Трубадура

Звонкий смешок. Белые пальцы застегивают пуговицы темно-серого пальто.

- Каких-то несколько часов – и ваши страдания будут вознаграждены, Степан Аркадиевич.

Он едва подавил желание укусить ее за кончик розового и нежного на вид уха, выглянувшего вдруг из платиновых локонов. Ничего. Подождет и укусит ПОТОМ.

________

(1) Мариинка-3 – разговорное название концертного зала Мариинского театра.

Кадр девятый. Франко Дзеффирелли

Кадр девятый. Представляем, что на экране творение Дзеффирелли - тонко, прозрачно, и надо смотреть и слушать, не отрываясь. И все равно останется ощущение, что ты чего-то не понял. Прекрасное ощущение, если вдуматься.

Они выдержали одно отделение. И, пережив шквал ничем не заслуженных по обоюдному мнению аплодисментов, переглянулись и дружно встали с места. И так же дружно пошли в сторону гардероба.

- Надеюсь, Жорж нас простит, - Степан принял из неодобрительных рук гардеробщицы пальто. Автора оперы он узнал из программки. И имя его почему-то веселило. Жорж Бизе. Вместо жемчуга перед глазами стояло пирожное.

- Главное – завтра деду отчитаться, - вздохнула Тура, поворачиваясь спиной. – И побольше восторга, Степан Аркадьевич.

- Восторг будет, - пообещал он ей жарким шепотом на ухо.

В ресторане Степка ел. С аппетитом – ибо отсутствие оного не страдал ни при каких обстоятельствах – такой подлый организма. Только вот вкуса не понимал. То есть, понимал, что вкусно, но как именно – нет, не различал. Ту напротив поковыряла жульен, выпила две чашки кофе и один мартини. И теперь допивала второй. Разговор не клеился, несмотря на усилия обоих сторон. Взгляды становились все тяжелее, а паузы дольше.

- Все, – Степан отодвинул тарелку. - Я вызываю такси.

- Давай.

Кажется, в голосе Ту слышалось облегчение.

И кому нужна была эта обязательная программа?

В машине они держались за руки.

Какие у нее холодные пальцы. Ледяные. Потерпи. Скоро согрею.

Гостиница небольшая, частная, два этажа. Уютная и без лишних формальностей.

Ключи с пластиковой биркой. Зеленый ковер лестницы и коридора. Номер шестнадцать. Его полевой номер. Хороший знак, точно.

Он бы взял ее прямо тут, у входной двери. Он бы прижал ее к этой двери. Но Ту выскользнула из его рук.

- Мне нужно в ванную.

Девочкам всегда нужно в ванную, это факт.

*

Не к чему было придраться. К опере придираться бессмысленно - как известно, в этой области мы впереди планеты всей. Или это про балет? Неважно.

Ресторан – приличный, не из дешевых – интерьер, обслуживание, кухня. Гостиница – вполне милая с виду, номер уютный на беглый взгляд.

Тура оперлась руками о края раковины. И сантехника хорошая. И постельное белье наверняка чистое. И Степка просто красавчик сегодня – дамы в опере на него косились со всех сторон. Такие атлетически сложенные парни в прекрасно сидящем костюме и с копной роскошных черных кудрей не часто в опере бывают. Там все как-то больше иной… контингент.

В общем, придраться не к чему.

А хочется.

Потому что вдруг - страшно. Потому что ничего хорошего от близости не ждала.

Какой у нее был секс со своей первой и неземной любовью - Тура теперь и не помнила. Зато помнила омерзение, до рвотных спазмов – когда застала их. И потом ее долго преследовала мысль, что и саму Туру зачали вот так же - неприглядно. Дебелые трясущиеся женские бедра и бледная мужская задница. Волосатая. А она не замечала, что у него была такая.

Как же это отвратительно, грязно и некрасиво. А она, Тура – фригидна. Так проще думать. Чем считать, что вот это нелепое и омерзительное – та самая любовь. Ради которой люди делают кучу глупостей. Страшных глупостей. И даже гадостей. И даже…

И даже история с этим якобы или не якобы режиссером не удивила. А показалась очередным звеном в цепи событий, говорящих об одном: Тура Дурова и секс – такой, о каком пишут в книжках – несовместимы. Или она все-таки фригидна. Наверное.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Только вот собственная реакция на Степку вопила об обратном. От него что-то таяло внутри. Что-то твердое и замерзшее только от того, что смотрела на него – таяло, как сливочное масло на сковороде. И становилось тепло и сладко.

