Продолжай

* * *

Для меня, как музыкой, снова мир наполнится…

Утром рельсы снова не гудят – стучат. Отверженный бурят демонстративно развлекает двух других дам, а Полина решает развлечь себя чтением. Вторая книга так же куплена в киоске печатной продукции на последних секундах стоянки и так же  не глядя. После завтрака, уже на своем месте, устроившись на полке, Поля разглядывает свое приобретение и удивленно хмыкает. Тут без чаек. И вообще - самое то читать под стук колес про Анну Каренину. И она читает, увлекается, так, что опомнилась только ближе к вечеру – от голода. С книжкой подмышкой сбегает в вагон-ресторан, чтобы там есть, не отрываясь от чтения. Умеет же граф. Жжёт. Глаголом и прочими прилагательными.

* * *

Во глубине сибирских руд…

«Каренина» поглотила Полю целиком. Под стук колес или под стук сердца – но что-то попадает в точнейший резонанс с историей Анны Аркадьевны, и даже зная финал, страницы проглатываются. К Полине  на верхнюю полку заглядывает главный инженер, предлагает мировую и коньяк. Отмахивается. Какой коньяк, тут развязка. На длинной остановке заставляет себя оторваться и выбежать перекурить. Железнодорожный шум вдруг становится тревожным, линия рельс – эшафотом, поезда  - палачами, а вся  история – глубоко личной. Затягиваясь, пристально глядит на матово блестящие в лучах вечернего солнца рельсы. До каких же глубин отчаяния нужно дойти, что вот так… Но и ее, Полину, от безысходности тоже потянуло сюда, к рельсам, на поезда. Пока – на. Тряхнув головой, Поля спешно возвращается в вагон.

* * *

И гордый внук славян, и финн, и ныне дикий тунгус, и друг степей калмык.

За окнами темнеет. Финал наступил. Никто ее не видит, и Полина тихонько утирает слезы и еще тише шмыгает носом. Ну, граф, ну за что же вы так…

А эти, тоже хороши. Сволочи. Что Вронский, что Облонский. И Ракитянский гад – с ними за компанию. Потому что «-ский». Но почему-то жаль Каренина. Наверное, потому что не «-ский». И ДарьСанну – просто так, тоже за компанию.

А колеса все стучат и стучат. Их звук и тревожит, и умиротворяет. И почему-то не дает покоя мысль, что этот звук был последним, что слышала несчастная Анна Каренина.

* * *

Если страшно от сильного пожара, то надобно бежать туда и работать, и вовсе не будет страшно.

Приобщение к классике вводит Полю в состояние глубокой задумчивости. И заодно перезагружает голову. И впервые за весь путь захотелось слушать музыку. Долго искала в сумочке маленькие капельки-наушники, и потом так же долго лежала без сна под голос Адель. Он сменил в ее ушах многодневный голос колес: то гул, то стук. И словно путешествие окончилось, и Полина спрашивает себя: «Удалось ли? Достигнут ли результат?». И на честно заданный вопрос отвечает себе тоже честно. И от этого ответа всхлипнуть хочется и ткнуться носом в подушку.

Ни черта не помогли ей российские железные дороги. Уже виден конец пути, сквозь темноту поезд летит по забайкальской степи, неотвратимо неся Полину к концу путешествия, к берегу океана. А ее собственный океан безысходности – с ней. Что же ты творишь, всадник пятый проклятый? Велика Россия-матушка, а деваться от тебя – некуда.

В голос француженки вторгаются пересвисты тепловозов, и Поля, сняв наушники и смахнув мелкую влагу с глаз, выглядывает в окно. Бесконечными суставчатыми червями толпятся за вагонным стеклом составы. Тут и цистерны, и странной трапециевидной формы вагоны яркого зеленого цвета, и платформы, накрытые огромными кусками брезента, под которым угадываются силуэты каких-то огромных машин – тракторов а, может быть, и танков. Это какая-то крупная узловая станция – их они проезжали несколько.  Кажется, поездов здесь сотни, если не тысячи. Их пункты назначения -  во всех направлениях, и в этом скоплении, кажется, легко затеряться. Но не тут-то было. Не от господина Ракитянского.

Надо искать другой выход. Как от тебя избавиться? Как тебя разлюбить?

