Продолжай

Представление Ростислава Игоревича имело шумный успех у публики, коей набралось, помимо обитателей квартиры, еще двое человек. Публика оказалась благодарной, и Ракитянский старался на все деньги. Он подкладывал и подливал, расточал комплименты и сыпал интереснейшими историями и любопытнейшими фактами.

- Ой, Ростисла-а-а-ав, вы такой остроумный… - Раиса Сергеевна томно обмахивалась салфеткой.

- Вы знаете, выступления в зале суда весьма способствуют развитию навыка ведения застольных бесед, - Ракитянский элегантно разливал дамам по бокалам красное сухое. – Предлагаю выпить за присутствующих здесь дам!

Предложение возражений не получило.

А после второй бутылки вина случилось страшное: кто-то заикнулся про гитару. И цирк перерос в концерт.

Поля мрачно хрустела огурцом и гадала, откуда Ростиславу Игоревичу известен весь этот нафталиновый репертуар. А он этим репертуаром владел. А там, где не владел – блестяще импровизировал. Концерт прекратился в половине двенадцатого по просьбе соседей. И Ракитянский с гитарой в обнимку пошел провожать дам. Джентльмен чертов.

Спустя пять минут вернулся за недопитой бутылкой вина, еще спустя минуту за окном послышались женский смех и гитарные переборы.

- Ох, мадамы мои оторвутся сегодня по полной программе, - Лариса Анатольевна отдернула штору. «Снова замерло все до рассвета»,- затянул за окном грудной и немного нетрезвый женский голос. – Раиса, я смотрю, в раж вошла. Ой, и засыплют меня вопросами в понедельник.

Лариса Анатольевна обернулась и внимательно посмотрела на дочь. Лина заправила прядь за ухо.

Приводить себя в порядок и прихорашиваться она все же отказалась наотрез. Лишь сменила спортивный костюм на джинсы с футболкой да стянула волосы в хвост. И хватит. Без Полины есть кем любоваться.

- Давай убирать со стола, мам.

- Давай. Только сначала надо  решить, куда нам гостя спать положить.

- На скамейке у подъезда – не вариант? – Поля сдернула с крючка фартук, которым сегодня днем украшал себя Ростислав Игоревич.

- Так кто ж ему даст-то спать на скамейке? – усмехнулась Лариса Анатольевна. – Либо Галка, либо Райка тут же к себе приберут.

- Ты за кого переживаешь - за подруг или за Ростислава?

- Больше всего я  переживаю за тебя, девочка моя,  - вздохнула мать. – Ну так я матрас надувной достану, да? Но в спальне его класть некуда,  только в зале. Ну, или хочешь, я на диван лягу?

- Мама, перестань, - поморщилась Полина. – Клади матрас в зале и все. Скалку мне только выдай – на всякий случай.

 - Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, - после паузы тихо проговорила Лариса Анатольевна.

- Совсем не знаю, - так же тихо ответила Поля.

Мама подошла и молча обняла дочь. А потом они принялись за уборку.

Вернуться Ростислав Игоревич изволили поздно,  хотя чего там провожать было:  одну до соседнего дома, другую до соседней улицы.  Но то затихающий, то вновь звонкий голос гитары слышался долго. Даже когда гитара стихла окончательно, еще около часа Ракитянского публика не отпускала. Хотя с него станется и чай пить ночью завалиться. И выпить этого чаю, черт его раздери!

Поля уже сходила в душ, намазала лицо и руки кремом. Хорошо бы пойти и лечь спать. И уснуть. В доме, где все храпят, главное – уснуть первым. Но вместо этого она стоит у окна, спрятавшись за шторой, и ждет.

Силуэт с гитарой за спиной вынырнул из темноты в свет фонаря неожиданно, и Поля неосознанно подалась назад, глубже за штору. И оттуда любовалась стройной мужской фигурой, из-за широкого плеча которой выглядывал гриф гитары. Фигура казалось пришедшей из прошлого века, годов эдак из 50-х. В голове даже стала упорно вертеться какая-то песня тех лет, но щелкнула собачка дверного замка, и Полина спешно юркнула на диван под одеяло.

Сообразительный Ракитянский быстро обнаружил в свете лампы из прихожей приготовленные ему постель и полотенце и удалился в ванную – плескаться. Плескался он долго и, судя по звукам – с удовольствием, потом бодро прошлепал босыми ногами по коридору, мелькнул в проеме широкоплечий силуэт и свет в квартире погас.

