Минская мистика

– А это не соцсети, это внутренняя база данных толмачей.

Пилигрим прекрасно знал, что толмачи следят не только за приезжей нечистью. Им полагалось знать обо всех нелюдях, селившихся в городе – а нелюди, в свою очередь, должны были подавать сведения добровольно, чтобы не нарваться на проблемы с градстражей.

У градстражи была такая же база данных, и Пилигрим мог бы заглянуть туда, но ему сейчас хотелось смотреть не на экран, а на вековые деревья.

– Ты нашла этого кладника? – догадался он.

– Ага, с таким именем, как у него, это несложно. Кладников вообще в Минске мало, меньше десяти, и Марьян среди них только один. Полностью это чудо зовется Марьян Охримовский, под этим именем и живет в мире людей. Работает директором банка, вполне стандартное прикрытие для кладника.

– Преступления когда-нибудь совершал?

– Не привлекался, – уклончиво ответила Рада. – Но ты же знаешь: есть разница между «не совершал» и «не доказали». Любопытно другое… Среди тех подозрений, с которыми связан Марьян, никогда не было нелегальной торговли артефактами. Так что почему Канзабуро-сан искал именно его – непонятно.

– Но мы ведь и не уверены, что теннин хотел продать артефакт, это больше твоя идея. В чем подозревали кладника?

– В том, в чем обычно подозревают кладников – в нелегальном исполнении желаний.

И тут Пилигрим наконец вспомнил подвох, связанный с этим видом нечисти. Кладники испытывали постоянный голод. И никакое количество еды не могло его заглушить, он кружил над ними днем и ночью, как стервятник. Этот голод лишал их возможности радоваться всем своим богатствам, всей власти, что им доставалась. У них все было – а несчастье все равно отказывалось их покидать.

Единственным, что могло приглушить этот жуткий голод, была энергия чужой души. А чтобы ее получить, кладник заключал сделку с человеком – дарил богатство, взамен же получал чужую радость, которая делала его собственное существование чуть лучше.

Легенда гласила, что был лишь один способ полностью заглушить голод: для этого кладнику полагалось отказаться ото всех своих богатств. Но ни один кладник так и не решился проверить, правда это или нет. Всем им почему-то казалось, что без золота жизнь уж точно не мила.

Еще в двадцатом веке кладникам запретили заключать контракты с людьми. Но отказаться от чужого счастья не так-то просто, и где-то в тенях желания все равно исполнялись. Наименее удачливых кладников ловила за такое градстража. Те, кто поумнее да поопытнее, оставались под подозрением, а наказание так и не получали.

Марьян Охримовский был из второй категории. Слухи о том, что он похищает энергию души сразу у нескольких людей, ходили давно. Но за руку его никто не ловил, а доказать такую магию было невозможно.

– Он не будет с нами говорить, – указал Пилигрим, просматривая личное дело Охримовского. – Ни с тобой как с толмачом, ни со мной как с градстражем. Зачем ему это?

– Чтобы избежать проблем с законом?

– Он и так их годами избегает – совершая преступления.

– Ну, это как раз не доказано…

– Вот потому и не доказано.

– Все равно нужно пробовать, – настаивала Рада. – Если он не причастен к исчезновению Канзабуро-сана, ему выгодно поговорить с нами, чтобы выйти из круга подозреваемых.

Пилигрим считал такой аргумент сомнительным, потому что для кладников слово «выгода» имело совсем другое значение. Но спорить он не стал, начать действительно следовало с вежливого разговора.

Банк располагался неподалеку от Александровского сквера и подземной биржи, тут кикимора не ошиблась. Они добрались туда за пять минут и скоро стояли перед старым зданием, затерянным на узкой улочке. Здесь, в центре, Минск был особенным: он казался куда старше собственного возраста, он будто сошел с древних гравюр. Все эти дома в пастельной штукатурке, камни на мостовой, кованые указатели и ограды… Их не портило даже соседство неоновых витрин и грубоватой рекламы. Привет из прошлого, просто понятный не всем.

