Трубадура

Ты ведь самый главный мужчина в моей жизни, папа. Самый первый. Без тебя меня бы не было. Почему я стала тебе не нужна? Зачем ты позволил меня забрать? Почему не любил? Не оберегал, не защищал? Почему, папа, почему?!

Пришлось дышать носом. Чтобы успокоиться. Чтобы не зареветь. Но саднило в груди остро. Как давно она не опускалась до сожалений о своей почти сиротской судьбе, до жалости к себе, бедненькой, которую никто не любит. И потом, почему же никто? Дед. Дед ее любит. Только деду есть до нее дело, именно он вытащил ее из черно-белого норвежского кошмара, забрал, вылечил, отогрел.

И стоило дожить до двадцати семи лет, чтобы тебе встретился еще один человек, которому есть до тебя дело. Кто смог тебя защитить. Как его отпустить после этого? Кода хочется постоянно прикасаться, улыбаться ему, целовать его. Готовить ему еду и смотреть, как он ест. И любоваться.

Сколько ей осталось этого счастья? И как пережить то, что будет потом, после, когда их пути разойдутся? Тура повернулась к стене, подняла руку и провела по колючей поверхности ковра. Две тысячи евро. И раздолье для клопов – еле вытравила три года назад.

Надо заснуть. Завтра вставать рано, куча дел перед поездкой.

Только вот спать на мокрой подушке неудобно. Пришлось перевернуть.

*

- Тура, я бы хотел с тобой поговорить.

Какое совпадение. И ей надо с дедом поговорить. Трогательное единение в мыслях у деда и внучки.

- Мне тоже, - Тура подлила Павлу Корнеевичу чаю. – Давай ты первый.

- Хорошо, - дед кивнул. И совсем не хорошо насупил брови. Просто как в золотые денечки Туриной юности. Сейчас-то чем могла она заслужить эти сдвинутые вплотную седые брови? – Я хочу поговорить с тобой… - профессор Дуров задумчиво размешивал чай, явно подбирая слова. – На очень… деликатную тему. И я не очень рад, что мне приходится говорить об этом.

Сказал и замолчал. Тура была положительно заинтригована, но плохого не предчувствовала. Что там дед себе придумал?

- Тогда говори напрямую, если этот разговор тебе неприятен, - подбодрила Павла Корнеевича внучка.

- Ну а если напрямую, - носом выдохнул Дуров, – то я на днях имел беседу с Еленой. И она мне кое-что сообщила. Это касается тебя… и Степана.

Так. Сразу все стало понятным – и напряжение деда, и причина неприятностей. Елена – кто же это еще мог быть?

- И что же она сообщила? – Тура машинально подвинула деду розетку с вареньем.

- Думаю, ты догадываешься! – Павел Корнеевич был непривычно резок. Таким Тура его не видела с тех времен, когда он еще активно работал научным консультантом. – Но я скажу прямым текстом, изволь. Я понимаю, что кажусь вам смешным - со своими представлениями о нормах приличия и морали. Из прошлого века – так вы говорите. Что же, пусть. Но пока я жив – слышишь, Тура, пока я жив – я не потреплю этого в своем доме! Дождитесь, пока я умру – и тогда пускайтесь во все тяжкие, сколько вашей душе угодно!

Это было резко, обидно и больно. Пусть и справедливо по сути. И единственное, что смогла выдохнуть Тура, тихо и глухо:

- Дед…

Было что-то в ее голосе, видимо. Что-то, заставившее Павла Корнеевича схватить внучку за руку.

- Турочка, детка, я не хотел тебя обидеть! Я думаю прежде всего о твоем благе! Степан Аркадьевич… он производит впечатление человека порядочного. И, возможно, я сделал поспешные выводы и…

Дед посмотрел на внучку с тайной надеждой. Тура молчала, и Павел Корнеевич истолковал это молчание по-своему.

- Ох, прости меня, родная! – он неловко поднялся с места, чайная серебряная ложка глухо звякнула о паркет. А академик Дуров уже обнимал худыми жилистыми руками внучку за плечи и целовал в светлую макушку. – Прости меня, девочка моя. Знаю - к старости я стал вспыльчив и совсем несносен, зачастую сначала ругаю, а потом соображаю. Если я подумал не то, нехорошее – прости старого дурня.

