Страница 4 из 9
– Ничего страшного не произошло, – сказал он мне. – Сейчас мы покушаем, выпьем микстуру, и всё будет хорошо. Давай, открывай ротик.
Филипп, получается, взял мою вилку и принялся меня кормить. Господи, откуда он это умеет? Ведь умеет же… Кушать, как маленькой, было стыдно, но и как-то волнительно. А Филипп ни на кого не обращал внимания, а просто спокойно кормил меня, иногда уговаривая, как действительно малышку. А я… Мне было приятно.
Я почему-то всё сильнее уставала. Наконец, еда, видимо, закончилась, и мальчик достал флакон, который вчера ему дал герр Нойманн. Аккуратно налив микстуру в ложку, он споил мне эту невыразимую горечь, от которой я скривилась и зажмурила глаза. Но усталость сразу пропала, и стало легче дышать. Я даже не замечала, что мне, оказывается, тяжело дышать. А это значит… Внезапно захотелось заплакать, но и тут Филипп как будто почувствовал – он обнял меня и прижал к себе.
Если мне так тяжело дышать, и я так устаю, значит, развивается сердечная недостаточность, и я скоро не смогу ходить. Мне от этой мысли стало так страшно, что я чуть по-маленькому на месте не сходила, но удержалась. Всё-таки, когда нет папы, я очень неуверенно себя чувствую. Просто жуть.
Так, надо встать… Филипп всё обнимал меня, почти не давая шевелиться, но я сказала, что мне нужно таблетки выпить, и он меня отпустил. Кажется, он чувствует, что я боюсь. Поэтому обнимает так, как будто боится потерять. Он меня не потеряет… Ну, наверное.
– Фрау Крюгер, – вдруг позвал Филипп куратора. – Хелен сейчас не сможет дойти к директору.
– Хорошо, Филипп, – улыбнулась Бригитта и о чём-то попросила сидевшего рядом с ней молодого человека. Наверное, это был герр Штельмахер, второй наш куратор. Он выслушал, кивнул и улыбнулся мне.
А мне было жутко. Мне страшно было так, что едва справлялся контроль, я просто жутко боялась. Того, что сегодняшний день – последний. Это невозможно рассказать, и будь я здоровой – никогда не смогла бы представить. Я опустила голову, справляясь со слезами. Нельзя плакать, нельзя! Нужно было удержать контроль, любой ценой!
Из-за стола встал Йенс, улыбнулся мне и как-то очень осторожно поднял на руки. Он держал меня, как маленькую, а у меня опять кружилась голова. Накатила дурнота, стало как-то очень холодно, и я… Не помню.
***
Что-то со мной не так, потому что я даже не заметила, когда потеряла сознание. Когда мои глаза открылись, то я увидела Филиппа, державшего меня за руку. Он как-то очень по-доброму на меня смотрел, отчего у меня защипало в носу, но я напомнила себе, что плакать нельзя. Оглядевшись, поняла, что это не госпиталь школы, а какое-то другое место.
– Где я? – тихо спросила я, потому что дышалось всё-таки не очень хорошо, как после обморока.
– Мы в больнице для колдунов, – ответил мне Филипп и погладил мою руку. – Директор нас сразу сюда переправил, когда ты в обморок уплыла.
– Больница – это хорошо, – проговорила я, давно привыкнув к больницам. – Значит, пока не умру.
– Ты совсем не умрешь, – твёрдо сказал мне этот мальчик, и я почему-то поверила ему. Может быть, я устала бояться?
Или же мне очень хотелось ему верить. В этот момент ко мне приблизился мужчина в необычном костюме – он был не свободным, как бывает у врачей, а каким-то обтягивающим, хотя цвет у него оказался привычным – небесно-голубым. Незнакомый доктор (а кем ещё он мог быть?) пару раз взмахнул рукой и удовлетворённо кивнул.
– Ты принимаешь таблетки, девочка? – спросил он меня.
– Да, – кивнула я и потянулась за сумочкой.
– А герр Нойманн дал тебе микстуру, так? – улыбнулся мужчина.
– Да, – ответил Филипп за меня и протянул флакон. – Вот эту.
– Так, дети, – сказал местный доктор. – Или таблетки, или микстуру, вместе их нельзя. Тебе пока, наверное, лучше остаться с таблетками. Твоим докторам будет проще контролировать твоё состояние.
