Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 6 из 11

Вкус счастья

Сладости являются универсальным средством взрослых решать проблемы с детьми. Помните, в детстве? Как только ты начинал приставать к родителям, тебе давали конфету или шоколадку и искренне считали, что решили твою проблему или, как минимум, успокоили тебя. Наверное, с их стороны, это было нечестно: они вроде как от нас откупались,– а у нас не было выбора. Мы же не знали, что это не любовь, а сделка. И вот мы уже сами взрослые. Все продаем и все покупаем, время от времени предаем и во многом разочаровались. Особенно в фундаментальных ценностях этого мира. Но вкус из детства, тот самый, остается единственным святым чувством, которое напоминает нам о нас самих, настоящих, какими мы были в детстве. Счастливыми и наивными. Сладкоежками.

Во как бывает

С поэтом Федяшкиным случилась вот какая история. Он перестал слышать голоса. Точнее, один голос, который ему нашептывал стихи, а он их безуспешно пытался записать. Но жизнь поэта – это вам не работа стенографистки, с 9 до 17 каждый день. Нет, все не так просто. Залезет, к примеру, Федяшкин в душ, а тут голос и начинает диктовать. Он из душа, чтоб записать, а тот тут же замолкает. Обратно в душ – диктует. В общем, не жизнь, а мука. Голос этот всегда звучал в самых неподходящих местах и в самое неподходящее время. И он, Федяшкин, разрывался между желанием записать стихи и нормально жить в свое удовольствие, как все. Остальные. Мучился Федяшкин страшно, но держался генеральной линии быть поэтом. Жалко ему, понимаешь, было упустить все, что в голову приходило. Да и приходило, если честно, все какая-то ерунда. Так, пшик, словесный переполох, да и только. Стихи его никто не печатал, а читать их публично он стеснялся. Бедствовал ужасно, но гордился тем, что поэтический гений. А тут раз – и тишина. Внутри. Темно и тихо. И тьма такая, знаете, вполне уютная, а не такая, что скрывает черт знает что: ужасы ночи во всем их разнообразии. В общем, на душе темно и скучно. Словно в пустом платяном шкафу. Никакой поэзии. Осознав свое поэтическое бесплодие, решил Федяшкин к своей прежней профессии вернуться. Стал снова проктологом работать. В поликлинике. Придет на работу, заглянет пациенту в одно место и все ждет, авось ему оттуда кто-нибудь начнет диктовать: «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты, как мимолетное виденье, как гений чистой красоты». А в ответ тишина. Целый день осматривает пациентов и все без результата. Никакого откровения. Пойдет с горя к урологу Парнокопытову. Вместе чай с крыжовником попьют, медсестру Зою обсудят, и по домам. Теперь живет как все, на одну зарплату. И все понять никак не может, счастлив он или нет? Во как бывает.

