Бич Нергала

– Сам виноват, – сказал Ну-Ги, когда бездыханное тело сотника повалилось на дно корзины. – С такими, как Конан, надо драться честно. Правда, Иярчик?

Он поднес к лицу насмерть перепуганного попугая. Ласково подул на плешивую макушку.

– Лети, пичужка. Лети следом за шаром. А то бедненький глупенький император ждет нас с тобой, не дождется.

Он подбросил попугая, тот захлопал крыльями, и отшельник невесомо, как пушинка одуванчика, взмыл над горящим дворцом.

Глава 3

Словно моровое поветрие пронеслось по многолюдным кварталам величественной агадейской столицы. Личным указом Абакомо распорядился выселить в окрестные села светское население; даже весь его двор, за исключением жрецов, спешно перебрался в загородную резиденцию императора.

Шетра готовилась встретить божество.

Никакой иной город или село Междугорья, уже не говоря о монастырях с полигонами, специально предназначенными для всевозможных катастроф (а разве не чревато катастрофой приглашение в мир живых божества такого пошиба?), не годились для приема верховного бога агадейского пантеона. Столица облачилась в торжественно-праздничный наряд: море цветов, государственные флаги на каждом фасаде, зеленые и желто-коричневые процессии жрецов, парадные мундиры на тысячах солдат горной гвардии. Все священнослужители и воины Междугорья собирались на городской площади и строились в безупречные шеренги вдоль монументальных мраморных стен подиума из шлифованных мраморных блоков, на котором возвышался циклопический позолоченный трон с расширяющейся кверху спинкой и закругленными подлокотниками.

Король, надевший сообразно случаю мундир тысяцкого горной гвардии, ждал как на иголках, когда последние священники и гвардейцы займут свои места в строю. Его вельможи и адъютанты несколько ночей не смыкали глаз, готовя столицу к великому событию, к переломному моменту в истории Агадеи (да что там Агадеи – всего мира!), и теперь едва держались на ногах от усталости.

Преподобные Кеф и Магрух смахивали на оживших мертвецов, им досталась самая сложная работа: поиск безотказного средства для вызова божества. Они переворошили библиотеки всех храмов, закопались в окаменелые пласты фольклора, не побрезговали даже языческой эзотерикой, но отыскали, в конце концов, способ, который вчера, на испытании в Храме Откровения Инанны, за северной околицей Шетры дал ощутимый и зримый результат. В белокаменной молельне Храма, напоенной чадом ароматических лучинок и трав, золотая клетка над Кефом и Магрухом раскололась, и в пролом вступила бледная дева в желто-коричневом одеянии, и назвалась богиней Инанной, и возложила ледяные длани на макушки изнуренных пастырей, и рекла страшноватое пророчество: «Тот, кого вы разбудить мечтаете, встанет и придет, но горе вам, если он встанет не с той ноги». И улыбнулась обворожительно, и исчезла, а клетка, что обуздывала их души, рассеялась в пыль, в неуловимые золотые лучи, сгинула без следа. Больше она не появлялась ни над великомудрым императором Агадейским, ни над его просвещенными подданными. Богиня любви и распри сняла чары злого духа Анунны, и в сем Абакомо видел доброе предзнаменование.

– Все готово, о повелитель, – склонился перед императором дородный царедворец в зеленой расе ануннака, верховного жреца храма Эрешкигали.

Абакомо позавидовал ему. Ибн-Мухур – хлопотун, каких поискать, радеет не за страх, а за совесть, но с его щек никогда не сходит здоровый румянец. Перед уходом из дворца Абакомо глянул на себя в серебряное зеркало: под глазами коричневые полукружья, щеки ввалились, обострились скулы. Конечно, разве могли не сказаться на облике ночные бдения, бесчисленные попытки пробить золотую клетку? Чего только не вытворял Анунна, загробный интриган, как только не глумился над юным монархом! Каких только монстров не подбрасывал из небытия! Но все-таки Абакомо переиграл коварного чародея, и теперь их должен рассудить сам Нергал. Император нисколько не сомневался, что суд закончится в его пользу.

– А раз готово, – произнес Абакомо, внутренне содрогаясь от волнения, – чего же мы ждем?

