Страница 4 из 15
Она ждала, что Марьяна вот-вот расхохочется и объявит, что всё это и в самом деле не более чем очередной розыгрыш, но Марьяна молчала. И сосредоточенно о чём-то размышляла.
А Лёля, припомнив вдруг резко изменившееся поведение подруги в последнее время, вновь засомневалась в категоричности своих выводов. Что-то не похоже было, чтобы Марьяна её сейчас разыграть пыталась.
– Ну ладно! – сказала Лёля, останавливаясь. – Дальше не провожай!
– Хорошо, – послушно отозвалась Марьяна (что тоже было на неё совсем даже не похоже). – До завтра тогда?
– До завтра! – сказала Лёля и, помахав на прощание подруге рукой, направилась было в сторону собственного дома, но тут…
– Подожди! – послышался вдруг за её спиной отчаянный возглас Марьяны. – Лёлька, постой!
Остановившись, Лёля немедленно обернулась. И увидела, как Марьяна бежит к ней, а подбежав, торопливо протягивает зажатого в руке клоуна.
– Возьми, а?!
– Зачем он мне? – машинально убрав руки за спину, Лёля с каким-то даже испугом посмотрела на подругу. – Не хочу!
– И не надо! – торопливо зашептала Марьяна. – Просто выбрось его куда подальше! Подальше куда… только чтобы не рядом с моим домом… или, знаешь, в реку его лучше швырни, когда через мост переходить будешь! Он, гад, тяжёлый… моментально ко дну пойдёт…
Выговорив всё это на одном дыхании, Марьяна вновь замолчала с протянутой рукой, и лицо у неё было каким-то странно отрешённым. И ещё затравленным, что ли… И Лёля поняла вдруг, что не сможет отказать сейчас подруге в этой её необычной просьбе, что это будет как-то даже не по-товарищески с её стороны.
– А сама? – всё же поинтересовалась она. – Пошли, тут же совсем недалеко до мостика! Там вместе и выбросим…
– Не могу! – Марьяна вдруг судорожно замотала головой. – Нельзя мне, понимаешь?! Да и… – тут она замолчала на мгновение, перевела дух и добавила тихо, еле слышно: – Боюсь я, понимаешь… и даже не так игрушки этой боюсь, как… – тут она запнулась, вновь замолчала на мгновение. – Не знаю даже, как тебе объяснить… сны эти… в общем, я сама ещё не во всём толком разобралась…
Не ведая, что и ответить, Лёля некоторое время лишь молча всматривалась в по-настоящему испуганное лицо подруги… Всматривалась, словно пытаясь отыскать там малейшие следы фальши или, скажем, притворства, но так ничего и не смогла обнаружить. Испуг и затравленное выражение на лице Марьяны были вполне искренними (или это она так искусно притворяться научилась?), а посему Лёля лишь вздохнула и осторожно высвободила странную эту игрушку из холодных и на удивление безвольных пальцев Марьяны.
– Ладно! – сказала она, стараясь не смотреть при этом на Марьяну и, одновременно с этим, засовывая клоуна в боковой карман куртки. – Подойду к реке, да как зашвырну…
Всхлипнув, Марьяна вдруг бросилась на шею подруги, крепко обняла её и неожиданно поцеловала в щёку.
– Спасибо, Лёлька!
В следующее мгновение Марьяна уже бежала по направлению к дому, а Лёля, несколько озадачено проводив её взглядом, тоже направилась в сторону собственного жилища. Она шла медленно, не спеша, и усиленно при этом размышляла о странном поведении Марьяны. Неужели она не разыгрывает сейчас Лёлю, а сама на полном серьёзе верит во всю ту чепуху, которую только что несла? Очень даже на то похоже… И не свихнулась ли по-настоящему её лучшая подруга в чрезмерном своём увлечении всяческими киношными страшилками?
Лёле и самой нравились «ужастики», но всё же далеко ей было в этом до Марьяны. Та ужастики да страшилки киношные просто обожала.
Вот и дообожалась, дурёха! И как, скажите, ей теперь помочь? Рассказать обо всём этом кому-либо из взрослых, или просто оставить всё как есть, в надежде, что оно само собой образуется со временем?
А что, ежели не образуется? Что, если болезнь эта (а это и в самом деле была какая-то вполне реальная психическая болезнь, или, что более вероятно, самые первые грозные её симптомы) начнёт ещё и усиленно прогрессировать?
Так что лучше всё же рассказать…
Вопрос: кому?