Вознесение

Тут один случáй случился. Можно сказать – происшествие. Ну, прямо курам на смех. Один человечек, по сути никто, взял да и вознёсся. Вот прямо так, у всех на глазах и без всяких видимых причин. А главное, если бы кто-то достойный, ну тогда понятно. Типа начальства. Или кто-то еще поважней, весь усеянный там лаврами или почетными венками. А так – дрянь какая-то. Некий Кирилка. Сопля, а не человек. Оторвался, понимаешь, от земли и коллектива, сам того не ведая, и повис. В воздухе. Он с первоначалу и не понял, что точку опоры потерял. Думал, что над ним кто-то так подшутил. Ногами стал шуровать туды-сюды, словно какой-то сукин сын из телевизора, а результату ноль. С испугу даже на спину пробовал упасть. Все равно не получилось. Висит, понимаешь, словно какой-то индийский факир в цирке. И матерится. Отчетливо так и каждое слово по делу. А потом взмыл к потолку, головой ударился и замолчал. Пока его санитары из скорой помощи не попытались оттуда достать. Да только ничего не получилось. Как они его на пол ложут, он снова к потолку стремится, словно пузырь какой с газом. Прям опыт на уроке физики. Тут кто-то совет дал умный, что надо бы ему гирю в руки дать. Тогда, мол, точно не полетит. Ну, то да се, гирю-таки достали. Пудовую. К полу его приперли и в руки сунули. А он все равно взлетел, а гирю ту на доктора уронил, что с санитарами приехал. Визгу было, словно живую свинью резали или пилораму включили. Все вокруг бедолаги доктора бегают, зашибленного, а о Кирилке-паршивце на время забыли. Думаете на этом все и закончилось? Не тут-то было. Кирилка потихоньку, словно муха какая, по потолку пополз к окну: улизнуть, видимо, хотел, пока о нем забыли, и чтоб прямиком в небо и навсегда. А мы, значит, здесь и ни с чем? Да только кто же ему даст просто так уйти, если он всем должен. Кирилка этот, известный подлиза, только и делал, что деньги стрелял по своему особливому методу: подойдет, негодяй, комплиментов наговорит и сразу в долг попросит, а отказать после этого вроде как и неловко, вот все ему и давали. Тут кто-то и кричит ему, видя его настойчивое намерение ретироваться отсюда навсегда, мол, долг отдай, прежде чем лететь. Деньги там тебе все равно не понадобятся, а нас всех уважишь. А тот, то ли в ажитации новой жизни, то ли от избытка чуйств, как принялся изливать все, что о своих кредиторах на самом деле думал, что всем как-то сразу неловко стало. Даже доктор замолчал. Некрасивым оказался человеком, прямо-таки саморазоблачился. Но тут что-то пошло не так с его вознесением: наверное, на небе тоже слышали, что он говорил обо всех, и это им там явно не понравилось. И он прямиком угодил обратно. На пол. В компанию, так сказать, своих «друзей», о которых так опрометчиво отзывался. Тут и скорая пригодилась. И санитарам было чем заняться, помимо доктора с гирей вместо головы. А Кирилку этого все простили. Потом. Так что нового Ильи Пророка у нас таки не случилось. И слава Богу. А все потому, что у нас ведь как – без коллектива никуда. Даже на небо.





Воспоминание о будущем

В будущем, когда люди достигнут относительного бессмертия и будут жить практически бесконечно долго, а все плотские потребности удовлетворять посредством специальных личных андроидов, процесс размножения будет крайне избирательным и поставлен под строгий контроль для улучшения человеческой природы. Евгеника снова будет возрождена, но уже под другим именем, а аргументы морали, которые ее ранее отвергали, уйдут в прошлое. Люди будущего будут жить в мире, состоящем из странной смеси перманентной эйфории и галлюцинаций, а основная цель их существования будет заключаться в стяжании счастья: абсолютного наслаждения, проявлением которого будет или занятие творчеством, или труд для достижения морального самоудовлетворения. В свете практически достигнутого бессмертия отношение к смерти тоже изменится. Ее будут считать теперь неотъемлемым правом каждого человека на свободу выбора, воспринимая как возможность освободиться от обязанностей жизни: акт окончательного непослушания перед обществом. Люди внешне сильно изменятся, исчезнут расы и страны, каждый будет жить в своем собственном герметическом мирке. Любовь в его нынешнем понимании отомрет, ее заменит человеку дружба как возможность на время прерывать собственное уединение в свободном общении с другими. Дружба отныне будет ценится как самое искреннее и чистое чувство, лишенное всего плотского, как бескорыстное начало в человеческой природе. Внутреннее благородство станет новым культом всего человечества, лишенного благодаря достижениям технологического прогресса, всех своих базовых природных инстинктов, которые отныне перестанут влиять на человеческие поступки и поведение. Это будет новый дивный мир, в котором таким, как мы, уже не будет места.

Со всеми бывает

Конферансье объявляет: «Сейчас выступит заслуженный и где-то даже народный, среди всякого инородного отребья, наш знаменитый и всеми любимый банно-прачечный певец Раздваплюев со своим неувядаемым шлягером «Я испохабил вашу жизнь».