Боярин Осетровский

Опять-таки, неизвестно, по какой логике принимал решение мой поручик — и присутствовала ли там логика вообще — но он решил воспользоваться Словом из своего небогатого арсенала. Зачем он вообще когда-то выучил Слово, срывающее с человека одежду — скорее всего, для прикола — но именно это Голое Слово он и выкрикнул.

Дальнейшее заняло буквально секунду.

Одежда Олега Пронского упала на раскаленные камни.

Сам Олег, лишившись одежды до нитки, не удержал равновесие, качнулся — и налетел… кхм… спиной на печь.

Одежда вспыхнула, повалил дым.

Испуганная Настенька решила покинуть ставшее негостеприимным помещение и зачем-то прыгнула в окно. В котором и засела, как пробка в бутылке.

— Братик! Помоги, я застряла! — завизжала она на весь двор. Верхняя-то половина снаружи.

Братик, бросив сестру на произвол судьбы и поругание, рванул к выходу из бани, потирая покрасневшее место ожога.

Ржевский, решив, что больше ему здесь ничего не обломится, впрыгнул в штаны и, на ходу накидывая кафтан, помчался следом. Потому что второй выход из бани плотно перекрыт круглой, аппетитной, но, к сожалению, совершенно неуместной попкой.

В итоге: из окна бани торчит голая боярышня, истошно вопящая и размахивающая всем, чем только можно — а у нее есть чем поразмахивать — по двору бежит голый боярич, держась за зад, а за ним несется, одеваясь на ходу, Ржевский. И всё это на глазах у слуг, дворян, родственников… И отца, который, к тому же, прекрасно знает Ржевского, ибо уже ловил его, фигурально выражаясь, на дочке — а если быть конкретным, то за — отчего разозлился еще больше.

Да, Пронского можно понять — если это не позор, то я уж и не знаю, что такое позор.

— Отдаешь своего человека? — боярин ткнул посохом в сторону Ржевского.

— Я уже сказал, что нет. За такой ущерб боярской чести я своего человека сам накажу.

— Выпорешь? — с надеждой подался вперед Пронский. Ржевский побледнел. При всех своих захмычках он — из знатного рода и порка для него — страшнейшее унижение.

— Выпороть? — удивился я, — За такое и всего лишь порка?

Выражение лица Пронского было какое-то… трудноописуемое. Как будто разговор пошел не просто не по плану, а куда-то совсем не по плану.

— Я сошлю его, — я торжественно выпрямился и указал рукой вперед, — в Сибирь!

— Викентий Георгиевич… — прошептал из-за плеча Ржевский, — Сибирь в другой стороне.

— А там что?

— Крым.

— Нет, — громко заявил я, — Ссылка в Крым — это не наказание вовсе! Только Сибирь!

Я указал рукой откорректированное направление ссылки.

— Ну, примерно в сторону Сибири. Далеко-далеко от Москвы, в общем.

В глазах Пронского даже мелькнуло что-то похожее на уважение. Сибирь, для некоторых и в двадцать первом-то веке представляется лесной глушью, где по улицам ходят медведи, а в туалете ты сидишь, отгоняя палкой волков. А уж сейчас-то и вовсе — дикие земли, населенные псоглавцами и антропофагами.

Хуже наказания доя Ржевского и не придумаешь.

— А мне его так-таки не отдашь? — вяло попытался дернуться Пронский.

— А ты его строже накажешь?

Боярин сник. Строже — только казнь, а это на Руси только по приговору. Ну или по желанию царя.

— В обшем, куда я сказал, туда Ржевский и отправится. В том моё боярское слово!

И я ударил посохом о пол. Предварительно глянув, чтобы никому по ноге не угодить. Эффект смажется.

— Викентий Георгиевич… — осторожно поинтересовался Ржевский, отпив чаю, — А насчет Сибири… Вы пошутили?

Особой надежды в его голосе не было. Боярское слово — тверже гороха, и если уж я пообещал отправить Ржевского в сторону Сибири…

— В саму Сибирь ты, конечно, не поедешь.

— А…

— Правильно — А. Алтай тебя ждет.

— Алтай⁈

— Да.

В лице Ржевского было столько горя и порушенного доверия, что я решил дальше не глумиться:

— Ржевский, ты кто?

Все же он был умным человеком, поэтому замешкался с ответом всего на секунду:

— Твой поручик.

— Что это означает?

Глаза вспыхнули радостью:

— Это не ссылка? Ты меня с поручением отправляешь⁉

— Конечно. Я думаю присмотреть себе в тех краях вотчину, но сначала нужно разузнать, что там и как. Вот ты это и разузнаешь. Докладывать будешь ежедневно.

Ржевский удивленно открыл рот — и закрыл его. Да, он был умным. И про зеркала Александра он знал