Рассказать можно было, к примеру, Наталье Петровне, их классному руководителю. Она и добрая, и отзывчивая, и должна всё правильно уразуметь, вот только…
Вот только тогда Лёля невольно проявит себя как ябеда и предательница, особенно если всё её страхи и тревоги окажутся пустыми, а Марьяна всё же выделывается сейчас и мастерски разыгрывает подругу!
Полностью поглощённая в эти свои невесёлые размышления, Лёля и не заметила, как дошла до моста и даже успела уже его перейти. И тут только вспомнила о гуттаперчевом клоуне в кармане и о своём собственном обещании немедленно зашвырнуть странную эту игрушку в холодную весеннюю воду.
Пришлось остановиться и повернуть обратно. А перед этим Лёля засунула руку в карман, вытащила оттуда клоуна и, повинуясь какому-то непонятному, но совершенно непреодолимому желанию, принялась внимательно его рассматривать.
Игрушка как игрушка, и ничего непонятного (если не считать необычного её веса) в игрушечном клоуне не наблюдалось. На взгляд Лёли, несмотря на аляповатую и излишне яркую раскраску, красивая и мастерски сделанная фигурка, и жаль даже её в холодную воду швырять…
А что, ежели не швырять? Что, если оставить эту игрушку себе, а Марьяне потом просто соврать. Сказать, что выбросила, мол, в воду, как обещала, и дело, как говорится, с концом!
Но вся беда в том, что врать Лёля (в отличие от той же Марьяны) совершенно не умела. Не получалось у неё враньё, если честно, никогда не получалось!
И тогда Лёля решилась. Подошла к чугунным перилам, подняла руку с зажатой в ней игрушкой и…
В этот самый момент взгляд её невольно задержался на большущей куче сухой прошлогодней листвы, наваленной на самом, считай, речном берегу. Кто-то поджёг кучу да и ушёл, и вот теперь она медленно начинала разгораться, дымясь в нескольких местах сразу.
А что, если…
Что, если покончить с клоуном именно таким способом? Да и Марьяне спокойнее будет, когда Лёля сообщит ей, что не просто избавилась от непонятной этой игрушки, выбросив её в воду, а сделала больше: дотла сожгла гуттаперчевого клоуна, зашвырнув его в жаркое пламя костра.
Быстренько сбежав по узенькой тропинке к самой воде, Лёля остановилась у мусорной кучи, и как раз в этот самый момент вялые синеватые струйки дыма на самой её верхушке принялись заметно густеть, постепенно сливаясь друг с другом в единое целое. А потом среди белёсого этого дыма полыхнули и самые первые красноватые язычки пламени…
Сочтя сие добрым предзнаменованием, Лёля быстренько размахнулась и зашвырнула клоуна почти в самый центр разгорающееся костра. Какое-то краткое мгновение, молча и с нездоровым даже интересом (чувствуя себя при этом едва ли не убийцей), наблюдала, как жадно начинают облизывать ярко-алые огненные языки разноцветную поверхность игрушки, как белые клубы дыма постепенно чернеют от этого их вкрадчивого прикосновения. А потом…
Потом начался самый настоящий кошмар!
С пронзительным, леденящим душу визгом игрушка вдруг выпрыгнула из горящей кучи. Она и сама горела алым коптящим пламенем, а посему тотчас же принялась кататься по земле, пытаясь хоть как-то сбить губительное это пламя. Когда же ей это не удалось, ожившая игрушка, не прекращая пронзительного своего верещания, ринулась в сторону Лёли, которая, от охватившего её ужаса, даже кончиками пальцев пошевелить не могла.
Она невольно зажмурилась в ожидании то ли смерти, то ли чего-то ещё более ужасного… Но истошно вопящая игрушка просто промчалась мимо, обдав напоследок Лёлю резким неприятным запахом палёной резины. Потом сзади, со стороны речки, до ушей девушки донёсся характерный булькающий звук, и на этом всё смолкло…
Зато закричала сама Лёля; не закричала даже – завопила, ещё похлеще ожившего клоуна. И, завопив, бросилась прочь от страшного этого места. Она всё бежала и вопила, вопила и бежала, и всё казалось Лёле, что зловещая эта игрушка тоже мчит следом и вот-вот должна её настигнуть! Вокруг были люди, превеликое множество взрослых людей, но Лёля понимала, что никто из них ничем не сможет сейчас ей помочь, ибо у взрослых свои «взрослые» ужасы и свои «взрослые» представления о кошмарах.