Бич Нергала

Бен-Саиф, кляня всех известных ему богов и богинь, кроме агадейских, повернулся на оклик Ияра. Птица указывала крылом вниз. Сотник подскочил к противоположной стенке корзины и сразу увидел четырех всадников в серых доспехах с золотыми шишаками. Всадники двигались в его сторону и были уже довольно близко от связных.

– Ну и что? – Он удивленно посмотрел на Ияра. – Это ж наши.

– Какие, к Митре в задницу, наши?! – раздраженно вскричал попугай. – Ты посмотри, откуда они идут? Ты их туда посылал? Наши!

– Люди Конана! – сообразил Бен-Саиф. – Переоделись! Хотят прикончить связников.

– Это еще полбеды, – проворчал Ияр. – Хуже будет, если они во дворец проникнут.

– Под видом связных? – удивился агадеец. – Вчетвером? Безумие.

И тут он вспомнил, с кем имеет дело. Это же мстители Конана, а может быть, и сам киммериец среди них. О его отчаянной храбрости и необыкновенном везении ходят легенды. Он и один, с голыми руками, опасен, как бешеный демон. У Бен-Саифа зашевелились волосы на макушке.

Он перегнулся через стенку корзины, замахал руками, закричал связным:

– Эге-гей! Тревога! Враги приближаются!

Ветер уносил его слова прочь, а с юга, с гранитной сокровищницы, летел треск пожара. Всадники неотрывно смотрели на огонь. Они не слышали своего командира.

– Болваны! – выругался Бен-Саиф.

– Сбр-рось им записку, – ворчливо посоветовал Ияр.

Сотник кивнул, опустился на корточки, достал из-за пазухи листки. Трясущаяся от волнения рука сразу выпустила бумажки, они рассыпались по хлипкому дну корзины. Бен-Саиф скрипнул зубами, прижал к колену первый попавшийся листок, макнул перо в чернильницу, нацарапал: «С юго-востока к вам подбирается противник, Четверо в наших доспехах. Немедленно отступить во дворец».

Он сбросил мешочек, целясь в завороженную огненной пляской группу солдат, тот покрутился в воздухе и приземлился у стремени одного из всадников. Агадеец нагнулся, подхватил мешочек с примятой травы и поскакал к дворцу. Двое остались на месте.

– А-а, дураки сучьи! – Бен-Саиф снова перегнулся через борт корзины. – Бегите! Бегите, болваны!

Наконец один из оставшихся связных услышал неразборчивый крик с неба, задрал голову и увидел машущего руками командира. Он посмотрел на юго-восток и сразу заметил всадников. Толкнул в плечо товарища, что-то сказал ему, и оба привстали на стременах, чтобы рассмотреть незнакомцев. А те пришпорили коней – не агадейских, даже с большой высоты Бен-Саиф узнал под двумя передними наездниками пышногривых нехремских скакунов. Трое чужаков мчались вперед, четвертый остался на месте и целился в связных из арбалета. А те, видимо, сообразили, что происходит, но даже мысли о бегстве не возникло у воинов, приученных побеждать.

– Остолопы! Назад! – закричал Бен-Саиф во всю силу легких, глядя, как один солдат срывает с упряжи бутыль «нектара», а другой судорожно дергает за рычажки зажигания «ноздрей».

Арбалетная стрела вдребезги разнесла глиняный сосуд и исчезла в ветвях персикового дерева. Густая белая жидкость забрызгала грудь и живот агадейца и выбритую холку его коня. Другой оставил в покое непослушные «ноздри Мушхуша» и схватился за длинный меч с расширяющимся лезвием.

На него налетел передний вражеский всадник, голубоглазый великан, непонятно как уместившийся в доспехи горногвардейца среднего телосложения. Первый удар тяжелого варварского меча агадеец принял на щит – будто бревном по корпусу, он едва не слетел с коня. Голубоглазый пронесся мимо, а пока он разворачивал скакуна, его товарищ, тоже рослый и широкоплечий, но все же не такой исполин, резко отвел от груди левую руку со шитом, и «жало Мушхуша», прятавшееся под ним, выпустило порцию яда. В последний миг агадеец успел поднять коня на дыбы, но лишь погубил этим и верховое животное, и себя. С тонким протяжным ржанием конь завалился набок, седок, выпростав ноги из стремян, упал на землю чуть в стороне, да так и не встал, над ним навис могучий голубоглазый наездник, крутанул мечом и разрубил череп от скулы до скулы, насколько позволил лицевой вырез шлема.

