч, откинулся на стенку чана и прикрыл глаза, расслабляясь. Хорошо! Правда, на русскую баню не похоже, а похоже на японскую фурако. Или, если учесть, что таких чанов тут не один — прямо-таки горячие источники. Даже если весь подарок Аглашки заключался только в том, чтобы я расслабился в бане — а не в том, что я там себе навоображал — я ей искренне благодарен. Хорошо-то как… Главное — не заснуть.
Дверь, что ли, стукнула?
Я лениво приоткрыл глаза. И подпрыгнул. Даже вода выплеснулась за край.
Передо мной стояла Аглашка. В длинной белой рубашке.
И Клава. В длинной белой рубашке.
И Настя. И Дита. И тетя Анфия.
— Мы к тебе, — тихо произнесла Аглашка и ее рубашка соскользнула на пол.
А следом рубашки всех остальных.