* * *

 Чем длиннее тупик, тем он более похож на дорогу.

Утро начинается суетой и шумом. Кто-то проспал и спешно собирается – сквозь сон Поле не интересно – кто. Но проклинает от души сквозь дрему. В купе откуда-то тянет свежим рассветным воздухом. Тревожным, словно продолжение вчерашних мыслей. Не смогла? Не справилась? Не получилось?

Поднимает сонную голову с подушки и, прищурившись, выглядывает в окно. Встречается взглядом с грустными глазами коровы, вышедшей к железнодорожным путям. Корова наклоняет рогатую голову и начинает жевать чахлые ростки первой травы.

Да, точно. Кофе. Хочу кофе.

* * *

В грустный мотив разлуки что-то еще вплетается, будто

Пуля в аккордеоне катится по ладам

Потребность в кофе удовлетворена. И Полина вдруг понимает, как соскучилась по вкусу хорошего кофе. По городскому смогу. По виду с высоты птичьего полета из окна. Сейчас за окном очередная станция в бескрайней забайкальской степи. Сколько их уже было? Сколько их еще будет? Изменится что-нибудь к следующей станции? А к следующей? Похоже, что нет. Надо возвращаться. Дотерпеть бы теперь до конечной станции.

* * *

Старинное русское слово, означавшее удачу, везение, счастье, прибыток, барыш, поживу.

А к следующей станции ситуация меняется. Правда, только в  рамках их купе, но ощутимо.  Появляется новый пассажир -  и какой!

Возвращается из отпуска у родителей моряк. Все как полагается: тельняшка на крепких плечах и полный сундук моряцких баек. Рот у него закрывается только на то, чтобы прожевать или сглотнуть, поесть или выпить. Полина бы уже давно устала от такого непрекращающегося общения, но сейчас, когда исход путешествия близок,  желаемый результат не достигнут, и тоска подкатывает неостановимо, неотвратимо  – разговорчивый морячок спасение. Так она его и воспринимает, и слушает, и охает, и всплескивает руками.

- Шли мы как-то по Лаперузу…

- А там огромные медузы?

Он хохочет громко, толкает плечом в тельняшке ее, обтянутое спортивным костюмом.

- Соображаешь! Нет, там другое, сестричка, - тельняшка обнимает розовый спортивный костюм.  – Сейчас расскажу, как дело было…

Говори, рассказывай.

Доставай, показывай.

Впрочем, второе не тебе. Ай, вот опять! Да чтоб тебя!

* * *

Эх, жизнь моя – жестянка! Да ну ее в болото!

Все-таки пришлось сделать перерыв в морском вещании – уши уже дымились. Сбежала в вагон-ресторан, рассказчик остался в купе угощаться собранной в дорогу родителями снедью.

С разносолами в их передвижной кухне не слишком богато. Видела бы Зося – упала бы в обморок. Ни авокадо, ни киноа, ни миндального молока. Зося бы в целом образ жизни, который вела Полина в последнюю неделю, категорически не одобрила. Поля хихикнула, представив, как стоит в планке в вагонном коридоре, и люди перешагивают через нее. Да кому он нужен, этот пресс идеальный? Накачала себе кубики и косые. И попу наприседала. Что, помогло ей это? Как-то похоже что и не очень. Без малейших угрызений берет булочку и капучино. За окном степи сменил густой высокий лес. Амурская тайга – это ей уже сообщает моряк, успевший, судя по общему виду и блеску в глазах, соскучиться за полчаса по Полиному обществу. Ну а раз так – продолжаем разговор. Что там в Баб-эль-Мандебском проливе?..

* * *

Я стою на белой горе и гляжу в синеющую даль пройденных дорог.

- Слышь, сестричка!

А ведь Полина уже спала. Уже почти. Ну, моряк, с печки бряк! Сейчас будешь с полки!

- Чего тебе?

- А у меня во Владивостоке еще два дня отпуска будет. Давай замутим?

В этом путешествии неизменного много. Стук колес. Вкус еды в вагоне-ресторане. Ее непреходящая тоска по пятому всаднику. И популярность среди мужского населения одного конкретного купе. Предложения сыплются как из рога изобилия – Багринский бы обзавидовался.