Страница 47 из 102
Кажется, это был не вопрос, но Эливерт не замедлил с ответом:
– Да. Вор. Разбойник. И людей я убивал. Тебя это пугает?
Граю ещё раз вздохнула, посмотрела прямо в глаза и сказала просто:
– Нет. Я не боюсь тебя. Мне всё равно, что ты плохое делал. Ты добрый и смелый. И не дашь меня обижать. И если эрра, к которой ты меня увезёшь, такая же хорошая – я поеду. Только… – девочка запнулась.
– Только что? – уточнил атаман.
– А ты останешься? – робко спросила девочка. – Я хочу с тобой. Чтобы всегда с тобой…
– Не буду врать тебе, пигалица, – Эл взял её маленькую ручку в свою ладонь. – Не стану тебе обещать то, чего не будет. Вскоре я уеду. Очень далеко… на Север.
– Зачем? Ведь там плохие люди! – встрепенулась Граю.
– Так надо, птаха, – кисло улыбнулся Эливерт. – Меня долго не будет, и, может… Нет, вот что! Как только я вернусь, я заеду к тебе. Обещай не скучать! Пройдёт много времени прежде, чем мы увидимся снова. Понимаешь?
– Да, – угрюмо кивнула Граю, – но я дождусь. Я могу долго-долго ждать. И я буду хорошей, буду помогать эрре Вириян. Мне её жалко. Она, наверное, хорошая… Как ты! Она не будет меня ругать и колотить. – Девочка вдруг испугано смолкла и, вцепившись в руку разбойника, спросила торопливо, пытливо заглядывая ему в лицо: – Ведь она не будет, не будет меня обижать?
Настя судорожно сглотнула и отвернулась, чтобы скрыть засиявшие на ресницах слёзы. Сердце защемило от этой картины. Так невероятно сумела задеть за живое эта маленькая замарашка, настолько привыкшая к мучениям, голоду и одиночеству, что сейчас, когда судьба дала ей шанс изменить свою жизнь, она не может поверить в это, и всё ещё подозревает мир в том, что он желает сыграть с ней очередную злую шутку.
А потом Настя услышала, как внезапно дрогнувшим голосом Эливерт сказал:
– Нет, Граю, Вириян тебя не обидит. Никогда, слышишь. Верь мне! Она никогда не будет тебя бить. Она будет любить тебя. И сошьёт тебе новое платье, красивое, какое носят только королевны. И будет печь тебе пироги с клубникой и сливками. Будет заплетать в косы твои нечёсаные локоны, а на ночь рассказывать сказки, как когда-то рассказывала их тебе мама. Она не станет выгонять тебя на улицу и морить голодом, не заставит тебя воровать и попрошайничать. Там всё будет по-другому! Так, как и должно. У тебя будет свой дом, красивый, уютный, полный солнечного света. И маленький садик, и красивая кукла, и много друзей. Я обещаю тебе это, Граю. Я клянусь тебе, если ты поедешь со мной к Вириян, у тебя всё будет! Дом, и семья, и, может быть, ты даже однажды назовёшь эрру Вириян мамой… Ну, так что, цыплёнок, едешь с нами к Вириян?
Граю улыбнулась.
– Да, с тобой поеду, Эливерт. Тебе я верю…
– Вот и славненько! – Эл радостно хлопнул по столу, оставляя несколько золотых на тёмном дереве, словно заправский фокусник.
– Вор и воробышек – славная у нас будет парочка, – усмехнулся разбойник, подхватывая девочку на руку. – Идём, друзья! Мы и так задержались.
Настя поднялась вслед за Наиром. После душещипательных ночных разговоров и богатого на стрессы утра, она чувствовала себя растревоженной.
С трудом обогнув громоздкие столы, она пробралась к выходу, махнула на прощание Риланн, не упустившей случая горячо проститься с Эливертом и Граю, и, наконец оказавшись на улице, вдохнула полной грудью свежий воздух.
После едкого полумрака трактира яркий утренний свет жёстко хлестнул по глазам, заставляя жмуриться, словно кошку на солнцепёке.
Граю устроилась на руках разбойника, обнимая его за шею. Девочка выглядывала из-за его чётко обрисованного плеча, поблёскивая тёмно-серыми глазёнками, и смущённо улыбалась Романовой.
Настя уже готова была вскочить в седло своей рыжей красавицы Искры, когда услыхала за спиной тихий жалобный голос Граю.
– Дядь Эливерт, а можно мне с папкой попрощаться? Вдруг я его больше не увижу.