Ибн-Мухур повернулся к Кефу и Магруху и картинно воздел руки – подал верховным жрецам знак начинать. Те направились к своей пастве: худощавый седой инаннит – к шеренгам священников в желто-коричневых мантиях, низенький плешивый эрешит – к строгим зеленым рядам. Абакомо взобрался по лестнице на подий и встал спиной к трону, а лицом – к суровым горногвардейцам.

– Верные сыны Агадеи! – воззвал он к собравшимся на площади. – Храбрые защитники отечества и смиренные радетели веры! Возлюбленные подданные мои!

Шеренги отозвались гулким благоговейным вздохом. В благодатной долине меж трех горных кряжей молодой властелин снискал всеобщее обожание. Как и его отец, и дед, и другие венценосные предки.

– Все вы знаете, зачем мы здесь собрались. Наш маленький гордый народ – в кольце врагов. За нашими горными хребтами, – император повел руками кругом, – полыхают войны. Владыки соседних государств, все как один, желают нам смерти.

Снова дружный вздох, на сей раз с оттенком возмущения.

– Скажите, дети мои, – Абакомо прижал ладони к груди, – разве мы этого заслуживаем?

– Не-ет! – шумно выдохнули шеренги.

– Разве мы желаем или желали кому-нибудь зла?

– Не-е-ет!

– Да! Вот именно! Мы желаем всем только блага! Десятки лет мы трудимся не покладая рук, мечтая лишь о том, чтобы принести мир, любовь и достаток в раздираемые хаосом страны. Не покидая этой крошечной долины, – он снова показал кругом, – мы прошли огромный путь и сегодня как никогда близки к успеху. Во славу нашего грозного и справедливого божества, великого Нергала, мы готовы пересечь кряжи и пройти через все королевства победным маршем, и возвести на престол мира царя и царицу, которые устроят всех! Имена им – Порядок и Мудрость!

Священники и солдаты зачарованно внимали. Император выпрямил руки, указывая на землю.

– Но там, – он почтительно понизил голос, – в обители милосердных богов, не всем, оказывается, по нраву наши благочестивые устремления.

Он сделал паузу. Окинул шеренги испытующим взглядом. Решимость, застывшая на лицах. Преданность, окаменевшая во взорах. О таких подданных другие властелины могут только мечтать.

Он невесело улыбнулся и с горечью пояснил:

– Анунна, коего мы почитаем, как святого. Увы, годы загробных испытаний помрачили разум достойного Ну-Ги. Он нарушил обет невозвращения, недеяния… Он восстал из праха и строит козни. Он снова прибег к колдовству, от коего зарекался прилюдно и гласно. Он хочет нам помешать! Он стал нашим врагом!

Изумленное молчание. Потрясенный вздох. Возмущенный гул.

– Он говорит, – продолжал Абакомо громче, – что богов только раздражает наше глупое подвижничество. Что всемогущий Нергал сладко спит, и горе ничтожным смертным, кои дерзнут его разбудить. Смеясь мне в лицо, Анунна уверял, что с тех пор, как вечный сон сморил владыку Кура, в мире людей только прибавилось порядка и мудрости. Но скажите, возлюбленные мои: можем ли мы верить тому, кто с такой легкостью нарушает обеты?

– Не-ет, – проревела площадь.

– Несколько лет назад, наследуя отцовскую корону, я дал обет: пока на земле бушуют войны, пока в людских душах царят злоба и алчность, я буду идти дорогой, завещанной великими предками! И не познает моя душа покоя раньше, чем его познают все сопредельные царства! Раньше, чем все человечество возьмется за ум! Раньше, чем люди увидят в вас избавителей от хаоса, от косности, от вековой бессмыслицы!

– Люди, – назидательно произнес старческий голос за спиной Абакомо, – гораздо охотнее повесят тебя на твоей же кишке.

Молодой монарх развернулся на каблуках. Лицо его исказилось гневом, кулаки сжались до белизны в суставах. Ну-Ги сидел верхом на каменном подлокотнике трона, обхватив его костлявыми ногами, а в цепких пальцах держал полуощипанного зеленого попугая.

Гнев на лице императора сменился злорадством.