– Хорошо, – прошептала я, теряя надежду на волшебное излечение.
– Понимаешь, девочка, – начал доктор, увидев мою погрустневшую физиономию. – У колдунов такие, как ты, очень редки и обычно не выживают. Для колдовства мы используем резервы своего организма, поэтому чем сложнее колдовство, тем больше сил ему нужно. Твоя болезнь очень редка, ты же знаешь это?
– Да, – кивнула я, это-то я знала точно. – Меньше одного на миллион, так в книге написано.
– В Швейцарии тебе не помогут, – вздохнул доктор. – По крайней мере, колдуны, потому что у тебя просто не хватит сил на излечение. Главное, не падай духом, хорошо?
– Я постараюсь, – меня уже душили слёзы.
– Так, парень, – обернулся доктор к Филиппу. – Вот тебе артефакт, когда она теряет сознание или видишь, что скоро потеряет, прикладываешь к груди, понял?
– Да, – чрезвычайно серьёзно ответил мальчик. – Я всё сделаю.
– Когда тебе исполнится хотя бы шестнадцать, можно будет попробовать что-то сделать, – произнёс доктор.
Он не сказал «если», а сказал «когда». Хотя я понимала и сама, что шансов дотянуть до шестнадцати у меня очень мало, но эти его слова подарили надежду. Тот факт, что колдуны используют свои силы для колдовства, для меня тайной не был, но я надеялась на какое-нибудь волшебство… Ну, или колдовство… Жаль, что эта надежда тоже умерла, просто до слёз жаль.
И нас отправили обратно к директору. Очень интересный способ, кстати. Надо повернуть артефакт в виде стрелочки вверх, потом появляется такой шар, в который надо сесть, а потом сразу выйти. Совершенно не чувствуется движение. Вот так мы с Филиппом оказались в кабинете директора. Я сразу же оглянулась, ища своего друга, и он взял меня за руку. Почему-то мне страшно без него, а когда он держит меня за руку или обнимает, то как-то спокойнее. Директор посмотрел на нас и предложил присесть на диван, куда мы с Филиппом и приземлились.
Герр Рихтер – это директор нашей школы, хотя здесь он называется «ректор» – предложил нам чаю и сладостей, но мы отказались. Филипп – не знаю, почему, а мне ещё было совсем не по себе, поэтому я и не рискнула, чтобы не затошнило. Потому что когда тошнит, то может случиться неприятность, а где здесь туалет, я не знала. Вот… Ректор, посвёркивая стёклами очков в свете лампы, с улыбкой нас с Филиппом рассматривал. Потом он вздохнул, переложив какие-то листы бумаги на столе.
– Мы не можем отправить вас домой, фрау Бок, – сказал мне герр Рихтер, но это я уже и так поняла. – Вам нужно проучиться хотя бы три года, раз уж вы записались, таковы условия договора.
– Я бы не поступала, но тот дядя, который приходил, заколдовал папу и маму, – тихо сказала я. – И ругался, когда я объяснить пыталась.
– Я прошу прощения за то, что это произошло, – почему-то извинился ректор Рихтер, на кого-то рассердившись, но не на меня, кажется. – Но сейчас уже ничего изменить нельзя, поэтому мы попробуем вам как-нибудь помочь.
Он ещё расспрашивал Филиппа, как тому живётся с опекунами в приёмной семье, а потом почему-то тяжело вздохнул и отпустил нас.
В этот раз я рассмотрела обстановку кабинета ректора – она была обычной, как у папы в больнице, только компьютера не было – это потому, что у колдунов какая-то проблема с техникой, по крайней мере, нам рассказали, что телефоны с собой брать нельзя. Ну, в том месте, где меня записали в школу. Двери деревянные, большие – выше меня раза в два, наверное, а за ними – серые стены, покрытые коврами. Кажется, они называются гобеленами, хотя я не уверена. В школе очень тепло, даже и не скажешь, что за окнами осень, хотя яркое солнышко намекает на то, что и там не холодно. Окна большущие, поэтому в школе светло, вот…
Мы вышли, и Филипп, взяв меня за руку, куда-то повёл. Он хороший, и я ему доверяю.
***
– Я бы хотел знать, мсье Бёзе, почему вы применяете колдовство, когда согласие нужно получать добровольно? – голос герра Рихтера был холоднее льда.
– У меня нет времени болтать с каждым! – ответил инспектор по записи в школу, так напугавший девочку накануне.