Продолжай

- Я все равно не понял, из-за чего сыр-быр.

- Вот ты недогадливый, - Даша под действием коньяка вдруг перешла на «ты».  – Роман у них был.

Ро-ман. Где-то мы это уже слышали.

- Такой роман, что искры летели,  - продолжила Даша. - А потом она забеременела. А он ей – делай аборт. Вот и весь сыр-бор.

И тут же всплыли в памяти злосчастные, неконтролируемо размножающиеся Коровкины. Он хотел узнать, чем они ее так зацепили? Вот, на один из череды вопросов ответ, похоже, получен. Лучше бы его не знать.

- И что? Сделала?

- Мне Полина Алексеевна не докладывается, - хмыкнула Даша и сделала такой глоток коньяка, каким не стыдно и пива отпить. И не поморщилась даже. Крепкие в Вологде девицы. – Да только потом  ни беременности, ни ребенка…

 Скот ты, М.Т. Натуральный скот. Хотя как знать, как бы сам Ростислав поступил в такой ситуации. Не бывал, судьба миловала, так-то в теории  легко оставаться благородным. А если сам…

Нет, все равно скот. А, с другой стороны, зачем  Полине ребенок от такого скота. Ох, как запущено-то все…И сложно. И непонятно.

- Ну а сейчас она где? – ему нужно больше информации. Конкретной, практически применимой. Чтобы как-то разобраться.

- А ты знаешь, Росик, что собаки умирать уходят из дому?

- Чего?! – он даже не понял, что изумило больше: Росик или собака.

- Того, - после еще одного богатырского глотка пустой бокал отправлен на стол. – Кончилась ПолиночкаЛексевна. Силы у нее кончились. И терпение. Уползла, залегла на дно – раны зализывать.

- Откуда знаешь?

- Бабья чуйка, - фыркнула непочтительно. -  Закажи мне еще коньяка.

- И что – оклемается? – после исполнения очередного вологодского каприза.

- Должна.

Какие мы уверенные, любо-дорого поглядеть. А может, это в тебе коньяк говорит, деточка? Спросить что ли у него? Или у тебя?

- А мне что делать? – и сам изумился своему вопросу. Нашел, у кого ответы искать. У кого советов спрашивать.

 - А ты тут при чем, касатик?  - Даша споро вцепилась в принесенный заказ и тут же ополовинила его. - Ты ей кто?

Они молчали и смотрели друг на друга. В женском бокале методично убывал семилетний коньяк, в мужской чашке стыл кофе. А потом Слава откинулся назад на спинку стула.

- В эту вашу Вологду я ни ногой. Не бабы там, а ведьмы!

-  Обижаете, РОстислав ИгОревич. ОбыкнОвенные. Вы прОстО От таких Отвыкли.

На том познавательный вечер и кончился. Наутро Славе на телефон пришли от Даши данные о матери Полины: фамилия, имя, отчество, адрес. И даже вовсе не Саранск это, а где-то на периферии региона. Ну что же, тем проще, не надо будет всю Мордовию переворачивать кверху ногами. Пару дней взял на разруливание спешных вопросов – и в путь. Надо же посмотреть, что эта за Мордовская школа адвокатуры.  И с мамой познакомиться заодно. Судя по всему, незаурядная должна быть женщина.

Заседание шестое. В слушании объявляется перерыв.

Поезд тронулся рывком, и перрон за окном  - с продавцами пирожков, напитков, вяленой рыбы, с встречающими, провожающими, с зеленым зданием вокзала за ними – поехал влево, стремительно исчезая, сменяясь путями. Другими поездами, перегонами. Очередными. Поезд «Москва-Владивосток» набирал ход, везя  пассажиров в своем железном нутре согласно купленным билетам. И увозя одну пассажирку прочь от ее проблем.

* * *

Женщины семейства Чешко обладали двумя ярко выраженными, характерными особенностями. Первая из них – влюбчивость. Точнее, способность влюбиться мгновенно и с первого взгляда. Во взгляд, разворот плеч, улыбку, коротко и спортивно подстриженный затылок. В черт-не-пойми-пойди-разберись-во-что.