Настя не сдержала вздох. Кажется, отправление в дальнейший путь вновь откладывалось. История с девочкой начинала затягиваться…
***
– Здесь! – объявила Граю, восседавшая верхом на серой кляче.
Она почти терялась среди дорожных тюков и напоминала Насте погонщика верблюда, что ведёт караван с богатыми дарами. Может быть, дело и не в сумках, а в самой смуглой замарашке-наезднице. Цвет её кожи немногим уступал восточным погонщикам, словно пески Сахары оставили на ней свой след.
Впрочем, бесцветное и безымянное животное, которым девочка верховодила, в росте верблюду явно уступало. Эливерт звал эту неказистую лошадку просто Мышь. Но Граю, кажется, не смущал непрезентабельный вид её транспортного средства.
Покинув трактир, девочка уже не казалась такой испуганной и дикой. Она улыбалась счастливо и горделиво. Серые глаза сияли, как праздничный фейерверк, и осанку она старалась держать, как у настоящей благородной миледи, даже голос её стал смелее и звонче.
И теперь, когда четвёрка лошадей, покинув одну из центральных улиц Берфеля, свернула в узкий грязный переулок, девочка заявила:
– Здесь. Вот мой дом!
Настя окинула строение взглядом и подумала, что, если Граю называет эту халупу домом, у девочки, видимо, очень богатое воображение. Наир скривился, сделав такую мину, словно случайно хлебнул уксуса. А Эливерт, недолго думая, озвучил общее мнение вслух.
– Скорее это похоже на собачью конуру!
Он ловко спрыгнул с Ворона. Привязанная к его седлу Мышь тут же послушно встала, совершенно безучастная ко всему. Она вообще отличалась флегматичным характером.
Искра Насти беспокойно затанцевала, но разбойник тут же придержал её под уздцы. Светлая Глелоу Наира в понуканиях не нуждалась – лошади лэриана понимали без слов.
Эливерт снял Граю с седла. Она замялась нерешительно. Из дома так никто и не показался, подъехавшими путниками не заинтересовался, хотя оттуда долетали некоторые звуки: побрякивание посуды, надрывный рёв ребёнка, разговор на повышенных тонах (проще говоря, обычная ругань) – словом, будничные утренние звуки, привычные для не совсем благополучной семьи.
Вифриец кивнул на дверь.
– Ну, иди, пигалица – прощайся со своим папашей! И не переживай – недалеко ведь уезжаешь. Подрастёшь – будешь сюда приезжать, если захочешь. Навещать своего Сильтина, тётку Беарью и братцев сводных тож…
Граю поглядела на него снизу вверх, задумчиво покусала нижнюю губу и заявила:
– Не-а, тётку Беарью не буду. Я только к отцу ездить буду…
– Ну, это уж как пожелаешь. А теперь иди! Время не ждёт – нам в путь пора.
Девочка юркнула в скрипучую дверь, как мышка. Насте показалось, что на пороге она вновь боязливо поникла и напряглась в тревожном ожидании.
Эливерт вскочил в седло Ворона, молчаливый и злой. Он думал о чём-то своём, и Романова, несмотря на почти непреодолимое желание разрушить гнетущую тишину, не решилась заговорить.
Впрочем, безмолвие не продлилось долго. Эл деловито достал из седельной сумки тяжёлый кошель, подбросил его на ладони и кинул деньги лэгиарну. Тот поймал их ловко.
– Наир, – тихо сказал разбойник, сосредоточенно разглядывая шею своего жеребца, – ты пойди за ней! Я таких, как этот сапожник, отлично знаю, от лысой макушки до немытых пяток. Сейчас Граю растолкует что к чему, и он мигом смекнёт – дело наживой пахнет. Вспомнит сразу, как родное чадо любит. Скажет, как же это я ненаглядное дитя невесть куда отдам? Задаром. Ты сходи, разъясни, что мы ей зла не желаем! Только капюшон не снимай, а то не поверят! И золото возьми – пригодится! – Эливерт, наконец, вскинул голову, ожог прозрачным льдом серых глаз, и добавил холодно: – Я бы сам пошёл… Но, знаешь, боюсь. Когда эта скотина деньги начнёт клянчить и торговаться, как на базарной площади, чтоб родную кровь подороже продать, не сдержусь ведь. Я ему шею сверну. Светлыми Небесами клянусь, Наир, если эта мразь, хоть слово про деньги скажет! А Граю это видеть вовсе не нужно. Сходи, Наир!
Лэгиарн уже не слушал последние слова атамана, направляясь в дом сапожника. С его уходом вновь воцарилась мёртвая тишина.