Боярин Осетровский

Глава 9

Аккуратно смазываем бровь клеем… и, не менее аккуратно… приклеиваем поверх нее…

Другую бровь.

Не, ну а что? Женщинам можно выщипывать брови и рисовать поверх них другие — чем я хуже? А если серьезно, мои настоящие брови, узкие, черные, не подходят к облику, который я выбрал для вылазки в Москву.

Из овального, немного темноватого, зеркала на меня смотрел мужчина в возрасте, годков так сорока пяти. Короткий ежик седоватых волос, нос крючком, как у филина, рассыпь морщин, чуть набрякшие мешки под глазами, кустистые брови… Одна. Бровь.

Надо пройтись по знакомым людям, из тех людей, которых глупые чистоплюи презрительно называют «стукачами». Надо выяснить, кто ж это такие интересные ребята залезли давеча ко мне в дом. Надо узнать, кому ж я так поперек горла встал, что даже царский гнев этому торопыге не страшен. Надо, надо, надо… А больше всего надо выйти из терема неопознанным. Потому что если за ним не следят — я готов съесть собственную шляпу, а жевать меховой колпак, я вам скажу, удовольствия мало. И поэтому, чтобы не попасть прямиком в добрые лапки убийц — нужно сменить масть. Для чего я уже наложил грим, нацепил меховой кафтан небогатого купца с южных окраин Руси, Ржевский для этого мне даже сапоги на рынке нашел, тачанные на брянский манер. Осталось только вторую бровь приклеить и…

Всё!

Хотя, нет, последний штрих.

Я дотронулся до уголка глаза, произнес Четкое Слово — и на лицо в зеркале как будто фильтр наложили, исчезли легкие шероховатости, неаккуратные мазки грима, неровно прорисованные морщины.

Вот. Теперь всё. Теперь я — четкий пацанчик. Можно выходить в город.

— Викентий Тимофеевич, — в дверь кабинета заглянул Ржевский, — к вам человек пришел.

Я взвыл. Мысленно. Какой еще, посреди ночи, человек⁈ Ну ладно — посреди утра, один блин — накой он мне сдался⁈

— Старик. Говорит — знаток часового ремесла…

Мать его за ногу. С одной стороны — плюнуть и отправиться по делам, но с другой — что-то мне подсказывает, что часовых дел мастер мне очень даже может пригодиться. Сказать, чтобы подождал…? Блин, теперь уже самому интересно, кто это пришел и зачем…

Я взвыл еще раз и начал снимать грим обратно.

Мда. Вот это старик. Древний, похоже, как сам Боян, скрючившийся чуть ли не в три погибели, стоит, опираясь узловатыми пальцами на длинный, такой же старый, как и его хозяин, посох, длинная седая борода чуть не касается пола.

— Часовщик, говоришь? — спросил я, откинувшись в кресле. Нет, не потому, что я такая чванливая свинья, заставляю стоять старика, когда сам сижу. Традиции здесь такие — тот, кто выше по положению, тот сидит, а тот, кто ниже, тот стоит, и хорошо еще, если не на коленях.

— Часовщик, — а голос, надо признать, у старика, совсем не дребезжащий от дряхлости, как можно было бы ожидать, вполне себе звучный. То ли он на досуге подрабатывает пением, то ли… Ну ладно, если на нем такой же грим, как — эх… — полчаса назад был на мне, то Клава его выведет на чистую воду.

— А зачем ты мне? У меня и часов-то нет.

— Будут, — уверенно качнул бородой старик.

— А зачем они мне?

Жизнь здесь вполне себе неторопливая, народу для отсчета времени солнышка хватает, нет никакой нужды на часы смотреть… да и нет здесь часов, которые можно с собой носить, ни наручных, ни карманных. Самые миниатюрные — это часы в виде башни, с гирями и маятником. Чтобы их с собой носить — еще два носильщика нужны.

Хм.

Я задумчиво посмотрел на уверенно глядящего на меня старика. Что главное для боярина? Правильно — понты. А что такое понты? То, что у тебя есть, а у других нет. Надо и мне уровень понта поднять…

— А сможешь ли ты, часовщик, часы сделать, чтобы их в кармане можно было носить?

Ты смотри — даже глазом не моргнул.

— Смогу, — твердо качнул бородой часовщик.

— Ну, тогда это проверкой для тебя будет. Сделаешь — возьму к себе на службу.

А не сделает… да и фиг с ним.

— Клава, ты обещала!

Нет, ну правда, тут есть повод разозлиться. Моя пухляшка, моя, между прочим, кровная сестренка уверила своего братика, что проверит всех наших слуг — и особенно Ржевского, насчет которого у меня подозрения еще не угасли — с помощью боярского Повеления на предмет возможного предательства и членовредительства… вернее… там какое-то другое слово должно быть… ну, когда во вред своему хозяину действуют… не помню… да и фиг с ним! Дело не в филологии! А в том, что, когда я пришел к Клаве, попросить, чтобы она опросила старого часовщика, выяснилось, что она ни слуг, ни Ржевского даже и не думала опрашивать!

— Ну как так-то⁈

Клава задумчиво посмотрела на меня поверх очков, отложила перо, которым вырисовывала на листе бумаги какую-то сложную схему.

— Викеша, скажи, вот ты боярин?

Я вздохнул. Что-то я начинаю в этом сомневаться. Тут все как-то без меня все решают.

— Ну, вроде как боярин.

— У тебя есть Повеление?

— Есть.

— Как ты думаешь, те, кто могут отправить к тебе в дом подсыла — знают, что ты боярин и у тебя есть Повеление?

— Ну… да.

Кажется, я понимаю, куда Клава клонит…

— А теперь скажи — отправили бы они подсыла, если бы его можно было бы разоблачить, просто спросив: «Уж не человек ли ты Морозовых?»?

— Ну… нет.

— Значит, нужно задавать не простые вопросы. А такие, на которых можно понять — есть ли на человеке чужое Повеление или нет.

— Согласен. А какие это должны быть вопросы?

— А этого я еще не придумала. Потому что один торопыга меня отвлекает.

Наверное, я выглядел обиженным, потому что Клава выскользнула из-за стола и обняла сбоку, прижавшись к моему плечу:

— Ты самый лучший, братик! И я хочу тебе помочь! Но я хочу помочь — хорошо. Не дуйся.

И меня чмокнули в ухо. Так замечательно чмокнули, что в нем звенело даже тогда, когда я выходил из дома. Между прочим, с уже наложенным по второму разу гримом.

Я глянул искоса за спину… ну, что я говорил? Казалось бы — почти безлюдная дорога проходит мимо бывшего терема Сисеевых, но, стоило мне отойти от него, как позади тут же нарисовался «случайный» прохожий. Интересно, это каждого моего слугу так пасут или я в своем новом облике чем-то все же вызвал подозрения? Впрочем, опознать меня не должны, а этого хвоста я по дороге стряхну. Подьячий я Разбойного Приказа или девочка-гимназистка?