Банк тоже сделался незаметным. В последнее время такие заведения предпочитали окружать стеклом и бетоном, современными технологиями, зеркалами, мониторами… Здесь это стало бы неуместным. Новая реальность потеснилась, смиренно обживаясь в старой архитектуре.

Тут все было обустроено в первую очередь для людей, как и весь город. Да и большинство сотрудников наверняка были людьми, не подозревавшими, кто ими управляет. Однако Пилигрим не сомневался, что и нечисти здесь хватает на всех уровнях, подобное тянется к подобному.

Они вошли через главный вход, миновали тесный холл и свернули в общий зал, намереваясь узнать, нет ли легальной возможности увидеться с начальством.

Однако в общем зале сейчас было не до них. Внимание сотрудников и других клиентов оказалось приковано к мужчине лет шестидесяти, скандалившему у кассы. Мужчина был высокий, тощий и морщинистый, как индюшачья шея, хотя морщины эти были скорее мимическими, а не возрастными. Казалось, что сначала этого мужчину надули до предела, потом он постепенно сдувался и теперь стал похож на старый воздушный шарик, потускневший и пожеванный. Зато ни о какой немощи и речи не шло, скандалил он со всем жаром юности, то и дело откидывая с лица длинные вьющиеся волосы.

– Не надо мне заговаривать зубы! – вещал мужчина, и его голос эхом разлетался под сводами старого здания. – Я требую почитать устав! Мне нужна вся информация о сотрудниках, включая санитарные книжки! У вас есть санитарные книжки? У вас должны быть санитарные книжки, вы работаете с людьми!

– Его тут только не хватало, – пробурчала себе под нос Рада. – Как не вовремя! Хотя он всегда не вовремя.

– Ты его знаешь? – удивился Пилигрим.

– Ага. Это Валерий Боч, он из комитета гражданского содействия – или как там они правильно называются? Все время забываю.

Пилигрим тоже не помнил, как именно они называются, но понимал, о ком речь. С нечистью работали многие люди – всегда так было. А еще некоторые люди знали о существовании нечисти, но к сотрудничеству были совершенно не приспособлены. Они рвались помочь, а толку от них не было, как ни крути. И вот такие люди сформировали тот самый комитет, точное название которого не могла вспомнить Рада, да и никто его не помнил.

Официальной организацией они считаться не могли, скорее, клубом по интересам. Они сами себе придумывали задания, сами их выполняли. Градстраже полагалось следить, чтобы они не нарывались слишком уж сильно, но в целом их не драконить.

– Что он здесь делает? – поразился Пилигрим.

– Скорее всего, хочет почувствовать себя главным и покопаться в документах. Это в его мире. По факту же он просто всем мешает.

Валерий Боч определенно не считал себя помехой. Он хотел проверить, насколько чистые у здешних сотрудников документы, привиты ли эти люди, прошли ли необходимую подготовку. Он чувствовал себя борцом, чуть ли не революционером. Сотрудники-люди считали его городским сумасшедшим. Сотрудники-нечисть опасались, что дед увлечется слишком сильно и попросту их выдаст.

Мирные переговоры завершились, когда Валерий попытался перебраться на другую сторону защитной пластиковой стенки. Отверстие было совсем небольшим, но борца за справедливость это почему-то не смущало. Он сумел засунуть туда руку, зацепился волосами и безнадежно застрял.

Клиенты теперь уходили из зала, охрана, напротив, спешила к кассе. Началась раздражающая суета, и от нее инстинкты, которые Пилигрим с таким трудом заглушил, вновь проснулись. Ему пришлось отойти в сторону, закрыть глаза, сделать несколько глубоких вдохов. Нельзя поддаваться. Нельзя позволять той сущности контролировать его. Иначе ему не только в градстраже, ему на свободе не место!

У него получилось, контроль вернулся. Пилигрим даже опрометчиво решил, что все обошлось – а потом огляделся по сторонам и не увидел рядом с собой Раду. Они не то что разминулись, ее просто не было.

Нигде.

Так не могло случиться! В банке не было реальной опасности, просто истеричный дед устроил панику. Но куда тогда исчезла Рада? Она не решилась бы взять и покинуть своего спутника, совсем не в ее духе.