Слезы комком встали в горле. Будь ты проклята, Елена. Кто тебя просил лезть, мстительная тварь? Что же ты не оставишь меня в покое? Просто не оставишь в покое? Тура пыталась дышать носом, но слова все равно не выходили. А дедовы пальцы все сильнее сжимались на ее плечах.

- Детка, если у вас все серьезно со Степаном… Нет, я все понимаю, сейчас не женятся сразу. Я не совсем замшелый пень, и какие-то вещи понять могу. И сам был молодым. Мне просто надо знать… понимать… Что у него серьезные намерения на твой счет… И если он намерен делать тебе предложение… - Тура с трудом подавила зародивший в груди всхлип, и он противным склизким комком осел где-то в желудке. – Я просто очень тебе люблю, девочка моя. И хочу, чтобы было кому о тебе заботиться, когда меня не станет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Это еще вопрос – кто о ком заботится. Конечно, Тура не сказала это вслух. И не только потому, что говорить пока все равно не могла. А потому, что дороже деда у нее нет никого. Не было. До недавнего времени. И огорчать его – не имеет права.

Елена дрянь. Но сама Тура обязана была подумать о последствиях.

- Дед… - она потерлась щекой о его морщинистую ладонь на своем плече. – Послушай меня. Пожалуйста. – Тура говорила медленно. Тщательно проталкивая слова сквозь еще напряженное горло. – Я уезжаю на три дня в Москву, по работе. Когда вернусь – мы обязательно все обсудим и я… - вздохнула и скрестила пальцы левой руки под столом. – Все расскажу и объясню. Договорились?

- Договорились, - Павел Корнеевич еще раз крепко поцеловал внучку в макушку. – Договорились, моя хорошая. А пока давай пить чай и расскажи мне, что за командировка? Мне интересны подробности.

*

Она словно проснулась. Или очнулась. Последние недели Тура смотрела на все сквозь какую-то легчайшую дымку – и даже гадости Елены не могли порвать эту пелену, сотканную из взглядов тайком из-под густых черных ресниц, из прикосновений мимоходом горячей ладони к пояснице, из тихого шепота: «Люблю тебя, Тучка», из крепко обнимающих рук и тугих шелковых кудрей. Но теперь в дело вмешался дед. Пелена пала. А они заигрались. Надо что-то делать со счетом на табло. Но в первую очередь – успокоить деда.

Сначала Тура малодушно решила отложить разговор со Степой на после поездки. Но поняла, что это только отсрочка и побег от проблемы. А ее надо решать, и времени не так уж и много. Значит, надо разговаривать.

*

- Дед, ты куда это собрался?!

Павел Корнеевич настолько редко выходил в последнее время из дому, что сейчас, увидев его в прихожей, одетого в древнее, стоящее колом пальто, и кепи, Тура сильно удивилась.

- Я взрослый человек и у меня могут быть дела, - отрезал Павел Корнеевич. – Буду через пару часов.

Тура смотрела вслед удаляющейся по коридору фигуре с тревогой. Но тон этот был ей известен, и спор сейчас не принес бы ничего. И на улице, слава богу, сухо.

Она еще потом посмотрела в окно. Дед шел довольно уверенно. Твердо опираясь тростью об асфальт. Ну что она, в самом деле? Академик Дуров в трезвом уме и твердой памяти. И ноги пока держат. И слуховой аппарат он надел. И кстати, раз уже деда нет, а Степка дома… И Елена на дежурстве. Тура стукнула в дверь комнаты.

- Степа, пойдем чай пить. Я пирогов купила вкусных.

*

- Степа, я хочу с тобой поговорит, - дежа вю. Все со всеми хотят поговорить. Тура поморщилась. – Точнее, я хочу с тобой кое-что обсудить.

- Угу, - Степан дожевал пирог, а потом все-таки обратил внимание на встревоженный вид и напряженный взгляд своей собеседницы. – Ту, чего случилось? Я денег забыл отдать? – Степка наморщился, вспоминая.

- Нет, все ты отдал вовремя, - ее голос прозвучал резче, чем следовало.

- А чего тогда? – Степа окончательно переключил внимание с пирогов на разговор. – Вы хотите цену поднять? Ну… я в принципе… не против… - и, поскольку ему не отвечали и щедрость не оценили, Степан повысил голос: - Тура?!

- Не о деньгах вообще речь!

- А-а-а… - Степа вздохнул - облегченно и недоуменно одновременно. – А о чем?