Другому агадейцу, забрызганному «нектаром Мушхуша», достался самый слабый противник – смуглый худой мальчишка лет двенадцати. Трофейные доспехи сидели на нем, как на пугале, шлем, привязанный сыромятными ремешками к наплечникам, болтался за спиной, а неистовые взмахи тонкого кинжала вызывали у горногвардейца лишь кривую усмешку. На помощь подростку мчался четвертый враг, арбалетчик, но агадейский воин уже выхватил из петли на конской упряжи тяжелый шестопер и подумал, что наверняка успеет разделаться со щенком.

И обмер от изумления и страха, когда мальчишка вдруг рассмеялся, будто его осенила гениальная идея, опустил руку с кинжалом, запрокинул голову и плюнул в агадейца что было мочи. Такому плевку позавидовал бы даже Конан – слюна преодолела расстояние, в десяток локтей и угодила точно в мокрое пятно на груди противника. Когда-то маленький бусарец состязался по плевкам в длину с соседскими мальчишками, и теперь старый навык спас ему жизнь.

Громадный костер на краю фруктового сада не мог не остаться незамеченным воинами на крышах дворца и сокровищницы. Взглянули они и на корзину под летучим мешком, где отчаянно жестикулировал едва различимый Бен-Саиф. И вернулись к своим делам, когда из сада показались двое всадников в сером и успокаивающе помахали руками.

– Они меня не видят! – вскричал сотник, подразумевая обслугу катапульт. Он посмотрел вниз. Двое его солдат погибли, а один из убийц уже скакал в сторону дворца. Никто не заподозрит в нем чужака. Остальные трое направлялись к сокровищнице. Наверное, подумал Бен-Саиф, ординарец уже читает записку, адресованную не ему, но он не успеет, никак не успеет перенацелить катапульту на врагов в агадейских доспехах. И не сообразит, что один из них (наверное, самый опасный, возможно, даже сам Конан), скоро поднимется к нему на крышу.

– Что же делать! – простонал он, затравленно озираясь. И тут его взгляд упал на попугая. Казалось, бывшего апийского сотника не слишком обрадовал новый поворот событий, но и не особенно встревожил.

«И то сказать, чего ему бояться? – зло подумал Бен-Саиф. – В крайнем случае, успеет улететь».

– Послушай! – воскликнул он. – Слетай-ка на крышу дворца. Предупреди моего ординарца. Чтобы этот ублюдок не застиг его врасплох.

– Я? – Попугай недоуменно посмотрел на него черной жемчужинкой. – Да ты что? Захотят они слушать какую-то птицу! Еще пр-ришибут!

– Не пришибут, – уверил Бен-Саиф. – Это же горногвардейцы, они на своем веку каких только чудес не навидались. Ты вот что сделай, – родилась у него спасительная идея, – назовись Луном. Его штучки вся гвардия знает. Скажи, что летел к ним и увидел по пути, как Конан разделался с нашими связными. Скажи, чтобы встречали гостя и предупредили охрану сокровищницы.

– Ладно, попр-робую, – неохотно уступил попугай. – Но пр-редупреждаю: ежели они за ар-рбалеты схватятся, я ср-разу др-рапану.

– Не бойся, – махнул рукой Бен-Саиф. – Ну, же, Иярчик! Выручай!

– Ну же, Иярчик! – передразнил тощий старец в рубище, притаившийся среди ветвей персикового дерева на краю сада. – Выручай! Кхи-кхи-хи…

Невдалеке ярился высокий костер. У огня лежали человек в серых доспехах и его лошадь. Но старец не обращал внимания ни на трупы, ни на острый запах горелого мяса. Он следил за полетом зеленого попугая.

– Ну, молодчина, Конан! – негромко произнес Анунна и снова захихикал. – Я уже не жалею, что пустил тебя в Собутан. Положа руку на сердце, скажу, что даже я, гениальнейший стратег и тактик былых времен, проникся к тебе уважением. Ты умен и изворотлив, как змея, и до сего момента великолепно обходился без сомнительных услуг незнакомого колдуна. Но сейчас, кхи-хи, дурная пташка может нам здорово подгадить, и меня больше не удовлетворяет роль стороннего наблюдателя. Абакомо вовсе не шутил, обещая воззвать к самому Нергалу. А вам ведь это вовсе им к чему, правда, киммериец? Иярчик! Пичужка моя! Ути-ути-ути! Цып-цып-цып! Ку-уда, паршивец!?