Так рассказывала Полине мама под утро выпускного, когда дочь пришла домой в слезах, соплях и чувствах. Первая любовь. Первый красавец класса. Первый раз. Больно и сладко. А он спустя полчаса курил и хвастался друзьям о своем «подвиге». Там же любовь девичья и кончилась, а память осталась надолго. Такая горькая память осталась, что из родного города сбежала, лишь бы не слышать шепотка за спиной. А он был – специфика маленьких городков, все всё знают на следующий же день. «Эх, Ларка, что дочка-то твоя натворила, а? Куда ты глядела, как воспитывала?». Это Поля натворила, ага. Она одна виновата – семнадцатилетняя девушка, что отдалась пылу первой любви. А тот, кто потом скинул ее чувства с плеча как пылинку, кто хвастался близостью с девушкой как спортивным достижением -  он тут был не при чем, он ни в чем не виноват. Он хороший мамин мальчик, а Поля – дурно воспитана, мама не доглядела.

Мать ни словом дочь не попрекнула. И на шепотки, и на разговоры, и на лживое сочувствие знала как отвечать. Опыт был богатый. В графе «отец» в Полином свидетельстве о рождении стоял прочерк, а сама Лариса Анатольевна была матерью-одиночкой. Так-то если рассудить – кого этим удивишь? А как судили и что говорили у матери за спиной Лина поняла, лишь сама став женщиной и познав вкус предательства.

А тогда, на утро выпускного, мама вытирала ей на кухне слезы передником, обнимала, заваривала чай и рассказывала негромко. Пришло время, значит – рассказать правду.

- Командировочный он был,  - мама налила ей чаю и протянула чашку. – Ну и я  влюбилась. Бывает так, знаешь - как помрачнение. Как кролик перед удавом я перед ним была, ничего не могла поделать – тянуло сил нет как, и гори оно огнем. Оно, может, и к лучшему – что сгорело все. Дело свое сделал и уехал, перед глазами не маячит. Все равно бы не женился, это уж видно было, и знала я это, и понимала – семья у него есть, кольцо на пальце. Зато мозги у тебя, Линка, от  отца. Умный был мужик, инженер из Москвы, приезжал линию на заводе пускать. Да и лицом ты на него похожа, яркий был мужчина.

Лина пила чай, шмыгала носом, кивала, икала. Так вот ты какой, папа родненький...

Потом, уже когда перебралась в Москву, Поля поначалу часто мечтала, что встретит его. Вот прямо так на улице возьмет - и встретит. И он ее узнает сразу, с первого взгляда, и…

Жизнь в Москве отучила мечтать. И научила терпеть. И многое, очень многое понимать. Что никому она тут не нужна, со своим красным дипломом юрфака Мордовского университета. Тут вас таких столько, что в штабеля складывать некуда.

А у тебя, кроме диплома – только мозги и гордость. А еще – яркая внешность и упрямство – тоже отцово, наверное.

Только на мужском жестком упрямстве и женском многострадальном терпении она и выжила. Было все – съемные на троих понаехавших квартиры за МКАДом, работа на износ, так что вечером упасть, закрыть глаза  - и снова звонок будильника, и снова затемно вставать. Был момент, когда она три месяца ночевала в офисе – тогда было совсем туго, и она была близка к тому, чтобы бросить все и вернуться.

Не бросила. Не вернулась. Упрямство и терпение. И умение сцепить зубы до скрипа.

Видимо, папаша ее был и в самом деле умный мужик. И дочь его смогла  - зацепиться, удержаться, перетерпеть и…

… и все случилось в ее жизни. Не сразу, не легко, но случилось. Шаг за шагом, спотыкаясь, иногда падая, но всегда вставая, она шла. И вот - престижная работа, полезные знакомства, хорошая репутация. В довесок – сплетни, дрязги, работа с девяти до одиннадцати, выходной – фитнес, покупки, выспаться.

Одиночество.

Здравствуй.

Осознала его Полина уже когда чего-то добилась. Когда можно чуть-чуть выдохнуть. Когда жестко оцениваешь, с кем разговаривать, кому улыбаться, кому жать руку. Она этому научилась. Но цена за все это – одиночество. Ты держишь их всех на расстоянии белозубой улыбкой, репутацией, интеллектом. Все хорошо, тебе никто не сделает больно, не предаст, не подставит.

Тебя никто не обнимет. Все прикосновения – лишь холодные деловые рукопожатия. А, еще два романа – по четко оговоренным правилам. Два романа – два прорыва в карьере. Да, она продалась. Да, задорого, за то, что невозможно купить за деньги. Потому что таковы правила. Заодно заработала себе репутацию стервы, которая способна на все. Смотрели с уважением и опаской. Многие хотели, еще больше - боялись.