Все это время Поля лежала едва дыша и не шевелясь. Изо всех сил изображая спящую. Безрезультатно.

Скрипнул диван, ее ноги под одеялом коснулась мужская рука.

- Ракитянский, марш на матрас! – конспирация потеряла всякий смысл.

- Что, поцелуя на ночь не будет? – он продолжал гладить ее щиколотку.

Желание лягнуть стало почти нестерпимым. Поля поджала ноги под себя.

- Если не прекратишь, я выставлю тебя за дверь!

- На мне только трусы и полотенце.

- Полотенце заберу. А остальные твои вещи выкину в окно! – Поля старательно гнала от себя картину Славы в трусах, в полотенце и без оных.

- Понял, - вздохнул Ростислав. – Пошел на коврик.

Но этим, естественно, дело не ограничилось.

- Дай руку, - раздалось с пола спустя пару минут.

- Чего?!

- Руку мне дай, - повторил Ракитянский громче.

- Да не ори ты так, ради бога! – зашипела Поля. – Маму разбудишь! Зачем тебе моя рука?

- Надо.

Еще минута прошла в тишине.

- Или ты протягиваешь мне руку. Или я иду к тебе на диван.

Да чтоб тебя! Со вздохом Полина перевернулась на бок и опустила вниз руку. Где она тут же была схвачена в плен.

И началось истязание.

Сначала целовал. Все по очереди пальцы. Дышал на них. Что-то шептал в ладонь и туда же целовал. Терся слегка колючей щекой и носом о тыльную сторону и запястье.

Лизнул. Заурчал довольно и еще раз лизнул.

- Пер-р-р-сики…

- Слава, прекрати слизывать крем, - беспомощно простонала Поля и потянула руку на себя. Никто ей конечность, разумеется, не вернул. Наигравшись вдоволь, Ростислав Игоревич устроился на Полиной ладони шершавой щекой и мирно засопел. Но все попытки отнять «подушку» бдительно пресекал. Устав от борьбы за собственную руку, вскоре уснула и Полина.

Утром ее ладонь была уже под своей щекой. А с кухни доносились аромат маминых фирменных оладий и смех Ракитянского. Вот же неуемный! Пока он ничего не натворил и не наляпал, надо вставать и идти на кухню.

- Проснулась наша красавица, - мурлыкнул Слава. Поля одарила его мрачным взглядом – в зеркало она еще не смотрелась, но в красавицу не поверила сразу – и потянулась к банке с кофе. А Ростислав продолжал мурчать. – Оладьи очень вкусные. Меня Полечка такими угощала.

Банка чуть не выпала из Полиных рук. Если бы Ракитянский был человек – он бы уже дымился под ее испепеляющим взглядом. Но пятому всаднику – хоть бы хны. Только веселее стал.

- Вы уж простите, Ларочка Анатольевна… - Поля закатила глаза. Ларочка. Ее мать, учитель с тридцатипятилетним стажем – Ларочка! Но мама, похоже, ничего против такого обращения не имела, - что я Полину увожу. Но дела срочные, понимаете? Она невероятно ценный сотрудник, без Полечки – как без рук.

Мама, ну не верь ты этой лапше! Но мама верила. Или делала вид, что верила. Кивала, соглашалась, что Полина – умница и большая трудяга. А умница и большая трудяга хмуро пила кофе, попутно изобретая десять казней египетских для одного конкретного всадника апокалипсиса.

* * *

- Что это у тебя?

- Что из этого всего,  – Полина обернулась от раковины и обвела рукой кухню, - вызвало твой интерес?

- Вот здесь! – его пальцы легли на ее шею, и Поля зашипела от боли. Синяк оказался невероятно долгоиграющим, и хотя почти потерял в цвете, но при нажатии до сих пор был болезненным. – Это что… засос?!

- А на что это еще похоже? – Поля вернулась к посуде, но ее быстро развернули в исходное положение.

- Кто?!

- Ты его не знаешь, - она равнодушно пожала плечами.

- КТО?!

Сейчас и над локтем будет синяк, точно!

- Ракитянский, у тебя провалы в памяти? – Полина шлепнула его по пальцам, сжимавшим ее локоть. - Это же твои вульгарные привычки – стаскивать белье зубами и ставить засосы.