А теперь что – теперь все и сломается. Опрокинется. Все ее иллюзии и сладкие мечты. Все кончится этим – трясущимися ногами и волосатой задницей.

А у него гладкая. И красивая. Видела же.

Тура прижалась затылком к холодному кафелю. Паника накатила, все взбаламутила и отступила, оставив простую и четкую мысль.

Она не хочет секса. Она хочет любви.

Всегда хотела и никогда не получала.

Стук в дверь заставил вздрогнуть.

- Ту, ты скоро?

- Сейчас, - поняла, что говорит шепотом. – Сейчас, в порядок себя приведу.

- Ты и так в порядке! Открой.

- Степа, ты хочешь быть весь в красной помаде? – она пыталась собраться с мыслями. – Сейчас косметику уберу, чтобы тебе меньше пришлось есть. Десять минут.

- Открой. Немедленно.

И она поняла сразу, что больше он просить не будет. А объясняться наутро с персоналом по поводу сломанной двери не хочется.

Тура неохотно повернула защелку. И едва успела выпустить ее из пальцев – дверь резко открылась.

Он снял пиджак и расстегнул пару пуговиц на белоснежной рубашке. И был так красив, что даже казался ненастоящим. Как из кино или с рекламы на развороте «Вог».

И в ту же секунду парень с обложки «Вог» поцеловал ее.

Тура не успела пискнуть, охнуть, передумать – и ураган настоящего, живого и страстного поцелуя унес ее ото всех ее сомнений.

Они же еще тогда совпали. Вплоть до пломбы на верхней шестерке. А теперь - и всем остальным совпали. Ритмом сердцебиения и чередой вдохов и выдохов. Дрожью тела. А более всего они совпали взаимной и дикой жаждой. Потребностью друг в друге.

- Ты похож на вампира, - необходимость в воздухе одержала верх над желанием целоваться до умопомрачения. И теперь Тура пыталась отдышаться. И любовалась на уделанного помадой Степана. Он смотрел на нее абсолютно черными глазами, в такой же тщетной попытке усмирить дыхание. А потом резко оттер тыльной стороной алый с губ и подбородка.

- Тура, скажи только одно. Замок на спине или сбоку? А еще лучше - расстегни сама. Жалко будет… если порву.

Они молча смотрели друг на друга. Дыхание чуть успокоилось и тут же совпало снова по ритму. Тура медленно подняла руку на уровень груди. Собачка замка легко скользнула вниз до самого бедра, платье послушно поехало в том же направлении, слега на бедре задержавшись. Но Тура помогла ему. И – вот.

Под ним все тоже черное – чулки на кружевной резинке и скромный гарнитур из атласа. Чем богаты, Степан Аркадьевич. Нравится?

Вместо ответа ее подхватили на руки. Прижал так крепко, что у нее перехватило и совсем сбилось дыхание.

- Я постель разобрал.

Романтик, блин.

Она была похожа на зефир – когда освободил от одежды. Все это черное Степке не нравилось на ней – вызывало ненужные ассоциации, и потому шустро смел вон. А без него Тура была невозможно хороша. У нее не только на плече кожа совершенно молочная и чистая – она везде такая. За исключением тех мест, где кожа розовая. Мягкий, нежный и гладкий на ощупь, пышный и сладкий на вкус бело-розовый зефир – вот что такое голая Ту в постели. И он чувствовал себя добравшимся до кондитерской сладкоежкой. И не мог оторвать от нее губ и рук, прерываясь только на то, чтобы стаскивать с себя в перерывах между поцелуями одежду. Трусы стаскивал, не сводя жадного взгляда с ее груди. Образцовый пышный белый упругий зефир. И совершенные розовые ягоды на нем. Сознание окончательно и даже радостно сделало ручкой, передав управление древним первобытным инстинктам.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍С каждым поцелуем, с каждым прикосновением – все более и более смелыми – между ними становилось все жарче и жарче. И, когда этот жар уже можно было вынести, только став вместо двух – одним, вдруг…